На астероиде

Как и ожидал Тарханов, "пророк" яростно обрушился на космонавтику. О нет, он, Коллинз, совсем не хочет показаться дикарем, смешным, дремучим ретроградом! Спутники всепланетной телевизионной сети; космическая метеорология, разведка полезных ископаемых, наблюдение за посевами или миграциями промысловых рыб, - все это вещи исключительно полезные, такое выгодное и понятное "простому фермеру" завоевание ближнего космоса можно только приветствовать... Но кому нужны эти чудовищные, все более далекие прыжки? Разве только восторженным романтикам и детям... Люди, "стоящие босыми ногами на пашне", такого нелепого мотовства, таких самоубийственных акций одобрить не могут. Как будто полное изобилие царит на матери-Земле и можно от избытка нашего тратить бесчисленные миллиарды, забрасывая стальную капсулу с парочкой смертников куда-нибудь в марсианскую пустыню, заведомо мертвую, точно кирпич! А скоро, говорят, прибавил Коллинз с подкупающей "деревенской" наивностью, начнется подготовка полета к одной из ближайших звезд. Нет уж, довольно с нас кровавых и безумно дорогих авантюр! Он, Иеремия, говорит от имени всех безымянных тружеников потомков Адама и Евы: назад, к родной Земле! Здесь нам надлежит, согласно заповеди господней, в поте лица есть хлеб свой. Ничего полезного, необходимого человечеству, ничего, достойного кровавых жертв, не найдем мы в ледяной черной пропасти! Нас ждет жуткое, разрушающее действие среды, абсолютно противопоказанной землянам. Космос стал языческим божеством. Молохом, проглатывающим наши силы и жизни. Чего стоит хотя бы возведение города на летающей горе! Подобная затея могла прийти в голову лишь зарвавшимся безумцам. И кто знает, - если уж говорить начистоту, - не воспользуются ли однажды хозяева астероида своей "стройплощадкой" для того, чтобы внезапно взять на прицел всю разоружающуюся планету и утвердить на ней свое господство?

...Снова сделавшись из грозного "обличителя" робеющим и косноязычным провинциалом, Иеремия пробормотал несколько извиняющихся фраз, низко поклонился "высокоученому собранию" и бочком, неуверенно слез со сцены. Семен заметил, что Коллинзу бурно аплодирует часть зала - три-четыре ряда, сплошь занятых ярко одетыми пожилыми дамами и мрачноватыми парнями боксерского вида...

– Ну не мерзавец ли?
– истово возмутился Виктор Сергеевич и даже, позабыв о малом тяготении, ударил кулаком по столу, так что Семену и Марине пришлось удерживать его от "взлета".
– Хороши, впрочем, и ваши канадцы: допустить такого на конференцию.

– Ничего, - сказал Тарханов, угрожающе прищурив левый глаз и покачивая головой.
– Во-первых, Коллинз все-таки сказал побольше, чем обычно в статьях и книжонках. Откровеннее сказал. Комитет по разоружению уже заинтересовался всерьез "космоборцами". А во-вторых, выступил сверх программы наш Валерий Федорович, академик, и быстренько все расставил по местам.

– Это он всегда умел, - успокаиваясь, кивнул командир.
– Великий логик.

– Ну да. Спокойненько, сухо, даже, можно сказать, вяло. Коллинза и присных его так прямо назвал "явлением контркультуры" и место им определил где-то между сектантами, юродивыми во Христе или в Будде, и штурмовиками на содержании у монополий. Любо-дорого! Я одного боялся, чтобы не пальнул в него кто-нибудь из зала. С них станется; ничего, обошлось. Иеремия сидел с видом мученика, терпел и ангельски улыбался. Мол, сами видите поношение праведных. Однако нашего шефа слушали получше, чем "пророка". А почему? Логика. Наш язык научный. Все основано на доказательствах.
– Семен начал загибать пальцы.
– Прежде всего с цифровыми выкладками разобрал "безумные" затраты на дальний космос - и оказалось, что никого они не разоряют, что расстояния полетов и сложность экспедиций увеличиваются в строгом соответствии с материальными возможностями стран. Никаких "земных" отраслей наше дело не ущемляет, тем более, когда осуществляются многонациональные программы. Далее: "безымянным труженикам" не на что жаловаться еще и потому, что любые полеты рано или поздно окупятся. Открытия космонавтов уже подстегнули мысль физиков, энергетиков, биологов; человек все больше узнает о строении Вселенной и о своих собственных возможностях. Окупится космос и в самом прямом, меркантильном смысле: например, находками редких элементов, или каких-нибудь бактерий с чудесными свойствами, или просто драгоценных металлов... Чего стоят первые шахты на Луне или хотя бы ваш камешек, где одного золота тысячи тонн!.. Наконец, освоение новых миров даст человечеству возможность расселяться, а ведь известно, что на Земле скоро станет и тесновато, и с жизнеобеспечением довольно сложно.

– А как он насчет мирового господства?
– поинтересовался Панин.

– Да что тут можно было сказать! Только одно: с больной, мол, головы - на здоровую. Уже одни бригады, приглашенные со всего мира, в том числе и из западных стран, говорят о "высокой секретности" всего, что делается на астероиде. Родственники летают на свидания, всюду телекамеры, ни одной запретной зоны.
– Семен замахал ручищами, точно отгоняя назойливых мух. Стыдно и вспомнить эту Коллинзову белиберду!

