Мю Цефея. Только для взрослых
Шрифт:
…танки с тевтонскими крестами вспахивают долину. Над ними лениво скользят боевые цеппелины. Ласточками мелькают юркие истребители. Пьер не узнаёт места, но понимает, что стальная армада мчит на них. В Париж… Вот уже Елисейские Поля. Солдаты в незнакомой механизированной броне несут гитлеровский флаг. А знаменитые парижские зеваки машут шляпами, приветствуя чужую армию…
— Пьер! Что с вами? Пьер! Очнитесь!
…вывеска Arbeit macht frei над воротами в ад…
…не стреляйте, прошу, я сдаюсь…
…очень холодно, даже есть не хочется…
— Пьер!
…вернулись. Мама говорит, не играй, когда они в небе. С таким лицом говорит, что ослушаться страшно. Но до чего интересно! Никогда такого не видел, даже сравнить не с чем. Разве что с каппа, но Акайо еще в прошлом году по секрету сказал, что каппа не бывает, а американские самолеты — они взаправдашние. Вот и сегодня прилетели и, наверное, что-нибудь сбросят на Хиросиму. Какую-нибудь бомбу. Смотри, смотри же, это что, новое солнце над городом?! Столько света, столько тепла…
— Пьер, да очнитесь же!
Столько света, столько тепла — над ним, теперь уже точно над ним, Пьером. Не маленьким японцем и тем более не танком. Глаза Селин. Два тлеющих уголька, мягких на вкус, бронзовых на запах, прохладных, как карамель… манящих.
Пьер почувствовал, что снова проваливается, и сжал себя в кулаке, чтобы удержаться на поверхности. Нужно сказать ведьме… Селин. Сначала — сказать ей.
— Ужасные вещи… Нас всех ждут ужасные вещи… — Язык не слушался, пытаясь утащить Пьера обратно в теплую бирюзу. — Война… хуже Великой… Франция, Германия, Польша, СССР, Япония — все в огне.
— Тише… Тише. — Селин нависала над ним. Огромные губы двигались, вокруг блестящих глаз вдруг нашлись ресницы, а внутри — зрачки. И беспокойство. О нем? — Это еще не случилось. Необязательно случится. Вы видели возможное будущее — ничего больше. Мы можем всё изменить.
«И обязательно изменим». Эти слова Селин произнесла прямо внутри его головы. Ее голос ласково щекотал мозг Пьера, и он улыбнулся. У него были губы, и он мог улыбаться. И не только — комната снова изгибалась, и Пьер знал верное средство, как это исправить.
Пьер нырнул в бирюзу. И стал бирюзой. Это было по-настоящему лучшее, что с ним когда-либо происходило.
Стены сходились и расходились. Комната дышала, как исполинский ящер. Что-то в ней опять было не так, и Пьер никак не мог понять, что именно. Хотелось спать, закрыть глаза, раствориться в шелке простыней. Но беспокойство шуршало и шипело в ушах, всё громче и громче, не изнутри, а снаружи, из левого угла снова округлой комнаты. Пьер моргнул, приглядываясь внимательнее… И различил тонкий змеиный хвостик, уходящий под обои. Пьер потянулся — и в тот момент, когда его пальцы сомкнулись на чешуе, Селин слилась с ним. Единым целым они скользнули за стену. И оказались в темноте, пронизанной звездным светом.
Они увидели земной шар, прекрасный, удивительный и страшный. Весь покрытый маленькими человечками, которые смеялись и плакали, надеялись, молились, любили и, конечно, убивали друг друга. Закапывали заживо, расстреливали, забивали молотками, морили голодом. А под землей, где-то в лесах Южной Америки, ждал своего часа Змей. Огромный, добрый и всепонимающий… для своих. А чтобы своим, его милым детям, стало хорошо, человечкам нужно подвинуться. Очистить мир от себя. И до чего любезно со стороны некоторых из них помогать Змею! Пьер и Селин видели, как помощники Змея перемещаются по планете, гордо неся отметины своего покровителя. И один из них, со змеиной головой, был совсем рядом… Земной шар приблизился, стали видны предместья Парижа. Пьер узнал заводы Булонь-Бийанкур. Сейчас, когда экономика полетела к чертям, фабрики закрылись, и вот там-то Змееголовый и плясал
вокруг крохотного деревянного ящика. Другие человечки, обыкновенные с виду, но со страшными черными тенями, тянули к ящику маленькие ручки.Змей заметил Пьера и Селин и выполз из-под гигантской пирамиды, скрытой в сельве. Шипение стихло. Земля остановилась. Звезды погасли. Осталась лишь пара огромных желтых глаз, похожих на две Луны. И зубы. Однако, прежде чем острые ядовитые клыки коснулись Пьера и Селин, они скользнули обратно в комнату, плотно запечатав за собой дверь в стене.
