На берегах Ганга. Торжество любви

Он достал медальон, в котором находился высушенный цветок, данный ему Маргаритой, снял цепочку с шеи и, поцеловав его, далеко забросил в воду.

— Покойся там, на глубине, — проговорил он, — ты, священный знак, волшебная сила которого так счастливо меня охраняла во всех смертельных опасностях.

С ужасом взглянул он на то место, где когда-то в темноте кустов погиб Хакати. Он опустил голову на руки и тихо прошептал:

— Прости мне мое прегрешение, Ты, вечный источник прощения, как и я буду прощать всем, кто виноват передо мной.

С царским великолепием готовились в резиденции к свадьбе Маргариты. Старому капеллану дворца как испытанному другу сказали, что капитан — сын индийской женщины из очень отдаленной местности и что его надо окрестить, так как он до сих пор не крещеный. Капеллан, поговорив с капитаном о религиозных вопросах и убедившись, что он верующий, крестил его в ризнице. Начались приготовления к свадьбе. Так как во всей Индии стало известно, что Гастингс придает особенное значение предстоящему семейному торжеству, то со всех сторон старались угодить желанию всесильного губернатора. Все европейское общество Калькутты занялось шитьем великолепных туалетов для дам, блестящих ливрей для слуг и богатых сбруй для лошадей и слонов. Все князья Индии хотели превзойти друг друга, принимая участие в свадебном торжестве. Набоб Асаф-ул-Даула явился сам в королевском величии с большой свитой слуг верхами и на слонах, как и молодой пятнадцатилетний набоб Бенгалии. Приехало много раджей и магаратских князей, а Типпо-Саиб отправил посольство под предводительством одного из своих сыновей, которое своим блеском затмило бы всех, если бы его не перещеголял посланный низама из Гайдерабада Могол из Дели тоже отправил посольство, которое по внешнему виду не могло соперничать со своими бывшими подданными, но и Гастингс, и все другие обращались с ним как с самым важным. В Калькутте не хватало места для бесчисленной толпы слуг, слонов и лошадей.

В день свадьбы весь город богато убрали дорогими коврами и цветами, на всех углах развевались английские флаги с гербами.

В блестящих экипажах, со скороходами, форейторами и богато одетыми лакеями подъезжали члены европейского общества. Но весь их блеск померк при появлении князей с их свитами.

Гастингс, против обыкновения, появился на пороге своего жилища в парадном наряде из серебряной парчи, встречая и провожая князей. На рукоятке его сабли блестел бриллиант редкой величины и красоты, а пряжка его шляпы состояла из драгоценных камней. Гордо глядел он на выезды князей, бывших неограниченными властелинами и повелителями и обладавших громадными богатствами, а теперь явившихся сюда, чтобы оказать почет его дочери Марианне. Удовольствие светилось в его взоре, но лицо оставалось спокойным, осанка — гордой и холодной. Только к набобу из Аудэ и посланным Могола и падишаха Типпо-Саиба сошел он навстречу до половины лестницы. Остальных же он приветствовал как монарх, на пороге, и еле склонял голову на их почтительные приветствия. Долго длился свадебный прием, и тем, кто явился первым, пришлось ждать несколько часов в громадном зале, убранном английскими флагами, пока не собрались все гости.

Когда же наконец собрались все, то отодвинули боковую стену громадного зала, и во всем блеске зажженных свечей предстал богато убранный и обвитый цветами алтарь, вокруг которого стояли все бывшие в то время в Калькутте английские служители церкви. Сам Гастингс вышел, чтобы привести венчавшихся, и скоро появилось свадебное шествие, предшествуемое офицерами.

Капитан в ярко-красном, расшитом золотом мундире с орденом Бани на груди, с лицом, сиявшим гордостью и счастьем, вел за руку Маргариту. Она выглядела такой прекрасной, что при ее появлении в зале пронесся всеобщий восторг восхищения.

На ней было богатое шелковое платье из материи, вытканной перемежающимися тонкими, как волос, серебряными нитями; всю ее фигуру обволакивала чудесная индийская ткань из нитей тоньше паутины, и целый кусок ее длиной во много метров поместился бы в маленький золотой медальон. Чудо индусского ткацкого искусства, украшавшее Маргариту в день ее торжества, подарил низам Гайдерабада. По преданию, оно считалось сокровищем великого государя Ауренг-Зеба, вытканным для его супруги первыми мастерами-ткачами Индостана.

