Мыши Наталии Моосгабр

И госпожа Моосгабр, кивнув, чуть повернулась к мальчику и прочла стишок о старушке слепой:

– «Старушка слепая из церкви бредет, клюкою дорожку никак не найдет. Клюкою дорожку торить нелегко, упала старушка – не подымет никто».

– Прекрасное стихотворение! – воскликнула госпожа Айхенкранц.

– Прекрасное, – сказала госпожа Кнорринг, – так. Говорила тебе дама, что вела тебя домой, этот стишок?..

И мальчик кивнул.

– Так, – кивнула госпожа Кнорринг, – этим доказано все. Все доказано, и поставим на этом точку. И чтобы нам закрыть дело, как я уже сказала, попробуем еще раз. Но если ты не будешь слушаться, отправишься в исправительный дом.

И госпожа Клотильда Айхенкранц вскочила со стула, ее смертельно бледные пухлые щеки сразу же и надолго зарумянились, глаза засияли, в черном платье и чепце она вдруг стала похожа на веселую вдову.

– Как мне только отблагодарить вас, госпожа Кнорринг! – выпалила она весело.

– Не надо нас благодарить, – сказала госпожа Кнорринг за столом, – по крайней мере, видите, что наша Охрана – человечна, никого не обижает и не терроризирует, как подчас люди думают. Мы здесь никого не осуждаем просто так, как, пожалуй, делают в других местах. Мы сначала все выясняем, взвешиваем, у нас всегда побеждает правда. Не знаю, – она поглядела на господ Смирша и Ландла, а потом в ноты, – не знаю, успеем ли мы в срок выучить такую сложную партию. Валторн будет тридцать, а хор – человек сто. Это будет самый великий «Реквием», который когда-либо у нас исполнялся. Не знаю пока, когда будет премьера. Так, госпожа Айхенкранц, вы теперь можете идти, а ты постарайся быть примерным мальчиком.

Когда госпожа Айхенкранц с сыном, горячо поблагодарив и сердечно откланявшись, ушла, госпожа Кнорринг помолчала немного, а потом оглядела канцелярию.

– И в самом деле, происходит нечто особенное, – сказала она, устремив взгляд куда-то в пустоту, – у меня всякие странные предчувствия. Вы, господин Смирш, все эти политические разговоры… – она скосила взгляд к пишущей машинке, – терпеть не можете. Ни дома, ни тем более в учреждении. Но что поделаешь, хоть вы и терпеть их не можете, но от них никуда не денешься. Если бы я точно не знала, что вчера вечером в парке действительно была госпожа Моосгабр, я бы несомненно думала, что этот полосатый мальчик говорил правду. Но у него явно был жар, поскольку вчера вечером в парке действительно была госпожа Моосгабр, она ведь подала нам рапорт. Жаль, госпожа Моосгабр… – госпожа Кнорринг посмотрела на скамью перед собой, – жаль, что вы не дошли с мальчиком до самой квартиры, что остались в кустарнике. Так бы вы избавили госпожу Айхенкранц от излишнего страха. Но к счастью, все и так ясно.

Госпожа Кнорринг умолкла, а господин Смирш за письменной машинкой сказал:

– Я, мадам, не выношу, когда о политике говорит господин Ротт. Господин Ротт ведет слишком двусмысленные разговоры, а это не принято среди людей. Такие разговоры вызывают ненужное раздражение. Мы до сих пор не знаем, хотя и ведутся со спутников исследования, изменчивы ли кольца Сатурна и как они возникли. Мы до сих пор не знаем, является ли Плутон бывшей луной Нептуна или нет. А здесь мы болтаем о таких вещах.

– Не уверена, не известно ли все это уже давно, – в свою очередь сказала госпожа Кнорринг довольно строго, – мне же кажется, что все это уже известно. Но мне не ясен смысл того, что вы называете «слишком двусмысленными разговорами». Мне кажется, что все эти разговоры имеют один-единственный и определенный смысл, то есть мудрый смысл. И почему их не принято вести среди людей? Тогда где же принято их вести? На Нептуне? Или, по-вашему, в нашей стране живут звери? К тому же не думаю, – госпожа Кнорринг тряхнула головой, – что такие разговоры могут вызывать ненужное раздражение. Почему они могут раздражать? Потому что направлены против правителя? Но разве правитель всегда бывает хорошим? Вы, господин Смирш, видите изъян там, где я вижу достоинство, и благодарю Бога за это.

– Мадам, – несколько смущенно произнес господин Смирш за пишущей машинкой и положил палец на клавишу, – здесь госпожа Моосгабр хотела лишь знать, что, собственно, господин Ротт за прикрытой дверью говорил о случае в метро. Я сказал, что вы несомненно сами ей расскажете, если это ее интересует.

