Мюнхэ. История Сербии / история «Хостела»

Властность и авторитет Карагеоргия тогда взяли верх. Братья действительно примирились на некоторое время. Но тогда я посмотрела на Милоша и обратила внимание на его взгляд. Он словно змея затаился, словно ждал чего-то.

Потом было восстание – и каждый из братьев проявил недюжинную храбрость в битвах при Пожареваце и Белграде, заслужив любовь и доверие Карагеоргия, но поодиночке. Их все так же сложно было увидеть вместе, а, встретившись, они старались не смотреть друг на друга.

К моменту окончания восстания Милош женился на простой крестьянской девушке Любице Вукоманович. Не обладая никакими внешними прелестями, была она в то же время очень добра и чисто по-сербски основательна. Такие, как она, не только утешают мужа и служат для него хранительницами очага, но и дают советы по всем жизненным вопросам. Их видно за версту – точно такой была моя покойная мать. Я никогда не стремилась и не умела быть такой – от дел супруга была далека, да и о том, чтобы дать ему дельный совет, у меня не было и мысли. Наверное, поэтому мы сблизились с ней – как сближаются человек и его отражение в зеркале, будучи одновременно такими похожими и такими разными.

Меня занимало в ней то, что она всем и вся давала характеристики. «Этот подлец, тот пьяница, а вот он – неплохой человек». Забавно было, как она, зная все про всех, раскидывает людей словно грибы по корзинам и каждому предрекает будущее. Вот только на мой вопрос обо мне отвечала она уклончиво и непонятно, наверное, боясь обидеть.

–Ты настоящая. Твоему Георгию нужна такая. Добрая, чистая, светлая. И не меняешься с годами – что бы ни происходило в твоей жизни. Какой была в юности – осталась и теперь. И правильно. Да будет так во веки веков!

–Что же тебе мешает стать такой? Ведь это заложено в каждой женщине? – спрашивала я.

–То-то и оно, что мешает. Если бы не я, мой неотесанный чурбан так и пас бы свиней. Я в свое время настояла на том, чтобы он пошел работать к брату, оставив глупую деревенскую гордость – тогда мы еще только познакомились. Потом, когда начали встречаться, Карагеоргий возглавил движение в Орашаце. Мой сначала не хотел идти, а потом хотел вернуться – опять, видите ли, из-за брата. Ни в один бой бы не пошел, если бы не толкала его в спину поленом…

Я рассмеялась.

–Твой муж – храбрый воин…

–Таким как мой муж, – говорила Любица, – чтобы быть храбрыми воинами, нужно постоянно на кого-то смотреть. В поле он смотрел на Георгия, дома смотрит на меня. А перестанешь с ним воевать – и он в плен сдастся.

Несмотря на эти мои характеристики, Георгий был с ним дружен. Приблизил его к себе, а летом 1812 года послал в Стамбул с небольшой торговой миссией. По приезду оттуда мы встретились с Любицей. Она была взволнована.

–У Милоша есть друзья среди богатых и знатных турок, и в эту нашу поездку он говорил с ними…

–Ну и что?

–Они говорят, будто Наполеон собирается напасть на Россию, а турецкий султан разорвал с ним отношения.

–И что это значит?

–Ты правда не понимаешь?

–Нет.

–Пять лет назад Карагеоргия защитили русские – и только потому, что султан был дружен с французами, они были заодно. А теперь нет. И если войско Наполеона ударит по России, она волей-неволей начнет искать союзников, в том числе и здесь, где столько выходов к морю…

Мудрость Любицы меня поразила. Я не дошла бы до всех эти выводов, даже если бы от этого зависела моя жизнь.

–И ты думаешь, что им понадобятся турки?

–Им понадобится тот, кто сильнее и чья армия больше. А это турки.

–Они продадут нас ради турок?

–Нет, ради победы над Наполеоном. Султан прекрасно понимает, что это единственный способ возвратить власть над сербами. Хитрый турок, все они хитрые. Сегодня ты их враг, а завтра – незаметно для себя – уже друг. Наполеон ему больше не интересен, его вотчина – центр Европы. А вот у нас он всю жизнь чувствовал себя хозяином. Да и те, кто бежал из пашалыка – думаешь, говорят ему спасибо? А вот теперь скажут.

Я в ужасе рассказала Георгию об услышанном. Он усмехнулся:

–И зачем они все это рассказали близкому мне человеку? Чтобы тот донес мне?

–А он тебе говорил?

–Нет, но скажет еще. Для чего им, все же, так рисковать?

–Не знаю, Георгий, но люди зря не скажут.

–Слушала бы ты бабу поменьше. Ее место на кухне, а не с мужем на коне. С ней и сама, глядишь, мной управлять станешь – а мне этого допустить никак нельзя.

Тем временем, как мы узнали позже, Милош Теодорович решил навестить своего брата и ему первому поведать о том, что услышал в Порте.

–И что ты хочешь сказать? – холодно спросил Милан.

–Что скоро тут будет новая власть, хотим мы этого или нет. Тебе надо бежать. Всех, кто участвовал в восстании и тем более командовал войсками, казнят.

–Георгий знает?

–Еще нет, – помотал головой Милош. – Ты первый.

–Но почему? Он ведь вождь.

–А ты брат.

–Ты бежишь вместе со мной?

–Видишь ли, бегут все. Нам не впервой – мы отойдем, переждем какое-то время, а потом снова нанесем удар, как десять лет назад. Смысла оставаться здесь ни для кого нет, это будет значить бессмысленную гибель и плевок к лицо сербской независимости немытыми устами грязного султана. Решайся.

Следом отправился Милош к Георгию.

–Где ты был? – строго спросил вождь, едва тот шагнул за порог нашего дома.

–У брата.

–Что ты там делал? – голос его становился все более грозным и решительным.

–Мы разговаривали.

–О том, что…

–…что турки снова планируют напасть на нас, когда Наполеон отвлечет нападением Александра.

–Почему ты мне не сказал об этом?

–Ты сменишь гнев на милость, когда узнаешь, что брат, узнав об этом, решил сбежать.

Георгий забыл заданный ранее вопрос и словно вскипел.

–Ты что?! Откуда ты это знаешь?

–Он сам мне сказал. Орды турок движутся сюда, коль скоро русские войска решили оставить нас и дать отпор Франции!

–Но русские обещали нам…

–Когда опасность подходит к тебе лицом к лицу, любое, даже самое священное обещание, можно забыть. Разве в этом дело? Разве надо сейчас оглядываться назад и рассуждать о том, кто виноват?! Надо решать, что делать! Причем, скорее. Решайся же, вождь.

Георгий опустил глаза. Я была охвачена ужасом, понимая, что должно произойти со дня на день.

Милош не давал ему как следует подумать:

–И что же? Что ты решил? Как по мне, так уходить нельзя. Уйдем сейчас – накликаем беду. Первый раз мы уходили от дахи, которые и числом и силой превосходили нас. Они были здесь как дома. А сейчас нам идти некуда и незачем. Мы должны дать отпор туркам. Уступим им свой дом – останемся каликами перехожими!

Милош говорил высокие слова, которые Георгий и сам любил, но сейчас было для этого не место и не время. Когда вождь произносил пламенные речи, он был уверен в своей правоте – им предшествовали часы и дни размышлений и рассуждений. Горячность в принятии решений, связанных с народной судьбой, была ему не свойственна. Тот же все напирал. Дать сейчас слабину и сказать, что мудрее было бы все же покинуть насиженные места Георгий уже просто не мог – его же оружием Тодорович практически убил его.