Скромный венок из флердоранжа обвевал белокурые волосы Маргариты, спускавшиеся с головы свободными локонами; ни одним драгоценным камнем не украсила Маргарита свой подвенечный убор, только на груди ее распускался ярко-красный цветок лотоса, сорванный в бассейне парка. На щеках Маргариты играл нежный румянец радости, и глаза сверкали, когда она кланялась и благодарила за приветствие, и затем с любовью обращала свой взор на возлюбленного. Гастингс с женой вели пару с обеих сторон к алтарю. Марианна опять посвежела и помолодела; легкий слой пудры покрывал ее прическу, скрывая начинавшие седеть волосы. Ее скорее можно было принять за сестру, чем за мать невесты. В ее ожерелье и кушаке, браслете и диадеме сверкали чудные драгоценные камни. Все князья Индии для такого торжественного случая привезли подарки из своих сокровищниц и для жены губернатора.

Из гостей в часовню вошли только Асаф-ул-Даула, молодой набоб Бенгалии, и посланные от Могола, низам из Гайдерабада и Типпо-Саиб. Для них в часовне уже приготовили дорогие сиденья. Остальные гости оставались в большом зале.

Капеллан приступил к венчанию. Когда обменялись кольцами, раздался первый салют с батареи у дворцовых ворот; пушки форта Вильяма подхватили его, и стоявшие на рейде корабли присоединились к приветствию вновь соединенной четы. Далеко и на море, и на суше раздавался гром выстрелов — то был привет дочери немецкого живописца и парии…

Когда церемония окончилась, все столпились для поздравления молодых. Съезд гостей представлял такое блестящее общество, что мог бы соперничать с любым европейским двором. Когда князья и их заместители подходили к молодым, всякий подносил подарки, состоящие в основном из украшений из драгоценнейших камней, маленьких художественно сработанных запястий. Маргарита скоро завалила ими целый стол.

Затем все направились в громадную столовую для свадебного пира. И сервировка, и богатство яств, и изобилие вин превзошли все ожидания. Танцы и музыка сопровождали свадебный обед. Капеллу из английских солдат сменяли индийские певицы, самые грациозные танцовщицы Индии показывали чудеса пластики и мимики. Наконец гости стали разъезжаться. Пиршество заканчивалось.

Когда Гастингс вставал из-за стола, появился посланный верховного жреца из храма в Хугли и передал ему пергамент в большом футляре. Гастингс взглянул на него, и радостное изумление осветило его серьезное лицо.

Гастингс повел новобрачных в отведенное им в особом флигеле дворца помещение. Вдвоем с Марианной вошли они с молодыми в их новое жилище. В то время как Марианна с нежностью еще раз обняла свою дочь, Гастингс отвел капитана в сторону и передал ему пергамент.

Капитан прочел пергамент, который представлял собой акт, написанный по-санскритски и подписанный верховным жрецом храма, акт о рождении ребенка от английского отца и служительницы храма.

Верховный жрец велел воспитать родившегося ребенка как брамина, так как из этой касты происходила его мать. Ему дали имя Аханкараса, затем сочли за парию вследствие показавшихся тогда важными свидетельств и изгнали из храма и из общества браминов. Такой приговор жрецы постановили, думая, что они правы, теперь же нашли записки старого верховного жреца, в которых он свидетельствует о происхождении своего бывшего приемыша.

Значит, в Аханкарасе, изгнанном к париям, текла английская кровь. Принадлежа со стороны матери к браминской касте, он по праву заслуживает все почести свободного человека…

— Боже мой! — воскликнул капитан, прочтя до конца. — Они меня знают, моя тайна в их руках!

— Ну и что? — спросил Гастингс. — Разве они не доказали, что ваш отец англичанин? Разве мы придумали ему имя кавалера д’Обри, данное ему Нункомаром? Я честно сознаюсь вам, я рад, что муж Маргариты не происходит от париев. Я верю в силу наследственности, что бы ни говорили против.

Капитан мрачно смотрел вниз.

— Где мой отец, — задаю я вопрос. Этот документ ничего не объясняет. Моя мать, может быть, хорошо и не знала его имени, во всяком случае, она тоже о нем умалчивала…