– Расскажу, госпожа Моосгабр, – кивнула госпожа Кнорринг, – сообщу вам об этом, причем незамедлительно. То есть я хочу, чтобы именно вы взглянули на этот случай своими глазами. Так вот: в течение долгого времени на почте в метро на станции «Центральное кладбище» исчезали посылки. Это могло быть под силу разве что целой шайке, которой знакома работа почты на перроне. Вчера найден главарь шайки – женщина. Она была арестована на перроне сегодня в полвосьмого утра. Фамилия ее Клаудингер.

– Клаудингер! – вырвалось у госпожи Моосгабр на скамье.

– Но это не та Клаудингер, у которой живет ваш зять, – покачала головой госпожа Кнорринг, – это лишь совпадение фамилий. Та Клаудингер, как я вам уже сказала, по чистой случайности очень похожа на вас. Ей лет семьдесят.

– А что я должна выяснить, госпожа Кнорринг? – спросила госпожа Моосгабр с интересом. – Это тоже касается Охраны?

– Это касается Охраны, – кивнула госпожа Кнорринг, – касается постольку, поскольку есть подозрение, что в шайку расхитителей входил один мальчик по имени Линпек. Линпеку, – госпожа Кнорринг подняла голову, – примерно тринадцать, это сын госпожи Линпек, которая получает алименты от своего первого мужа и держит киоск в метро на перроне станции «Центральное кладбище». После школы мальчик возит по тому же перрону тележку и продает всякую всячину.

– Киоск, – удивленно проговорила госпожа Моосгабр, – она держит киоск в подземке на станции «Кладбище»? А что в нем продается?

– Что обычно продается на вокзале, – сказала госпожа Кнорринг, – разные пирожные, напитки, возможно, сигареты. Может, открытки и марки. Но нас интересует прежде всего ее сын, что возит по перрону тележку. Он продает разные вещи, которые покупают на перронах с тележек. Вы могли бы сходить туда и поговорить с госпожой Линпек и ее мальчиком? – Госпожа Моосгабр быстро кивнула, а госпожа Кноррлнг продолжала: – Спросите их этак окольным путем, что они думают о расхищении посылок, и посмотрите, какой у них при этом делается вид. Выясните, как относится госпожа Линпек к мальчику и что это за мальчик. Судя по сведениям, какими мы располагаем в Охране, и по тому, что я только что слышала наверху, в нем есть зачатки преступника. Меня устроит, если вы подадите нам рапорт в течение недели. Полиция все равно раньше не закончит расследование по делу арестованной, ибо эта женщина глухая.

Госпожа Кнорринг посмотрела на письменный стол, посмотрела в ноты, и госпожа Моосгабр поняла, что аудиенция окончена. Сидя на скамье, она медленно коснулась ноги и потом так же медленно встала. Господин Смирш за пишущей машинкой и господин Ландл у зарешеченного окна молчали, и, казалось, они также считали, что аудиенция окончена. Но госпожа Кнорринг внезапно оторвала взгляд от нот, посмотрела на госпожу Моосгабр и сказала:

– Я знаю, вы не получаете за службу в Охране ни гроша. Но у меня есть возможность хоть как-то возместить вам это. У меня для вас, госпожа Моосгабр, вскоре, видимо, будет одна работа, за которую вы сможете получать жалованье. Я еще не знаю определенно, но это вполне реально. Речь идет о присмотре за мальчиком на несколько часов в неделю в одной богатой семье, на вилле. Хозяин – вдовец, часто не бывает дома, а его экономка не в состоянии углядеть за мальчиком. Нужно следить, чтобы мальчик после школы не шлялся и не озорничал, больше ничего. Он превосходный ученик, кажется, лучший во всей школе. Хромает у него только дисциплина. Хозяин вам за это щедро платил бы.

– Я, пожалуй, приму это предложение, – сказала госпожа Моосгабр, – я справилась бы с мальчиком, при этом успевала бы и на кладбище.

– Я вам дам знать, – кивнула госпожа Кнорринг, – а теперь сходите, пожалуйста, на перрон к госпоже Линпек.

И госпожа Моосгабр наконец действительно смогла откланяться.

Уже за дверью зала ожидания она услыхала, как госпожа Кнорринг сказала:

– Итак, господа, посмотрите в ноты.

А когда госпожа Моосгабр выходила из зала ожидания в коридор, ей почудилось, что из канцелярии доносится пение.

IX

Когда они прошли главные кладбищенские ворота и оказались на площади Анны-Марии Блаженной, башенные часы пробили половину третьего пополудни. Солнце отражалось на западной стороне стеклянной крыши вокзала «Центральное кладбище», который стоял в конце площади. Это было огромное высокое здание – узловая станция подземной дороги и одновременно уличного транспорта: автобусов и троллейбусов. Госпожа Моосгабр в длинной черной юбке, кофте, платке и туфлях без каблуков остановилась на окраине площади, посмотрела на огромное высокое здание вокзала и затрясла большой черной сумкой, словно хотела приободрить себя, но на самом деле она остановилась, посмотрела на здание вокзала и затрясла сумкой для того, чтобы указать привратнице на отдаленные современные дома.