Мясник

Оглянувшись на темную громаду дома, в котором светилось лишь несколько бодрствующих окон, Наташа вытащила из сумки лист ватмана, карандаш и небольшую оргалитную пластину. К оргалиту она прикрепила бумагу и покатала в пальцах карандаш. Белое пятно пустой бумажной клетки было отчетливо видно в темноте. Сейчас ее мало интересовала прочность картины — нужно было только извлечь из наблюдателей нечто, еще пока неизвестное, и продержать его в картине определенное время, а потом… ей наплевать, что с ними будет потом. Их картины пригодятся ей — не сейчас, так позже. Наташа подняла голову и снова взглянула на одного из наблюдателей. Он спокойно сидел в своем кресле и курил — абсолютно видимый и абсолютно беззащитный перед ней сейчас, ничего не подозревающий… и это было прекрасно, да, как раньше. Она ведь не нарушает обещание, данное Славе, она не работает на них, она сейчас работает против них. Им еще предстоит пожалеть, да-да, пожалеть, что замахнулись на нее, что посмели загнать ее в угол, что посмели убить ее клиентов, посмели забрать Славу… и в этот раз неважно, как лягут карты… очарование власти

…и нет превыше…

Мы сходны и в мыслях и в движениях души.

В ее мозгу вспыхнули, стремительно проносясь одна за другой, словно летящие на огромной скорости метеориты, картины недавнего прошлого — Костя, ничком лежащий на полу, со слипшимися от крови светлыми волосами, снова Костя, но теперь с искаженным страшным лицом, вонзающий ей в руку осколок тарелки; Борька, прижавшийся окровавленной щекой к мерзлой земле, страшный простынный сверток в руках санитаров, мертвая улыбка Измайлова, Нина Федоровна, скользящая ладонями по кожаной куртке своего убийцы, запах смерти в маленьком сером доме с ежевичной изгородью, удар в спину, холодное лезвие, прильнувшее к коже, кровь на губах Славы, крики, рев двигателя, сонные волчьи глаза… По телу прокатилась обжигающая волна ярости, взорвалась в кончиках пальцев, и Наташа приветствовала ее, ныряя в чужой мир за тусклыми далекими стеклами глаз, и грифель карандаша скользнул по бумаге, врезая в чистое, девственное тело листа первый штрих.

* * *

Письмо от Витязя Наташа получила девятого февраля, когда уже совсем потеряла надежду и зашла в «Интернет-кафе» в последний раз, собираясь после этого ехать на вокзал за билетом до Симферополя. Не помня себя от радости, она несколько раз перечитала короткое послание, написанное в суховатом деловом тоне, в котором Витязь давал согласие на встречу в Волгограде, и тут же отправила ответную записку, спрашивая, как послать ему деньги на проезд. Наташа была рада, что Витязь согласился именно на Волгоград, хоть это и было немного странно, — ехать в Санкт-Петербург ей не было резона, а вот в Волгограде жила Светка-Сметанчик, которую тоже необходимо было проверить. Все это время Наташа продолжала наблюдать за Тарасенко и окончательно убедилась, что Алексей, все глубже погружавшийся в свое особенное понятие религии, вряд ли имеет какое-то отношение к ее несчастьям — разве что он очень хороший актер и, кроме то-го, знает о ее присутствии. Мила таки ушла от него, забрав свои вещи, и теперь Тарасенко, злой, ненавидящий всех и вся, уезжал в «пассате» один и возвращался один. Наташе было жаль его, она понимала, что каким-то образом причастна к происшедшим с ним переменам и разрыву с невестой, и пообещала сама себе, что когда, даст бог, все кончится, она попытается как-нибудь все исправить. Голубая «пятерка» терпеливо продолжала наблюдать за Тарасенко, но когда Наташа видела самих наблюдателей, когда они поочередно покидали машину по каким-то своим делам, то улыбалась про себя. Оба вели себя, как люди, потерявшие что-то, но не могущие понять, что именно. Они начали часто ругаться. Молодой бродил, словно сонная муха, иногда останавливался, над чем-то задумываясь и временами казалось, что он вовсе не понимает, где и зачем находится. Наблюдатель постарше начал отчаянно напиваться и однажды даже выскочил из машины и ввязался в разгоревшуюся неподалеку драку между подростками. Постепенно оба теряли к работе всякий интерес, продолжая сидеть в «пятерке» лишь по инерции, да еще, может, из страха перед «начальством». Наблюдать за этим ей было очень смешно — ведь она забрала у обоих один из главных стимулов — тягу к деньгам. Но все равно и в одном, и в другом грязи еще было предостаточно, и за людей Наташа их не считала. Не раз ей хотелось порвать рисунки, которые теперь были надежно спрятаны на дне ее спортивной сумки, но каждый раз она останавливала себя. Рисунки были нужны для другого. А наблюдатели все же пока еще не вели себя настолько уж странно, чтобы это могло вызвать у кого-то тревогу, — они продолжали работать — хоть как-то, но продолжали.

