На далеких окраинах

Ей нравилось в нем... Он положительно не мог дать себе отчета, что могло ей нравиться в нем.

Ряд самых розовых дней потянулся за этой встречей... Ну, и прекрасно.

— Завтра непременно надо всю постель обсыпать персидской ромашкой: эти проклятые земляные полы удивительно способствуют размножению паразитов, — вдруг прервал он свои мысли.

— Где-то далеко на Востоке открылась какая-то страна. Туда нужны люди, туда их ищут и зовут, льготы разные обещают: уж не махнуть ли?..

— А что, тебе не страшно будет в такую даль?

— Чего же мне бояться? Ведь едут же люди.

— Но все-таки, ведь, это так далеко: необозримые степи, верблюды, тигры, скорпионы, возвратные горячки... там головы режут и выставляют на копья, там...

— Ведь, я буду с тобой!

— Ну, так я подам завтра же, куда следует бумаги и — едем.

Ряд розовых дней сменяется рядом не менее интересных приготовлений. Сборы, расспросы, закупки, прощания, тысячи предположений, одно другого грандиознее... Вранья-то сколько!.. Наконец, готовы к отъезду.

— А что, не перевенчаться ли нам? — говорит он, вернувшись только что из какой-то канцелярии.

— А что? — спросила Марфа Васильевна и даже струхнула немного от такой непредвиденной неожиданности.

— Да тут есть одно обстоятельство, чисто материальное, впрочем, но все-таки... Видишь ли, если мы обвенчаемся, то мне, как человеку семейному, выдадут годовое жалованье не в зачет, двойные прогоны и там есть еще другие льготы... всего составится тысячи полторы, если не больше, а это, по правде, куш порядочный...

— Ну, пожалуй... — сказала она и задумалась.

Через неделю они обвенчались.

За несколько дней перед отъездом оба они очень много хохотали, а еще больше писали чего-то на листах гербовой бумаги того достоинства, на которой обыкновенно пишутся контракты. От души хохотали и двое господ приятелей, приглашенных в качестве свидетелей. Результатом этого веселого вечера были два экземпляра брачного договора обеих сторон... Вопрос был до такой степени подробно разработан, что явились чуть не триста параграфов, да еще с различными дополнениями. Основным же мотивом этого договора была полнейшая гарантия независимости той и другой стороны, главной и единственной связью которых становилось их взаимное чувство.

Он очень хорошо понимал всю юридическую несостоятельность этого договора; она же была глубоко уверена в важности своего документа. И он скорее согласился бы отрубить себе руку, чем хоть одним неосторожным шагом разрушить или же поколебать эту уверенность.

Но случилось так, что чувство, связывающее их, мало-помалу испарялось и, наконец, приняло уже такие микроскопические размеры, что ни та, ни другая сторона порой не замечали его вовсе.

Если бы Марфе Васильевне пришлось столкнуться с новой личностью, способной зажечь новую божественную искру, то она, наверное, оставила бы своего мужа; но подобной личности не находилось, и наши супруги жили совместно, покойно и даже, по их взглядам на вещи, довольно счастливо.

У него всегда своевременно готово было безукоризненно чистое белье и даже со всеми прочно пришитыми пуговицами; у ней, также своевременно, являлись нужные по сезону костюмы. У него аккуратно ставился на стол завтрак, обед и все прочее; даже чай ему собственноручно наливала Марфа Васильевна. У ней всегда являлась возможность (конечно, в пределах возможного) пользоваться всякими удовольствиями и исполнялись (конечно, в тех же пределах) все ее прихоти.

Все у них было мирно, тихо и покойно; случалось, положим, иногда перебраниваться, но до потасовок никогда не доходило.

Чего же еще нужно?

Как Перловичу, так и Марфе Васильевне не удалось покойно провести остаток этой ночи. Причина у обоих была одна и та же.

Едва только Марфа Васильевна закрыла глаза и приготовилась заснуть, прислушиваясь, что бормочет ее муж, как перед ней, в мириадах радужных точек, показалась окладистая борода и она почувствовала в крови какой-то беспокойный жар, совершенно разогнавший всякую наклонность ко сну. Она повернулась на другой бок, подвинулась к краю постели, где простыня не была еще так нагрета и давала приятную свежесть, и снова попыталась заснуть. Опять та же окладистая борода, но теперь еще с прибавлением руки в замшевой перчатке и ременной нагайки. «Что же это такое?» — подумала она. «Надо посыпать персидской ромашкой», — словно во сне, но довольно явственно бредит муж... «А, вот это отчего!» — думает Марфа Васильевна, но тут же чувствует, что это совсем не то, и никакой персидской ромашкой тут не поможешь. «Уж не порывы ли это любви платонической?» — подумала она и чуть-чуть не расхохоталась.

Так вплоть до самого позднего утра и провалялась она на постели, не успев отогнать от себя этого упорного призрака с окладистой бородой и нагайкой в замшевой перчатке.

Сунув ноги в туземные туфли, она в одном белье подошла к письменному столу и приготовилась писать.

— Ты куда это пишешь? — спросил ее муж.

— Сама еще не знаю, куда... там разыщут, — отвечала она.

— К кому, по крайней мере?

— К Батогову.

— Да ты разве с ним знакома?

— Нет; вот собираюсь начать знакомство.

— Ты, кажется, совсем с ума сходишь...

— Послушай, в статье шестой сказано...

— Ну, хорошо, хорошо, пиши хоть к самому бухарскому эмиру, хоть к самому черту!..

Он сильно хлопнул дверью. Марфа Васильевна удивленно посмотрела ему вслед.

— Ты, Марта, извини, пожалуйста: это я спросонья, — произнес ее муж, приотворив дверь на половину и начиная умываться.

— Ну то-то! — И она принялась писать.

«Милостивый государь», — написала Марфа Васильевна, написала и зачеркнула. Подумала немного и написала прямо, без всякого заголовка:

«Мне очень бы хотелось поблагодарить вас лично за ту рыцарскую помощь, которую вы оказали нам прошедшей ночью, во время штурма моего окна тремя пьяными болванами. Я послезавтра рано утром, приблизительно часов в шесть, поеду кататься одна и нисколько не поразилась бы неожиданностью, встретив вас у Беш-агача [5] .

Подписи моей вам совершенно не нужно. До свиданья».

Марфа Васильевна запечатала письмо в конверт и надписала: «Батогову». «Куда же?» — подумала она и решила послать письмо к Перловичу, рассчитывая, что последний должен знать местопребывание человека с окладистой бородой.

5

Буквальный перевод: пять деревьев — пункт в дальних окрестностях туземного города.

— Ну, дело сделано, — произнесла она вслух и принялась на спиртовой кастрюльке варить мужу кофе.

VIII Вызов и отказ

Приезжая в Ташкент, Батогов никогда не любил останавливаться в русской части города и предпочитал туземный город, где он почему-то чувствовал себя гораздо свободнее. Так и теперь: приехав с передовой линии, он расположился у сарта Саид-Азима, одного из влиятельнейших и богатых туземцев города и его старого приятеля.