На десерт

И с безмятежным сердцем въехал Тит Ефремович на улицу Вторая Свищёвка (как часто водится в России — Вторая Свищёвка на местности есть, а Первой и Третьей нету), сделал глубоко вентилирующее легкие «уффф!» и зажил на даче у дочери. Тут и гантельной гимнастикой он подзанялся, согнал преизрядно вес, так что маршал Занов из «группы ангелов» не взялся бы ныне трунить над Титом Ефремовичем, что у него «жир метастазирует в сало». И в плетеной ивовой качалке размеренные стариковские мысли посещали Тита Ефремовича о многих жизненных недоделанностях. О том, что задним умом крепок у нас мужик, а как бы хорошо в своё время капитана Шнайдера называть Шницером, что на их языке значит «вонючка». Но что уж теперь горюниться об этом, упущено время. Да ведь разве есть хоть один человек на свете, который умер — успев сделать всё, что хотел? Нету такого человека. Но, в общем и целом, сложилась жизнь. Удалась.

Ан нет, Тит Ефремович, до конца не удалась, не скроилась. Присутствует в Москве бойкий ансамблик, в репертуаре которого есть песня про дедушку, весьма схожего с Титом Ефремовичем. И везде-то преследуют, одолевают этого дедушку четыре преотвратных таракана и сверчок. Близко к словам этой песни доложим, чем кончилось, чем увенчалось дело: злою судьбой убитый, прокляв весь белый свет, сбежал аж в Антарктиду от квартирантов дед. Прибыл на Южный полюс, открыл свой сундучок, а там… Конечно, там опять четыре преотвратных таракана и сверчок.

Точно так и Тит Ефремович: сбежал со своей дачи от варнаков-радиофикаторов леса, затаился у дочери, не увидеть его за трехметровым непроницаемым забором — так опять выследили, клятые ищейки, опять опоганили вечернюю тишину прпевками про тетю Риву и Кологрива! Что ж, подпёрла пора ввиду этого принимать радикальные меры. Может быть, покланяться самому Ебордею Гордеичу с просьбой избавить и оградить…

…Нескладным и дерганым получилось то утро. И даже у повара, надо полагать, в то утро всё валилось из рук. Потому как подал он «макароны по-флотски» — сваренные только с одного конца. И вместо Всесоюзного радио с новостями по стране прорезалась на приёмнике «Шарп» какая-то пасквильная радиостанция, где неведомая злопыхательница сообщала, что в Стране Советов «каждый четвёртый поросёнок не попадает в торговую сеть, умирая в младенчестве от болезней».

Да, вывел уже из гаража и прогрел машину шофер, и Валентина огладила на отце парадный мундир, чуть засборивший на животе от гантельных гимнастик. И, похлопавши себя по карману — здесь ли адресованная Ебордею Гордеичу (сочинённая но компьютере дочерью Валентиной) докладная о неслыханной и планомерной травле — шагнул за порог Тит Ефремович, уведомив дочь, что будет он к ужину.

Но нет. никогда он тут больше не будет. Не сядут более неразливанные генералы, тесть и зять, не разговеются водкой «Посольская» и не грянут любимую песню «Широка страна моя родная!», где кульминацией, конечно. служат слова:

От Москвы до самых до окраин,

С южных гор до северных морей

Человек проходит как хозяин,

Если он, конечно. не еврей…

Не споют. И зря пропали бессонные труды академиков медицины по восстановлению здоровья Тита Ефремовича, пять драгоценных многочасовых томограмм, семь обзорных рентгенов и пять прицельных.

Уже и голову занёс в машину генерал армии Тит Ефремович Кологрив, ещё миг — и был бы он в безопасности за захлопнутой дверцей — как вдруг с облепихового дерева бросилась на его погон неизвестная птица, а на спине между крыл вроде как рюкзачок, ковырнула птица клювом звезду на погоне, после чего несоразмерный с величиною птицы ударил взрыв, и разъединённое тело Тита Ефремовича оказалось снаружи, а голова на сиденьи машины внутри, успевши сказать шофёру:

— Москва, Кремль…

На десерт- 3

Александр Моралевич

Да, вот и приспела пора, обнародовав из романа «Проконтра» два отрывка под названием «На десерт 1» и «На десерт 2 — подступить к огласке фрагмента «На десерт 3». Но:

Симпатизирующий мне читатель Виктор Ивлев пишет: что же, прозаические эта тексты красочны весьма и весьма, но с чего бы это автор оставил за кадром разъяснения, почему отрывки так называются?