— Я знаю, где змеиное логово, — выдохнул Пьер. Образы теснились в голове, сталкиваясь и перемешиваясь. — Там не только змеи.
— Я видела. Общество Туле прислало новых переговорщиков. Я говорила, это опасные люди. Рассмотрели их тени?
— Их там целый батальон. Ты… — Пьер запнулся и почувствовал, что краснеет, как мальчик. — Вы просто не видели, сколько их было в Управлении…
— Многие там и остались. А если и нет, вы видели будущее, Пьер. Нечего терять. И мы можем перейти на ты. После… да и вообще.
Пьер лихорадочно принялся застегивать ремень кобуры. Затем схватился за пиджак, перепутав пуговицы. Селин подошла и исправила. Несмотря на всё, что случилось между ними в эти часы, она была спокойной и уверенной. Да ведь она прекрасно знала, что будет, не так ли? «Вы женаты. Любите ее?» Тогда он не ответил, и, наверное, Селин решила, что… Пьер поморщился и поступил, как поступал всегда в таких случаях, — отрезал ненужные мысли непроницаемой стеной. У них есть дело. Миссия. Они должны ее выполнить.
— Нам нужно что-то посерьезнее револьвера. И другая машина: мою могли объявить в розыск. Заеду домой, заберу ключи от конспиративной квартиры. Там есть наличность и патроны, потом найду авто.
— Мне не нравится эта идея, — нахмурилась Селин, и Пьер еще раз подумал о том, что никогда не привыкнет к ее странной и неправильной французской красоте. — А если дома засада?
— Вы мне скажите, — горько усмехнулся Пьер, снова сбившись.
Селин сухо кивнула. Ее внимательные глаза царапнули зеленью, острой, как грани драгоценного камня. Помедлив, она заключила:
— Дома всё чисто. Можешь ехать.
Пьер кивнул и накинул пальто. Селин остановила его, протянув простенький медальон на медной цепочке.
— Надень, это защитит тебя. И возьми мой пистолет. Я обойдусь, а тебе пригодится.
Пьер нацепил медальон, спрятав под рубашку. Положил в карман пальто маленький двухзарядный «дерринджер». Что угодно, лишь бы поскорее выйти на уличную прохладу, вдохнуть и хотя бы попытаться разобраться в себе.
***
Ехать до родного Батиньоль-Монсо пришлось через весь город, но Пьер был даже рад. Мысли теснились в голове. Как так вышло, что мир, и без того большой и страшный для маленького человека, стал еще больше и страшнее? По радио обсуждали мирные инициативы Лаваля и Болдуина, гадали о реакции Гитлера. На бульварах Пантеона хохотали поздние гуляки. В звездном небе парил воздушный флот, гордость и краса Франции. Но Пьер знал цену мирным инициативам, да и старые дирижабли, не проходившие перевооружения одиннадцать лет, не внушали доверия. Мир очень хрупок.
И насколько крепка его собственная семья, шепнул внутренний голосок. Сейчас — он сверился с часами — половина десятого. Ольга уже уложила Жана, если только тот не раскапризничался, как случается всё чаще. Читает или вышивает, сидя в кресле, в домашнем платье, поглядывает на дверь…
Пьер припарковал машину в двух кварталах. Внимательно изучил подходы к дому. Убедившись, что засады нет, зашел в обшарпанный подъезд. В эту квартирку они въехали после свадьбы, на время, пока не поправят финансы, да так и задержались…