Н.А.Львов
Шрифт:
...Изволь играть .. И ну шагать!
Пошла потеха!
А тут и шаркуны,
А тут и форкуны,
Вилюны, говоруны,
Верхогляды, подтакалы,
И лестюхи и нахалы,
Картобои, объедалы
Вдруг тебе составят двор;
Только что по отличайся,
С дудкой знатной соглашайся,
Без
Парис пытается уклониться от предстоящего суда. Львов, перекликаясь с Капнистом, в монологе Париса обличает современную систему русского судопроизводства.
«Парис: ...пожалуй, перед светом и без вины будешь виноват; зтот стоголовый судья решит дело одним словом и часто без ведома судимаго. А чтобы он как ни на есть не оправдался, так он сообщает ему приговор ... Антон сказал Софрону, а Софрон сказал свинье, свинья сказала борову, а боров всему городу... и когда уже бедняк побит, обрит и заперт, тогда поди, пожалуйся... Батюшка умер, то детям нищим скажут: отец ваш пострадал невинно, да вы для восстановления добраго о нем мнения не говорите, что он был обрит, а скажите просто, что плешив родился. Впрочем, ежели бы почтенный старик здравствовал, великодушные жрецы Фемиды не отреклися бы, право, купить на свой счет и парик ему. Я благодарен за великодушие и лучше хочу остаться при своей гриве, которую и впрямь очистят. О! великое дело: держатся во славе и клейменой плут и судья и шут».
С хором нимф появляется Юнона «в одежде богатой купчихи, кокошник с павлиньими перьями, в колеснице, которую везут Нимфы, хвосты павлиньи».
«Юнона (садится у подножия горы Иды, под дубом. Речитатив): Кривуа, оботри! (Нимфа обтирает пыль на башмаках.) Сезьома, посмотри, порядочно ль на мне?
Первая нимфа:
Юнона, божеский твой шлык на стороне.
А что-то мне сдается,
Что больше перед сим твой взор горел, блистал.
Юнона:
Подай покал! (и пьет)
Чем она ... тово ... вон там ... смеется?
Вторая нимфа:
Богиня! что-то цвет в лице твоем завял.
Юнона:
Подай покал! (и пьет)».
И каждый раз Юнона, огорчившись, требует все новый и новый «покал» - «и пьет».
При военной музыке входит, сопровождаемая свитой военных и ученых, Минерва, «в куртке, юбка коломенковая, по ней портупея, а вместо сабли циркуль; на голове шишак. За нею последователи с глобусами, телескопами, а прочие другие с бердышами, со щитами».
Два хора, то есть две свиты богини, прославляя ее, перебивают и заглушают друг друга.
Минерва гоже садится у дуба. На жертвенник Парис возлагает, вынув из котомки, золотое «яблоко раздора» с надписью «Прекраснейшей!», которое Парис должен передать самой красивой, по его суждению, из трех богинь, - так повелел Зевс, сам уклонившийся от решения из боязни,
«Что ревность и вражда меж барынь возгорится,
Что могут в бороду они к нему вцепиться...».
Опаздывает, как обычно, Венера. Две другие богини злословят по этому поводу, распевая дуэтом:
«Минерва:
Знать, у Марса просидела.Юнона: Много этой бабе дела.
Минерва: Много, много, без числа! Ни на час без ремесла.
Слышен плясочный напев, флейты и голоса. Венера, отгоняющая своих служащих Нимф: «Пошли! пошли!», поправляет растрепанные волосы и прибирается:
«Проспала я, опоздала,
Ни волос не причесала,
Не успела глаз промыть.
Да так и быть! (к Минерве)
Я премудрость почитаю,
Издали, как божество,
Но быть мудрой не желаю -
Скучновато ремесло».
Таким образом, Львов вводит русский плясовой напев в арию Венеры. Заразившись против воли назойливостью рефрена в припеве: «Да так и быть, да так и быть», его подхватывают обе богини и Меркурий. А Парис поет: «Изволь судить, изволь судить, изволь судить...»
Богини наперебой стараются расположить в свою пользу судьюпастуха. Минерва обещает мудрость Парису. Юнона соблазняет обилием стола:
«...У нас наливки и рассолы,
Солены рыжечки, меды и красный квас...»
Венера обольщает вечным счастьем взаимной любви. В сложном музыкальном ансамбле все прерывают друг друга; Парис бегает от них с воплями: «Отцепися!»
Настает торжественный момент вручения золотого яблока с надписью «Прекраснейшей!». После длительного колебания Парис про тянул его Минерве, но от смущения яблоко выронил. Венера быстро подхватила его и с торжеством показывает окружающим.
«Юнона (разочарованно): Так, так, помилуй бог!
Минерва: Как, как? куда как плох!»
Обиженные богини издеваются над Парисом, простым пастухом, дерзнувшим судить их:
«И Олимп не без греха:
Нам, богиням полновесным,
Как животным бессловесным
Дал судьею... пастуха.
Венера и Меркурий: Ха, ха, ха, ха, ха!
Олимп (невидимо, в облаках, басом): Ха, ха, ха, ха, ха!
Олимпийский хохот составляет конец,
Вслед за которым непосредственно следует
БАЛЕТ
Парис от судейской работы устал, спит под дубом. Венера со всей своей шайкой Смехов, Игр и Прелестей показывает ему во сне Елену среди Граций в лесу пляшущую. Лель зажигает свой светильник, а светильником Трою... Парис со страхом просыпается и видит вместо Елены Архилая, полководца Иллионского, приехавшего вести как царевича ко двору его. Надевают на него платье. Архилай учит его шаркать и припрыгивать по-придворному, а он своею поступью выступь показывает. Парис хочет сесть в колесницу, сельские Нимфы удерживают его. Архилай похищает Париса, похищенный прощается, дальные проводы, а чтобы не были лишние слезы, опустите Занавесу».