В остальном за это время ничего не изменилось. Наташа периодически обзванивала остальных клиентов и с радостью убеждалась, что все они живы. Ничего другого она узнать о них пока не могла. Несколько раз звонили ей. В первый раз это был Костя, сообщивший, что у него, Екатерины Анатольевны и тети Лины, а также у Римаренко все в порядке. Во второй раз ей позвонил Николай Сергеевич и, услышав, что она по прежнему еще не может поговорить со Славой, Наташа тут же отключила телефон и на следующие звонки с этого номера уже не отвечала. Память услужливо подсунула ей сон, приснившийся в «пассате», но Наташа торопливо отмахнулась от него. Она была уверена, что Слава жив, она знала это.

Витязь не заставил себя ждать с ответной запиской, в которой уже добродушней сообщил, что согласен получить деньги при встрече. Из этого Наташа сделала два вывода: во-первых, Витязь, судя по всему, заинтересовался ею всерьез, во-вторых, он человек, по ее меркам, небедный, раз может позволить себе вот так запросто прикатить из Санкт-Петербурга в Волгоград за свой счет. Второе ей не понравилось — возможно, сумма, которой располагала Наташа, ему покажется просто смешной. Тем не менее, отступать она не собиралась, и уже на следующий день, лежа на верхней полке в купе, хмуро и с легким страхом перед неизвестностью смотрела, как уплывает от нее, возможно навсегда, припорошенный легким снегом древний город, сейчас кажущийся удивительно спокойным, уплывают церкви и крест Владимира, бесстрашно вонзавшийся в тело сизого неба.

Через границу Наташа проехала благополучно — вопреки ее тревогам никого из таможенников как с одной, так и с другой стороны не заинтересовало ни ее лицо, ни фамилия в паспорте, багаж ее, в отличие от одного из соседей по купе, укракорейца, особо не смотрели и личного досмотра не устраивали, и деньги, которые она старательно распихала по себе, никто не увидел.

В Волгограде было намного холодней, чем в Киеве, повсюду лежал снег, но не такой, как в покинутом городе, — не легкая, почти символичная пороша, а настоящий глубокий русский снег, а небо здесь оказалось не пасмурным, а на удивление прозрачно-голубым, как на венецианских картинах. Наташа нашла себе квартиру на окраине города, затем вычитала в одной из волгоградских газет адрес местного компьютерного клуба и отправила Витязю последнее письмо, назначив встречу в баре «Пеликан», на который наткнулась недалеко от вокзала. Все остальное время, вплоть до обеда следующего дня она провела в квартире, в тишине и полумраке, размышляя над тем, что именно скажет Витязю, а после обеда отправилась в «Пеликан».

Белую гвоздику, которую Наташа просила Витязя принести с собой, она увидела сразу — яркое пятно на синем бархате скатерти, но за самим столиком никого не было. Наташа подошла к нему, недоуменно оглядываясь, потом сообразила, что Витязь, верно, пошел к стойке, чтобы чего-нибудь заказать. Возле стойки стояло несколько человек, но в глаза ей сразу бросился высокий широкоплечий блондин в сером пальто, красивый и элегантный, с правильно очерченным выразительным лицом. Да, такой, наверное, мог быть Надиным близким другом — настоящий витязь. Пока она с восторгом разглядывала красавца, к столику с гвоздикой подошла девушка, на вид не старше девятнадцати, в длинном черном пальто и на каблуках такой высоты, какой ей еще не доводилось видеть. Девушка заговорила с ней, и только спустя минуту Наташа с изумлением поняла, что именно девушка, а не элегантный блондин у стойки, и есть Витязь. Витязь носила забавное имя Вита, была ниже Наташи головы на полторы и обладала совершенно несерьезной внешностью — этакий очаровательный ребенок с зелено-голубыми веселыми глазами, с простодушным выражением лица и длинными густо-пепельными волосами, умело закрученными на затылке, — аккуратный, элегантный, ухоженный вплоть до кончиков длинных ногтей, покрытых серебристым лаком. Рядом с ней Наташа показалась себе чем-то запущенным и неуклюжим, и, сев за столик, долго пыталась пристроить поудобней ноги в узком пространстве, но ноги не помещались, и Вита следила за ней со снисходительной улыбкой избалованного подростка. На ее пальцах блестели очень красивые и явно дорогие золотые кольца, кажущиеся еще красивее и еще дороже в сравнении со странным дешевым детским колечком с потускневшей и облупившейся божьей коровкой, которое украшало правый мизинец очаровательного ребенка.

