На цыпочках через тюльпаны

– Боишься?

– Не знаю, – мне удается сказать более безразлично, чем ей.
– А ты?

– Очень…

Я подсаживаюсь ближе и обнимаю ее за плечи.

Про дерьмо

Как это глупо!

Глупо, что какие-то чувства вдруг появляются перед непосредственным концом жизни. Зачем это все нужно сострадание, любовь? Раньше, я бы никогда не позволил себе обнимать совершенно незнакомую девушку, просто так, чтобы подбодрить, ну, если только не когда пьяный. В таких случаях я зачастую получаю от девушки по щам, так как веду себя совсем не как Ромео из книжки, а как пьяное быдло.

Никогда не уделял внимание таким мелочам, что кому-то может быть плохо. Вот, вроде, гляжу на человека, он идет, например, на работу, и полностью закрыт от меня. Его лицо не выдает никаких эмоций и понять, что у него на уме никак не смогу. Даже если очень захочу. А здесь. Может из-за того, что у нас есть общая проблема, решить мы ее не в силах, но как-то друг другу помочь возможно.

Маркером на листе А4 - буква Ж, за ней аккуратная И, потом З, Н, Ь и корявым, грубым, неотесанным почерком «ДЕРЬМО», три раза подряд «ДЕРЬМО». «ДЕРЬМО». «ДЕРЬМИЩЕ».

Я ей соврал, чтобы не показаться трусом, хотя можно было бы и признаться. В этом нет ничего постыдного. Ведь я боюсь. До нервной дрожи в коленках, до посинения боюсь умереть, не хочу.

ХОЧУ ЖИТЬ – за «дерьмом» пойдет. Может, раз пять напишу.

А потом упаду в кровать, обессиленный от безысходности. Упаду и укроюсь с головой одеялом, а сам буду слушать. Возможно, кто-нибудь из друзей обо мне вспомнит и позвонит узнать, как дела.

В комнату, со стуком и по очереди, заглядывают: мама, папа, Трой, папа, Трой. Снова, мама, мама, папа, мама, Трой. Я говорю им, что хочу отдохнуть, а, оказывается, отдыхаю третий день подряд.

И в таком же темпе пролетела целая неделя.

Ломит все тело, тяжело было дышать, шевелиться. Или просто лень.

Нередко за эту неделю, я вспоминал ту девчонку, с рваными джинсами у колен. Наш пятиминутный разговор, а потом длительная тишина, в обнимку. Но столько в тишине было красноречия.

Про прогулку

– Дерьмо, - Трой читает вслух запись на листе. Я сдергиваю с лица одеяло и смотрю на брата, он расплывается в довольной улыбке.

Трой уже давно вышел из того возраста, когда им все умилялись, но сам почему-то продолжал косить под несмышленыша. Главное, чтобы не заигрался, а то вырастет мамсиком.

– Пошли гулять, ты обещал показать мне плотину!

– Пф… - фыркаю я и, перевернувшись на другой бок, мямлю. – Ты ее сто раз видел.

Но брат и не думает отступать. Он садиться на край кровати и тычет пальчиком в спину.

– Да ладно тебе, пошли, - мой брат – святая простота.

– Ты видишь, я болею.

– Я тоже, - он демонстративно кашляет в кулак.

– Отвали.

– Я маме скажу. Ты с моего дня рождения обещал, - скулит Трой.

– Нытик, - усмехаюсь, не поворачиваясь в его сторону.

– Ну, пожалуйста.

– Нет! Мне тяжело.

– Ничего тебе не тяжело, тебе просто плевать. Я маме скажу, - выпалил брат.

– Говори, - так же угрюмо и безразлично отвечаю.

– Ну и умирай тут, - кричит Трой, бьет меня кулачком, и убегает из комнаты, хлопнув дверью. Сейчас придет мама или папа.

Или мама, или папа скажут, чтобы я погулял с братом, это пойдет мне на пользу. Пока еще тепло, надо выходить и дышать осенью.

Про плотину

Плотина – наваленная куча веток, пресекающая путь худенького ручейка в нашем лесу. Трой почему-то любит это место, да и многие дети его возраста часто тут ошиваются, так сказать, место сходки малолеток.

У брата есть любимое занятие, свое личное. Каждый раз как мы сюда приходим, он со скрупулезностью самого настоящего бобра находит новые ветви и аккуратно укладывает их на самую макушку уже большой плотины.

– Когда ты умрешь, я ее сломаю, - признается он, с гордостью рассматривая плотину, точно свое детище.

Когда Трой говорит о моей смерти - в последнее время все чаще и чаще - это выглядит по-своему смешно. Нелепо слышать такие заявления из уст младшего братишки, поэтому смерть кажется детской забавой. С Троем рядом мне не так страшно.

– Зачем? – спрашиваю, рассматривая плотину, она мне никогда не нравилась.

– Не знаю.

Глупый вопрос, глупый ответ. Вопрос, чтобы поддержать разговор, ответ, чтобы от него избавиться.

– Иди, играй, - отпускаю и сажусь на мелкую траву у толстенного дуба.

Трою и не нужен был повод. Кажется он рванул к своей любимице еще до того, как я что-то сказал.

Честно признаться, родители правы, на свежем воздухе чувствуется легкость, а в лесу так и вообще уверенность, что все это страшный сон и скоро он кончится. Тем более, сегодня на редкость теплый день.

По моей руке ползет пугливая божья коровка, часто-часто перебирает ножками по завитушкам и линиям на ладони. Путешествует от пальца к пальцу, потом набычивается, поднимает задницу и взлетает, теряясь из поля зрения. Кажется, она полетела направо. Смотрю в сторону - та самая девчонка из больницы, помахав рукой в знак приветствия, направляется ко мне.

У нее красная кофта с серебристой анархией, весело сверкающей на лучах осеннего солнца. На этот раз не рваные джинсы, а клетчатая красно-черная юбка, доползающая до самых пяток.

– О, привет, - тепло улыбается она. – Под деревом не занято?

Я подвигаюсь и смущенно отвечаю:

– Не ожидал тебя здесь увидеть. Как дела?

Она села рядом, облокотившись на ствол дерева, и вытянула ноги.

– Нормально. Твой брат? – кивает в сторону Троя, который как раз взгромождал новую палку на вершину плотины.

– Угу.

На этот раз молчать вовсе не хотелось. Но, как назло, все возможные темы для разговора начинались лейкемией и заканчивались ей же. И мне кажется, что девчонку мучило то же негодование.

– Угораздило нас, - тоскливо шепчет она, не отрывая взгляда от работы Троя.

– Да уж. Ты здесь недалеко живешь? Никогда раньше тебя не встречал, переехали недавно? – спрашиваю почти безразлично, пытаясь подражать отцовскому хладнокровию.

– Да нет, живу тут давно. Может, встречал, но не обращал внимания, мы, наверное, учились в разных школах, - охотно ответила девушка.