– Ладно, - сказал Виктор Сергеевич, основательно приложившись к "груше" с чаем и как бы почерпнув в ней силу для решительного поворота в разговоре.

– Все это, конечно, очень поучительно, но, к сожалению, Земля Землей" а у нас тут своих бед хватает. Спасать надо, Семен Васильевич, эти самце бригады; постоянный экипаж надо спасать.

Семен лишь на какую-то неуловимую долю секунды склонил кудрявую лобастую голову и остро, испытующе глянул из-под бровей на командира. Наблюдательная Марина по одному этому движению убедилась, что начальник психофизиослужбы космоцентра не зря затеял "отвлеченный" разговор о канадской конференции и Коллинзе. Ох, непростой человек Семен! Самолюбие, что ли, щадит? Хочет, чтобы мы сами обнаружили второе дно в его рассказе. Связь с нашими проблемами. Какую?

И Марина, решив вызвать маститого психолога на откровенность, начала с усердием школьницы:

– Я, Сеня, не буду особенно распространяться о том, как ширится эпидемия. Ты об этом знаешь не хуже меня, а если захочешь подробностей вот, терминал под рукой, получай любые сведения. Попробую только объяснить, как я сама понимаю причину болезни.

– А ну-ка, интересно! У меня пока никаких гипотез нет, - благодушно отозвался Тарханов.

Марина была уверена, что Семен устраивает нечто вроде теста для нее и Виктора Сергеевича. Но не ударяться же в амбицию, тем более перед лицом такой опасности. И она продолжала все тем же звонко-бесстрастным тоном рапорта:

– Поскольку случай неординарный, я позволю себе воспользоваться несколькими сообщениями, очень простыми терминами.

Семен, все так же лениво щурясь, кивнул Марине.

– Назовем эпидемию нервно-психических нарушений "кольцевой волной". Вы знаете, что это соответствует истине. Центр, из которого эта волна расходится, определить нетрудно. Шестой буровой комплекс. Первый случай бригадир монтажников Альгадо. Все, кто входил с ним в контакт, подавлены.

– Поподробнее об Альгадо, - как бы невзначай попросил Семен, но прищур его на мгновение стал жестким.

– Я так и хотела. Думаю, что наши медкомиссии вместе со своими компьютерами проглядели у него некое скрытое душевное расстройство. Глубоко загнанный страх. Фобию.

– Теперь я вынужден просить поподробнее... вернее, попонятнее, вмешался внимательно слушавший Панин.

– Пожалуйста. Фобия - термин старый. Это след или отпечаток, оставленный в памяти тяжелым событием. У мозга мощные компенсаторные свойства, как говорится, время все сгладило, иначе мы не смогли бы выжить, например, после потери любимого человека... Волнение должно улечься, горе - растаять. Мы возвращаемся к нормальной жизни, но... Где-то в недрах подсознания тлеет очажок. И если в доме повешенного заговорят о веревке, если обстоятельства напомнят о пережитой драме, фобия сработает. Взорвет изнутри наше равновесие.

– Так, - сказал Виктор Сергеевич.
– Значит, ты считаешь, что у Альгадо...

– Был тайный очаг страха и нервозности. Что-то на астероиде пробудило его. Теснота скафандра. Невесомость. Пустота, тишина, голые скалы. Пришли страхи, тревоги, воскресили старые переживания...

– Старые ли?
– поднял палец Семен, и снова Марине показалось, что гость направляет разговор по неким ему лишь ведомым рельсам.
– Ведь мы знаем биографию Альгадо, он провел не одни сутки в космосе, в том числе и на малых орбитальных станциях... и никогда ничего подобного. Может быть, фобия появилась совсем недавно, перед отправкой на астероид? Или даже здесь?

Виктор Сергеевич хмыкнул и помотал головой: "Ловко!" Марина, ненадолго сбитая с толку, помолчала, а затем возразила почти сердито:

– Не спорю, это похоже на правду, но сейчас не так уж важно! В конце концов, поговорим с самим Альгадо, он еще в госпитале. Главное то, что состояние бригадира передалось другим! Всем рабочим комплекса. А потом проникло сквозь бронированные стены, и побежала "кольцевая волна"...

– Постой-ка, - нахмурился Панин.
– Я, конечно, в ваших науках профан, но вот логические пробои, извини, чувствую. Даже если допустить, что какое-нибудь там... ну... излучение мозга Альгадо пробило все преграды, то почему другие люди должны страдать от его личных драм? Скажем, я в детстве упал с крыши сарая, у меня боязнь высоты, а ты прыгаешь с парашютом, тебе наплевать, почему же это моя фобия должна у тебя приживаться? На какой почве?

– Если Марина разрешит, я сам тебе отвечу, - живо обернулся всем корпусом Семен, и командиру пришлось "приземлять" гостя в кресло. Спасибо, Витя... Так вот, содержание фобии может быть чуждым, но частота нервного импульса, несущего страх и подавленность, всегда одна... Значит, если существует это, как ты говоришь, излучение, то оно наверняка воскрешает в душе каждого человека его собственные потери и печали. А у кого их нет?

– Убедил, - без особого удовольствия буркнул Панин.
– Ну, дальше, Марина!