Мясо

— А до этого?

— Когда майору Ускову погоны срывал. То есть я думаю, что был счастлив. Сам-то я этого, конечно, не помню… Ладно, посиди минутку, я пёрышки почищу, у нас развод через час с небольшим… Или лучше нет, сбегай к Лёхе за поросёнком. Мне кажется, я его запах уже здесь чую…

Последующий час они провели в сборах.

Каптёр Айнашев выдал им сумки с сухарями и сухим пайком, достал спальные мешки и бушлаты. А также несколько пар шерстяных носков, печенье «Ротфронт», шоколад «Алёнка», две пачки детского питания «Малыш» и две бутылки «Столичной».

— Валенки нужны? — спросил он.

— Смеёшься? — Артур скорчил гримасу.

— А рукавицы?

Артур только махнул рукой.

— Я у тебя там флягу «Ц2Аш5ОАш» видел, — обратился Артур к Дымову, когда они вышли в коридор. Наша доля присутствует?

Дымов отрицательно покачал головой. Артур снова вошёл в каптёрку. Через пару минут вернулся. Затягивая вещмешок, сказал:

— Теперь у нас и без этанола достаточно антисептика.

В оружейной комнате, куда они пришли получать оружие и боеприпасы, препирались Попов и Пуцек.

— …Бабец у тебя голый на стенах вместо портретов Ленина! — кричал дежурный по части.

— Да при чём тут это, бля. Он мне Ваську угробил, да поросят несчитано! Пусть теперь отвечает… Это же, бля, уголовное дело.

— Ты мне тут не блякай! Нечего было солдата ночью на подсобку загонять! Не предусматривает устав такой меры наказания… Ещё и в моё дежурство!

— Так, значит, товарищ старший прапорщик! Своим же, бля, в спину… Ну, я это так не оставлю!.. До Москвы дойду, если надо будет! Ходатайствовать буду о несоответствии…

Пуцек сплюнул на пол и выбежал из оружейки.

— Москва будет против! — крикнул ему вслед Попов.

Дымов деликатно закашлялся.

— А, солянка сборная мясная! — повернулся к ним дежурный по части. — А где третий уродец?

— А кто ж его знает, — сказал Артур. — Наверное, раны зализывает.

— Это кто же его поранил? Поросята?

— Да нет. Пуцек отстегал портупеей.

— Прапорщик Пуцек.

— Прапорщик, — согласился Артур.

— Ну-ну. На-ка, распишись за два магазина и штык-нож. Сержант Дымов, открой пирамиду и достань табельное оружие. И за свои два магазина закорючку поставь. Таак. Моя бы воля, я бы вам, конечно, на орехи выдал, а не оружие. Особенно тебе, Самогонов. И за Юращенко смотрите. У него сейчас, судя по свинарнику, полное затмение. Тотал эклипсов за хорт. Так то, Самогонов…

— Сагамонов, мать твою, — тихо сказал Артур. Дымов дёрнул его за рукав.

— Что ты сказал, солдат?! — воззрился Попов на Артура. Во взгляде его сквозило почти детское удивление.

— Сагамонов, мать твою, — повторил Артур. И добавил:

— Товарищ старший прапорщик.

С минуту они молча смотрели друг на друга. Артур поправил лямку автомата на плече.

— Ладно, — неожиданно сказал Попов. — Раз уж у нас сегодня день всепрощения… Ступайте. На развод не опаздывайте. Да, и Юращенко не забудьте ко мне прислать…

На суточные наряды разводил дежурный по части майор Оскома. В седой шинели с маршальскими погонами и в дымину пьяный. Петляя по ведущей к плацу дорожке, он несколько раз оступился и чуть не упал.

— Наряд, смирря! — крикнул капитан Чуприна, когда нетвёрдая нога майора вступила на плац.

И побежал докладывать. Прапорщик Сармаш остался со строем.

