Мышь и драконье пламя

Секунда. Грозный, утробный рык, а затем тяжёлый кулак опустился на лицо бывшего, повалив его на землю.

– Я сказал тебе: никогда больше не приближайся к Мейси! – отчеканил Коул, сверкнув глазами, и, ухватив за руку, потащил прочь по коридору, не дав даже возможности пискнуть, под любопытные взгляды адептов, шепотками которых наполнился коридор.

– Ты охренел?! – выдохнула, пытаясь дёрнуть рукой, но безуспешно. – После того, что ты мне предложил, ты ещё устраиваешься вот это.

Мейси, ты дура! Я должна на него злиться после всего, а внутри дурацкое ощущение, что вот, вернулся за мной, и, значит, наверное, я ему нужна?

Да и что толку-то…

– Это он охренел, – рыкнул Коул, сжимая мою руку в своей и таща по коридору на такой скорости, что, ещё немного, и начну развеваться в воздухе как флаг.

– Да какая уже разница. Если мы не умрём, через месяц ты женишься, – и внутри что-то заскреблось болезненно. Ложь. Я не смогу полюбить никого кроме него… Не сейчас уж точно.

Он замер, остановившись так, что я едва не полетела носом на пол, утянув за собой и разъяренного дракона. А затем сильные руки припечатали меня к стене, резко, заставив вздрогнуть всем телом и больно ударившись затылком, оставив перед собой лишь тёмные, полные гнева глаза.

– Я откажусь. Если отцу надо, пусть женится сам.

31.

– Что? – я хлопала глазами, уставившись на Коула. Он что сейчас сказал? Что не будет жениться на той… на той … девушке? Я не сплю?

Наверное, мне послышалось, и вообще всё это не по-настоящему? Потому что ну не может же он вот так внезапно, всего лишь за какие-то жалких пару часов так кардинально передумать?

– Мы… Мейси! – рыкнул, почти как в первый раз при нашем общении, тёмные глаза гневно сузились, продолжая буравить моё лицо злым взглядом, что продолжал полыхать огнём, прожигая всё моё нутро. – Ты слышала, – свёл брови, выдавливая из себя каждое слово явно с невероятным усилием. – Я на ней не женюсь.

Сердце ухнуло в область пяток, а голоса любопытных адептов, что сейчас явно наблюдали очередную сцену, для которой только попкорна не хватало, слились в единый шум. Это не сон, точно не сон? Вот только стена, больно царапающая мою шею, и руки, что припечатывали меня к ней, отчаянно напоминали о том, что это всё взаправду, но ведь и во сне бывает больно.

Он выдохнул, опустил руки и отодвинулся. И если я ждала, что Коул сейчас поступит не так, как делает Коул, то очень сильно ошибалась. Закинув самым бесцеремонным способом на плечо, он потащил меня дальше по коридору, привлекая ещё больше внимания к нашей парочке.

– Пусти, – зашипела, отчаянно взмахнув ногами в воздухе, понимая, что оказывать сопротивление бесполезно. И когда этот упрямый дракон делал то, о чём я его просила? И вообще когда Коул делал то, о чём его просили? Да, наверное, никогда. – Куда ты меня вообще тащишь?!

И нет, я совсем не хотела быть истеричкой или что-то вроде того, но всё ещё злилась. Может быть, не из-за предложения, а из-за Томаса. Потому что нельзя вот так просто бить людей, даже если хочется. Я нахмурилась, продолжая висеть на плече дракона, словно сосиска, понимая, что перемещение в кармане мне нравилось больше. Там хотя бы не было видно… минуты позора на глазах у всей академии.

– Туда, где нам никто не помешает, – послужило мне ответом.

В ту же секунду в метке что-то кольнуло, сначала слабо, будто бы укус комара, сосредоточившись в центре метки, распространяясь волной по телу, протекая по позвонкам и усиливаясь, нарастая, становясь почти невозможной. Хриплое дыхание Коула раздалось над самым ухом, прерывистое, болезненное.

