Мю Цефея. Только для взрослых

Ты лжешь мне, Лилли?

— Хочешь ириску?

Рейн не понял, откуда Мэй взялась в его комнате, но и не особенно удивился — всего за сутки их совместной жизни близняшки успели показать себя совершенно беспардонными соседками.

— Не надо, спасибо…

— Ну и дурак! Между прочим, ириски — отличное средство от хандры.

— Ладно, давай проверим. — Рейн потянулся за конфетой.

Но стоило его кисти оказаться рядом с протянутой рукой Мэй, как та ловко ухватила Рейна за запястье.

— Эй, Беленький! Знаю, тебе сейчас кисло: сестра пропала, всё такое… Но надо как-то собраться, а то впору лечь и помереть. Съешь ириску!

— Вообще-то я и собирался, пока ты не вцепилась мне в руку. — Рейн через силу улыбнулся.

Почему-то рядом с Мэй и ее близняшкой такое вот бездеятельное лежание в депрессии казалось проявлением кошмарного слабодушия. Он принял угощение и, пока разворачивал хрусткий фантик, в комнате появилась Джун.

— Пойдем с нами? — Мэй встала рядом с близняшкой, и только сейчас Рейн заметил, что они обе нарядились в короткие блестящие платьица рубинового цвета и ярко накрасились. — Мы в клуб, чего и тебе советуем. Пора увидеть, что в этом городе есть не только безработица и безбожные цены.

И Рейн не нашел причин, чтобы отказаться.

Сегодня мне показалось, что я видела тебя, Рейн. Чуть не бросилась на шею незнакомцу… Как глупо.

Клуб походил на огромное электронное сердце, пульсирующее в такт ритмичной музыке. Иллюзию сокращений создавала алая мигающая подсветка по всему фасаду, окна закрывали голограммы с отрывисто движущимися силуэтами. Мэй и Джун подхватили Рейна под руки, и они втроем вошли внутрь.

Агонизирующие свет и звук, запахи тел, алкоголя, дыма, затуманенные глаза, случайные касания. Шумная толкливая реальность, втягивающая любого, кто готов растворяться, и выплевывающая тех, кто старается сохранить себя.

Рейн ощутил себя в эпицентре водоворота, полного плотских наслаждений и почему-то бессильного против одиночества. Всё кружилось, кружилось, кружилось и не способно было задеть.

Иногда мне кажется, что мы уже никогда не увидимся. Будто я уехала не в другой город, а в другую, параллельную жизнь, где нет тебя. Невыносимо! Неправильно! Рейн, мы ведь обязательно встретимся снова? Это же просто разные города…

— Нет, Рейн, так не пойдет! — проорала ему в ухо Мэй.

Неужели она так легко читала с его лица? Особенно здесь, среди сотен вспыхивающих на миг и тут же гаснущих человеческих масок, где сложно было уследить даже за самим собой.

— Дашь еще одну ириску?

— Лучше!

Сестры поволокли его куда-то сквозь толпу, сквозь плотную, почти осязаемую музыку. Рейн уже предчувствовал, что они задумали, и заранее знал, что не откажется. Он извел, измотал себя тревогой, просто устал не любить этот город. Хотелось увидеть Рождество Лилли. Яркие огни и счастье.

— Это Геновефа де Мо. — Мэй притащила их в отгороженную ложу, где на диване полулежал мужчина в белоснежном старомодном костюме. Высокая полупрозрачная стенка частично экранировала звуки музыки, позволяя говорить, не переходя на крик. — Наш джинн, маг и друг.

Рейн не заметил, чтобы мужчина стремился пожать ему руку в знак знакомства, а потому и сам не двинулся с места. Это шоу Мэй, пусть она там и заправляет. И она, конечно же, охотно удержала инициативу:

— Мо, нам нужны сладости для нашего приятеля, он грустит. Потом рассчитаемся.

— О, свет моих очей, — голос мужчины оказался густым и тягучим, истинной патокой, — друзья моих друзей печалиться не будут. Отведай мой лукум, и яростный самум его тоску сметет.

Рейн приподнял бровь, но Джун сдавила его локоть, бессловно веля попридержать удивление при себе. Он послушался и был вознагражден — Геновефа извлек из складок одежды золотую коробочку и открыл перед Рейном. Словно живые блестящие леденцы, там толклись маленькие скарабеи. Да, не таких сладостей он ожидал, и что с ними делать — не представлял абсолютно.

Мэй пришла на помощь. Она подцепила ноготками алого жучка и поднесла к носу Рейна.

— Не бойся, — шепнула близняшка, когда Рэйн вздрогнул от щекотного прикосновения лапок к коже. — Позволь ему.

Он думал, что задохнется или что желудок вывернет от отвращения, но Мэй казалась такой уверенной… Тогда Рэйн зажмурился, задержал дыхание. Позволил щекотке пробежать до самой носоглотки.

И свет разлился фантастическим сиянием.

Я вижу во сне нас; будто ты приехал ко мне. Но ты, конечно, не приезжай. Пожалуйста, не приезжай. Не приезжай… Пожалуйста, приезжай, приезжай, приезжай…

Вспышки света, звука, запахов. Миг — белые экстатические лица, как на фото. Миг — кромешная чернота космоса. Рваные движения в дымке, пульс толкающей в грудь музыки, смесь чужих духов и табака.

Рейну понравилось, что он не забыл о проблемах, но они будто перестали быть проблемами, перестали давить. Ясное чистое сознание, свободное от гнетущих «не выйдет», «никак», «никогда». Шаги и решения обрели четкие очертания и теперь вели прямиком к цели, к успеху. Всё получится, а сейчас — танец.

Мэй и Джун по-прежнему были рядом. Мягкие, гибкие, как кошечки. Он и сам двигался не как обычно — идеально отрабатывая техничные элементы, а будто был нанизан на музыку, и теперь лишь она управляла его телом, а Рейн позволял. Он стал частью всего, и всё стало частью его. Мир обнимал, принимал и по-отечески подталкивал вперед. И откуда-то через темноту, просеянную вспышками стробоскопов, для него светило солнце.

Рейн, я люблю тебя больше всего на свете. Помни это всегда, что бы ни случилось. Что бы ты ни узнал…

Мэй потерлась бедром о его бедро, Джун прильнула с другого бока. Рейн обнял обеих, пробежал пальцами по ткани платьев. Такие теплые и близкие. Их темные глаза в свете прожекторов блестели отполированными ониксами.

Вспышка, вспышка, вспышка.

Мягкие осторожные губы коснулись его губ. Чьи они? Мэй или Джун? Язык дразняще скользнул по кромке зубов, и вот уже другие губы. Точно такие же, но пахли — ирисками. Мэй.

Сладко, горячо и хотелось больше.

Иногда я подхожу к зеркалу, убираю от лица волосы и говорю с отражением, представляя, что это ты. Нет, не звони мне.