Но когда они заговорили, Наташа поняла, что, во-первых, Вите отнюдь не девятнадцать, а гораздо больше — и по возрасту, и по жизненному опыту, во-вторых, она была не так уж простодушна, а в-третьих… рядом с ней Наташа вдруг сама почувствовала себя маленьким ребенком, который долго блуждал в темноте и вдруг вышел на солнечный свет. Словно она встретила старого друга, которого давным-давно потеряла и уже не надеялась найти. Ей хотелось кинуться Вите на шею, разреветься и рассказать все-все, потому что она поймет и сможет помочь. И Наташе было стыдно, что она собиралась играть с Витой втемную, не посвятив во все подробности и не предупредив об опасности, которая может ей угрожать, если она все-таки согласится. А позже, когда они разговаривали на бульварной скамейке, она не удержалась и заглянула Вите внутрь и почувствовала дрожь, как всегда бывало при встрече с великолепными натурами. Если внутри Схимника она увидела волка, то в Вите жила лиса. Вита была изумительной притворщицей, профессиональной притворщицей, она умела приспосабливаться, она умела делать «лицо» и прятаться за ним так, что настоящую Виту никто не видел, и этому «лицу» верили. В чем-то они с ней были сходны — Наташа видела, что было у человека внутри, Вита чувствовала и умела употребить это себе на пользу, и поняв это, Наташа подумала, что прозвище «Наина» было дано не тому человеку. Но даже после этого уже установившаяся власть Виты над ней нисколько не ослабла, даже стала сильней. Такой человек, как она, действительно мог ей помочь. И человек этот уже стал ей глубоко симпатичен, уверенно шагнув к освободившемуся месту погибшей подруги. Другое дело, что думала о ней сама Вита — рассказывая, Наташа видела, что она ей нисколько не верит, и потому говорила все горячее и убедительней, говорила все, буквально выворачиваясь наизнанку. Впервые за все это время она хотела заставить человека поверить в свои способности, поверить во все, что произошло, доказать Вите, которая внимательно смотрела на нее и курила сигарету за сигаретой, что все это не бред сумасшедшей истерички. И Наташа говорила обо всем, что произошло, вплоть до встречи с самой Витой в «Пеликане», а когда слова кончились, она увидела, что заснеженный бульвар давным-давно опустел и погрузился во тьму, лунный серп уходит на запад и в небе горят тусклые точки звезд. Уже было далеко заполночь, и только сейчас Наташа поняла, как сильно успела замерзнуть, и едва шевеля губами, уставшими от длинного рассказа, хрипло сказала:

— Теперь ты знаешь все.

Часть 4 ПЕРЕХОД ХОДА

А я вам скажу, что любовь отнюдь не самая сильная из страстей. Страх — вот сильнейшая страсть человека. Играйте страхом, если вы хотите испытать острейшее наслаждение в жизни.

Р. Л. Стивенсон «Клуб самоубийц»

— Теперь ты знаешь вcе, — сказала ее собеседница. — Добро пожаловать в наш клуб самоубийц, теперь ты — часть нас.

Рассказывая, она сидела на самом краешке скамейки, точно собиралась вот-вот вскочить и побежать куда-то, но теперь откинулась на спинку, вся как-то осела, и одно мгновение Вите казалось, что девушка сейчас исчезнет, ссыпется, словно статуэтка из пепла. Она вздрогнула, огляделась вокруг — город давно спал. Они проговорили несколько часов, и хотя рассказ Наташи был окончен, Вита все еще не могла вернуться, она была далеко — там, где странные фантастические существа из красок и карандашных штрихов, где чудовища в образах людей, где звездное море и визг тормозов, где кто-то попробовался на роль бога и был за это наказан… Вита вздрогнула и потянулась за сигаретами, но сигарет не было. Она смяла пачку и бросила ее в урну. Что все это значит — что она верит что ли? Нет, можно поверить в «пацанов» — отморозков у них припасено еще на много веков. В похищение можно поверить — этим сейчас тоже никого не удивишь. В убийства можно поверить — трудновато, но можно — в конце концов, это та информация, которую легко проверить. Можно даже поверить в некую секту, вдохновителем которой каким-то образом оказалась Наташа — люди легковерны, у многих психика расшатана жизнью. Но поверить в первопричину всего этого, поверить в картины?!..

— Ни хрена себе некриминальная история! — сказала она вслух и, вскочив, принялась шагать туда-сюда, разминая затекшие и замерзшие ноги. Снег тонко поскрипывал и Наташа следила за ее движениями, дожидаясь ответа на все, что было сказано. — Совсем, прямо скажем, малокриминальная история!

— Извини, что я тeбя обманула. Но теперь-то ты точно знаешь, что к чему. И если ты откажешься, я пойму, только… тогда будет лучше, если ты ничего не будешь из этого вспоминать. По-моему, ты из-за меня опоздала на свой поезд.