— Нам нужно к лекарю, – слабо выдохнула, ощущая, как внутри всё скручивается от боли, распространяющейся по телу и не оставляющей без внимания ни одну его клеточку, терзая невыносимыми муками.

Пальцы слабо царапнули по поверхности стены коридора в жалкой попытке ухватиться хоть за что-то, чтобы не потерять равновесие. Шум сливался воедино. Дышать невыносимо трудно, казалось, с каждым вдохом вдыхаешь огонь, что только усиливал страдание.

– Нужно доставить их в лечебное крыло, – позади послышался женский пожилой голос, кажется, он принадлежал одной из преподавательниц по алхимии.

Слабое, едва заметное касание к талии заставило приоткрыть глаза, разглядела Коула, бледного и измученного. На лбу показалась испарина, его чёрная прядка волос на лбу, что всегда сводила меня с ума, сейчас прилипла к коже. Под глазами залегли тени, губы побелели и потрескались…. А глаза… глаза – налитые кровью, с нездоровым лихорадочным блеском, который наверняка был и у меня. И может быть я дура, но показалось, будто бы от касания Коула к моей коже, мне стало чуточку легче, совсем на немного, лишь позволив немного отрезвить разум и проделать путь до лечебного отделения, что казался мне невероятно долгим и наполненным мучениями.

Склянки с землями, уколы, целительские заклинания, символы на теле и всё остальное, чем пытались несколько часов подряд остановить ужасную боль, – ничего из этого не помогало.

32.

До этого момента я никогда не задумывалась о том, как чувствует себя котлета? Почему именно котлета? Потому что по ощущениям казалась себе именно ею, будто всё тело перемололи на тысячи кусочков, а затем слепили заново. Ломота. Ужасная, невыносимая ломота в каждой клеточке тела, болели даже те части тела, которые, я не думала, что могут болеть.

Коул… Он лежал на моей койке совершенно бессовестно, что явно нарушало очередные правила академии, сдвинув наши спальные места вместе, образовав из них одно, и невозмутимо поглаживал меня по голове.

– У нас гости, – шепнул в ухо, едва за дверью целительского отсека послышались шаги, а в дверях возник его дядя под руку с высокой худощавой женщиной с чёрными кудрявыми волосами до плеч, в зелёном платье и яркими зелёными глазами.

– Это Саманта Гилберт, она специализируется на создании заклинаний, изучении их природы и изменений, – ректор кашлянул в кулак, смутившись и отведя глаза, и взмахом руки придвинул один из стульев к женщине, что задумчиво остановилась возле нас. – И наверно единственная, кто может помочь.

Вот только между этими двоими явно чувствовалась натянутость, которую было заметно невооружённым глазом, то, как женщина даже не глядела в сторону дяди Коула, а на его фразу лишь презрительно фыркнула, поведя плечами.

– Если бы сразу обратились, то могла бы помочь, а теперь, – её голос, низкий, хриплый совсем не вязался с её образом, – посмотрим, – совершенно проигнорировав стул, который поставил ей ректор, Саманта опустилась на край кровати, сведя аккуратные ухоженные брови вместе и недовольно цокнув языком. – Метка нарушена, я сомневаюсь, что смогу что-то сделать, а переписать её… сейчас это будет слишком опасно.

Некоторое время в палате царило молчание, Коул нахально продолжал обнимать меня за плечи свободной рукой с таким видом, будто всё так и должно быть.… А мои щеки, наверное, пылали так сильно, что видно их должно было издалека.

Но, наверное, рука Коула, лежащая на моём плече, это единственное, что удерживало от жалких, позорных всхлипов, потому что… всё, что сказала Саманта, значило, что мы умрём? И вот сейчас, когда у нас почти всё наладилось, мы умрём? Потому что Томас испортил метку, потому что… От размышлений лопалась голова, воздуха не хватало, а молчание, что царило в палате, ни капли не вселяло воодушевления.