— Я на рембыттехнике колымил, бля, — сказал сержант Калёкин. — Тама спец по печаталкам бухмеля был, который по стиралкам — так тот вообще не просыхал, а холодильщика я по трезвяне и не видел. Только начальник не бухал, подшитый был, что ли. Вот они с утреца три четверти, к одиннадцати две чекушки, в обед литруху и к расходу пол. Такой, бля, у них был приём пищи. Холодильщик, тот диабетиком был… Ну, типа, дают ему конфету, бля, закусить, а он: я, мол, диабетик, нах, не дозволено, и хрясь стопарь. В другой раз, который по стиралкам пельмени притаранил, цивильные, с лучком-чесночком, всё такое… А холодильщик в отказ. Не, говорит, бля, диабетик я, нах… А сам — хрясь стопарь… И, между прочим, переходящее красное знамя, бля, никуда от них не переходило… Ударники соцтруда были, нах…

Он помолчал. Потом добавил:

— А мне, бля, на вторые сутки заступать. И за это мне не знамя, бля, а хуй на рыло…

И сплюнул под ноги.

— А к нам, помню, сам Брежнев в школу приезжал, — начал Юращенко. — Сам, своими руками с нами металлолом грузил. Сидим мы с ним потом во дворе на пеньках, а он фляжку из пиджака достал, открутил крышку, ордена поправил, выпил и мне даёт. Я тогда в первом классе учился… А можно, спрашиваю. Нужно, говорит, дорогой ты мой товарищ Юращенко. И целоваться лезет. Я тогда жутко его бровей испугался… А он из кармана гаечный ключик достаёт и мне протягивает. На металлоломе, мол, нашёл. А сам говорит: «Вот так я и под Курском, дорогой товарищ Юращенко, когда контру раскулачивал, изъятое перераспределил, а поросёночка-другого к себе в хозяйство… А как же без этого-то. Без этого никак… И на малой земле — патроны солдатам роздал, и себе ящичек не забудь… А на целине поднятой вообще — грузовик пшеницей загрузил, и себе мешочек в сторонку…»

— Отставить смех на плацу! — гаркнул прапорщик Сармаш.

— Скажи мне, Юращенко больной? — тихо спросил Артур Дымова.

— Любви не хватило, — так же тихо ответил тот. — Вот теперь и побирается…

Внезапно зашелестели, загудели выстроенные в две шеренги солдаты. Артур огляделся.

От КПП к зданию казармы шла Татьяна Попова. Проходя мимо, она мельком взглянула на строй. Увидев Артура, улыбнулась и тут же опустила лицо.

— Ух, я бы ей жиклёр прочистил! — сказал москвич Лозинский.

— Да, с такой ляхой по главной улице пройтись — бабы друг-дружке глаза повыцарапают, — вторил ему кто то из строя.

— Сиповка, бля! По походняку вижу, сиповка, нах! — определил Калёкин.

Артур скрипнул зубами, и желваки заходили на его скулах.

— Смирно! — крикнул Чуприна, подойдя. — Если солдат хочет увидеть что-либо вне угла, так сказать, его зрительной передачи, у него есть два выхода. Один — непосредственно обратиться к начальнику, то есть — представиться: рядовой Хупкин-Золупкин, и дальше товарищ гвардии ё-моё, разрешите обратиться, и так далее. Или же, другая возможность — стрелять глазами. Сейчас будем тренироваться. Показываю: делай раз, делай два…

Снова пошёл снег. Майор Оскома маршировал по плацу, нарезая круги по малому периметру. Временами его бросало из стороны в сторону. Дважды он упал. Пытался ползти, потом поднялся снова…

— Жаль мужика, — прошептал Артур. — Единственный человек из всей этой братии…

— Поэтому и спивается, — сказал Дымов. — Как волк среди псов. Перегрыз бы их всех, а вот не может. Так и погибает от тоски…

— Делай раз… Делай два…

— Жена небось пилит, — предположил Лозинский.

— Он, гаварят, из казино не вилезает, — возразил рядовой Чхиквишвили. — Азарт йиво губит, нэ жэнщина. Жэнщина нэ губит. Эх, женщина…

— Меня раз Попов к себе домой послал, Татьяне Васильевне помочь картошку чистить, — вмешался Юращенко. — Подхожу к дому, стучусь — никто не открывает. Я дверь толкнул, смотрю — открыто. Вошёл. Никого. Слышу — шум воды в ванной. Я сразу туда. Дверь, значит, приоткрыта, из щели пар, значит. Заглядываю… Мать честная! Она стоит под струями воды, как Самсон, и сосцы себе мылом натирает. А они у неё длиннющие — сантиметра четыре…

— Эй, биджо, — раздался голос Чхиквишвили. — Ти толька Самсона нэ трогай, да…