Дорогой Виктор! Ах, как сложно с этим, как сложно! Был когда-то автор увлекательно молод и прожигал вечера в кафе «Артистическое», что в Проезде Художественного театра, это напротив МХАТа. Славная там собиралась публика: скульптор Эрнст Неизвестный, только что названный Н.С.Хрущёвым «пидорасом» (а памятник на могиле Хрущёва будет как раз работы Неизвестного); поэт Булат Окуджава; тончайший знаток футбола и футбольный обозреватель Генрих Генрихович Каль, бессрочный сиделец всех наших лагерей; поднадзорный КГБ интеллектуал Саша Асаркан; эстонский нелюбезный властям художник Нолев-Соболев; искусствовед Игорь Травин (вовсе не из тех, что ходят в штатском); феноменальный еврейский вундеркинд (и при этом арабист!), в будущем кинодеятель и лауреат Ленинской премии Игорь Ицков…

И когда поздним вечером развесёлая наша бранжа покидала кафе — непременно, известным образом вибрируя, подбегал к нам на улице какой-нибудь гость столицы и заполошно вызнавал:

— Товарищи, товарищи, где здесь можно найти общественный туалет?

И, даже отступив при этом на шаг, говорил гостю Москвы арабист и будущий кинодеятель Игорь Ицков:

— О-ооо, това-аарищ! Всё это гораздо, гораздо сложнее!

И ещё более сложно обстоит дело с тем, почему отрывки из «Проконтры» я именовал — «На десерт». Вот, наверное, оно по какой причине: потому, что на фоне нынешней российской художественной словесности, каковая есть военных времен супец из лебеды с отрубёвыми лепешками сорта «рвотики» — отрывки из «Проконтры» есть десерт из клубники со сливками

И был когда-то 1955 год. Тогда ВУС-26 (военно-учётная специальность — шофёр) рядовой армейский шоферюга А.Моралевич раньше положенного срока вернулся домой со службы. Но не сел опять за баранку грузовика в автобазе «Мосводоканалснаб». А чего же это он в армии не полностью оттрубил три года? А потому, что славные ребята-бандеровцы под городом Ковель превратили грузовик ГАЗ-63 и его водителя в полное подобие еврейского блюда форшмак. И могли бы запросто доканать водителя, но почему — то халатно не добили. (И окажись теперь у власти ЦК КПСС, а в особенности его Агитпроп — большие нарекания выразили бы они бандеровцам: ну. что вам стоило тогда, говнюки, в 1955-ом, довести дело до конца, а спустянарукавничали, и сколько после этого хлопот имел Агитпроп с недобитым ещё в 1938 году вражонком, внуком заклятого, директивного и немедленно расстрелянного врага народа!)

Так вот, изгнанный в юные пролетарии уже из пятого класса общеобразовательной школы — и возник в Москве комиссованный воин, удачно собранный в кучку Главным львовским госпиталем Прикарпатского военного округа. И опять-таки фарт и спасибо славным ребятам-бандеровцам: кабы не они — загремел бы солдат на Будапешт в 1956 году. На что откликнулся впоследствии считалочкой:

Аты-баты, шли солдаты,

Шли солдаты в Будапешт,

Аты-баты, что случилось?

Аты-баты, там мятеж!

И уж в данном Будапеште, вровень со своим 1164-ым полком, перестал бы отбрасывать тень, как метко говорят японцы, ВУС-26 Моралевич. Ибо славно заправлял той операцией беззаветный рыбинский комсомолец Ю.А.Андропов, генерал-полкоовник КГБ, а потом и генсек компартии. Ю.А.Андропов, мемориальную доску в честь которого недавно так любовно и сыновне прислюнил к зданию Лубянки В.Путин.

Ну, и поётся ведь в песне, как что-то сталось не в струю, и «куда идти теперь солдату, кому нести печаль свою?»

Но вот же диво и провиденциальность: выпертый уже из пятого класса, не зная ни единого правила русского языка, по наитию и Божьему промыслу, что ли — обладал солдат АБСОЛЮТНОЙ ГРАМОТНОСТЬЮ. При НЕОБЪЯТНЫХ и тонкостных лексических знаниях в пределах русского языка (если только могут наличествовать такие пределы. А нету таких пределов!)

«Соглядатай праздный» — так о себе писал С.А.Есенин. Ну, а что же автор «Проконтры»? Уроженец 1936 года — к двадцати двум годам автор преодолел такой насыщенный событийностью путь, что только схватись за уцелевшую голову. И не соглядатаем, тем паче праздным, а чаще всего прямым участником очень неординарных событий, перемещений и встреч, что способствует и запоминанию их, и анализу.

Так вот и пришёл забубённый и закоренелый вражонок, но уже бывший уголовный элемент, пролетарий и солдат к мысли: а с какой бы стати мне не сделаться писателем? Опять же по Есенину:»Всю душу выплесну в слова». Ну, а каким быть в писательстве — было известно молодому соискателю писательского звания. А вот каким не следует быть нипочём? С такой целью и поглощал автор тома классиков соцреализма: Катаева, Гладкова. Фадеева, Полевого, Кочетова, Бабаевского, Софронова, Грибачёва, Корнейчука… И тьмы других, о которых и теперь, и никогда не будет больше ни слуху, ни духу, которых не приняли даже унитазы и даже раскурочники махры на завалинках, в зонах и на лесосеках.