Мышеловка
Шрифт:
— Нет. Очевидно, блюститель идет по своей надобности.
— Этой «надобности», мне кажется, ему уже хватит.
— Вы наблюдательны, Вадим Евгеньевич. Да-с, господин Громыхайлов страдает этой извечной русской болезнью.
— Ну отчего же она только «русская», Густав Иванович? Вы нам льстите.
— Так ведь пьют-с. И страшно. Уверяю вас как врач.
— Да и пусть пьют, коли жизнь такая.
— А какая, Вадим Евгеньевич?
— Да хреновая, мать ее за ногу, Густав Иванович, в кочерыжку.
Вот так, мило и светски беседуя, мы подошли к продуктовому магазинчику, который
— Зинаида Алексеевна! — обратился к ней доктор Мендлев. Я заметил, что у него несколько необычная, осторожная манера общения с людьми, словно он каждого считал своим постоянным пациентом, который передвигается на своих двоих лишь по странному недоразумению. — Не привозили ли еще лекарства по моему списочку?
— Только обзидан и сомапакс, — механически ответила продавщица, заглянув в бумажку.
— Что ж! Давайте хоть это, — вздохнул доктор. — И пять банок шпрот.
Я побросал в сумку различные консервы, выбрал для Милены симпатичное янтарное колечко, расплатился и вышел из магазина вслед за доктором Мендлевым.
— Героическая женщина, знаете ли, — произнес он. — Сына приговорили к расстрелу, а она держится.
— Так ведь он, насколько мне ведомо, бежал?
— Точно-с. — Доктор удивленно вскинул брови. — А ваша разведка неплохо работает.
— Абвер, — отозвался я. — Для того и прибыл, чтобы навести кое-какие справки.
— Какие же?
— По поводу смерти моего деда. — Я решил, что пора переходить в наступление.
— Зайдем теперь в булочную? — предложил доктор, никак не среагировав на мое заявление.
Пекарня размещалась неподалеку. Лотки со свежеиспеченным белым и ржаным хлебом лежали прямо на прилавке, за которым стоял пузатенький дядя с рыжими усами. А над его головой висел красочный плакат: «Коммунистам, фашистам и гомосексуалистам — хлеба нет и не будет!»
— Суровая неизбежность, — согласился я с призывом на плакате. — А как вы определяете — кто есть кто? Вдруг кто-нибудь из них, теряя разум от запаха булки, прикинется демократом?
— Видите ли, — смущенно ответил за хозяина пекарни доктор Мендлев, — у нас в поселке всего один коммунист. И тот покупает хлеб через соседку. Правильно, Ким Виленович?
— Оно так, — важно согласился рыжий пузырь. — Но бдительность не помешает. — И он вдруг с подозрением уставился на меня, словно определяя, не отношусь ли я к одной из этих трех категорий.
— О нет, — угадал его мысли доктор Мендлев. — Наш гость, вне всякого сомнения, достоин любых хлебобулочных изделий. Ручаюсь.
— И даже по заниженным ценам, — добавил я.
Когда мы вышли на улицу, доктор Мендлев предложил зайти к нему в медицинскую часть, и я согласился. Мимо медленно проехал джип «чероки», в котором сидело два закамуфлированных
человека с неподвижными лицами. Я ощутил на себе лишь острые взгляды двух пар глаз.— И все-таки странно, что у вашего хлебного барона такие прокоммунистические имя и отчество. Как-то это не соотносится с его идейными взглядами. Сменил бы он их, что ли? А в остальном — у вас все, как в Москве. Мне кажется, что я даже никуда не уезжал. Просто столица вдруг уменьшилась до размеров Полыньи.
— Да, забавно, — согласился доктор. — Но это и естественно. С кого же еще брать пример в таких маленьких поселках?
Вскоре мы сидели в его кабинете: он — за своим столом, на котором лежали фонендоскоп, аппарат для измерения давления и даже переносной электрокардиограф, а я — на кушетке, покрытой клеенкой.
— Ну-с, выпьем за знакомство по мензурке чистого медицинского спирта? — предложил доктор Мендлев.
— Ну-с! — согласился я, и он достал из стеклянного шкафчика пузырек.
Мне почему-то этот человек начинал нравиться, хотя я и понимал, что в числе подозреваемых он — один из первых. Но весь его облик как-то не вязался с классическими признаками убийцы.
— Давно ли вы здесь обосновались, Густав Иванович?
— Лет пять.
Мы выжидающе смотрели друг на друга, словно оба знали, что нас интересует больше всего. Но неожиданно я свернул к другой теме.
— А что вы думаете об этой местной легенде? Девушка-Ночь, Волшебный камень…
Я заметил, как доктор испуганно вздрогнул, словно я уколол его в больное место. На мгновение он смешался, в глазах за стеклами очков появилась растерянность. Но он быстро взял себя в руки, плеснув в обе мензурки еще чуточку спирта.
— Ерунда… Ну какая может быть Девушка-Ночь, сами посудите? А вот Волшебный камень действительно существует. Сам ходил к нему не раз и трогал руками. Кстати, он лежит неподалеку от вашего дома. И представляет собой, скорее всего, какой-то осколок метеорита. По крайней мере, то, что он явно космического происхождения — несомненно.
— Вот как?
— Да-с. Молва приписывает ему волшебные свойства потому, что в любое время года он сохраняет тепло. Даже в зимнюю стужу снег вокруг него мгновенно тает. Почему такое происходит, я не знаю. Сколько раз мы писали в Москву, в Академию наук, но никто к нам так и не соизволил приехать. Заняты-с.
— Надо бы сходить, посмотреть. Вот почему его так облюбовала Девушка-Ночь: совершать таинство любви на таком камешке — одно удовольствие. Словно на кровати с подогревом.
— Да нет же никакой Девушки-Ночь, — почти в раздражении отозвался доктор.
— Ну хорошо, хорошо. А скажите, мой дед сильно мешал вашей практике? Ведь вы, кажется, платный доктор?
— Мешал, — думая о чем-то другом, проговорился Мендлев.
— И поэтому вы его убили?
Густав Иванович открыл рот, уставившись на меня, потом закрыл. Затем снова открыл и опять закрыл. Как выброшенная на берег рыба. Я чокнулся с его мензуркой и выпил.
— Ну, знаете ли… это нонсенс какой-то! Шуточки у вас, Вадим Евгеньевич…
В кабинет заглянула медсестра Жанна, этакая рыжая ведьмочка, стрельнув в меня зелеными, жадными глазами.