На дне. Избранное (сборник)

Перчихин.Был резон. Слепнуть стала птица… стало быть, скоро помрет…

Бессеменов (усмехаясь). Ты, однако, не совсем дурак…

Перчихин.Рази я это от ума поступил? Это от низости натуры моей…

(Петр и Тетерев входят.)

Татьяна.А Нил где?

Петр.Ушел с Шишкиным на репетицию.

Бессеменов.Где это они играть хотят?

Петр.В манеже. Спектакль для солдат.

Перчихин (Тетереву). Божьей дудке — почтение! Синиц ловить идем, дядя?

Тетерев.Можно. А когда?

Перчихин.Хоть завтра.

Тетерев.Не могу. Покойник есть…

Перчихин.До обедни?

Тетерев.Могу. Заходи. Акулина Ивановна! А не осталось ли чего-нибудь от обеда? Каши или в этом роде чего-либо?..

Акулина Ивановна.Изволь, батюшка, есть. Поля, принеси-ко там…

(Поля уходит.)

Тетерев.Премного благодарен. Ибо сегодня, как вам это известно, не обедал я по случаю похорон и свадьбы…

Акулина Ивановна.Знаю, знаю…

(Петр, взяв налитый стакан, уходит в комнату за аркой, сопровождаемый испытующим взглядом отца и недружелюбным — Тетерева. Несколько секунд все пьют и едят молча.)

Бессеменов.А хорошо ты, Терентий Хрисанфыч, заработаешь в этом месяце. Почти каждый день покойник.

Тетерев.Везет… ничего.

Бессеменов.И свадьбы часто…

Тетерев.И женятся усердно…

Бессеменов.Вот накопи деньжат да и сам женись.

Тетерев.Не хочется…

(Татьяна уходит к брату, и между ними начинается тихая беседа.)

Перчихин.Не женись, не надо! Нашему брату, чудаку, женитьба ни к чему. Лучше пойдем снигирей ловить…

Тетерев.Согласен…

Перчихин.Расчудесное это занятие — снигирей ловить! Только что снег выпал, земля словно в пасхальную ризу одета… чистота, сияние и кроткая тишина вокруг… Особенно ежели день солнечный — душа поет от радости! На деревьях еще осенний лист золотом отливает, а уж ветки серебрецом снежка пухлого присыпаны… И вот на этакую умилительную красоту — гурлы! гурлы! — вдруг с небес чистых стайка красных птичек опустится, цви! цви! цви! И словно маки расцветут. Толстенькие эдакие пичужки, степенные, вроде генералов. Ходят и ворчат и скрипят — умиление души! Сам бы в снигиря обратился, чтобы с ними порыться в снегу… эх!..

Бессеменов.Глупая птица, снигирь.

Перчихин.Я сам глупый…

Тетерев.Рассказано хорошо…

Акулина Ивановна (Перчихину). Младенец ты…

Перчихин.Люблю птичек ловить! Что есть на свете лучше певчей птицы?

Бессеменов.А ловить ее, птицу-то, грех. Знаешь?

Перчихин.Знаю. Но ежели люблю? И ничего кроме делать не умею. Я так полагаю, что всякое дело любовью освящается…

Бессеменов.Всякое?

Перчихин.Всякое!

Бессеменов.А ежели кто любит чужую собственность прикарманивать?

Перчихин.Это уж будет не дело, а воровство.

Бессеменов.Мм… Оно пожалуй…

Акулина Ивановна (зевая). Охо-хо! Скушно что-то… И как это по вечерам скушно всегда… Хоть бы ты, Терентий Хрисанфыч, гитару свою принес да поиграл бы.

Тетерев (спокойно). При найме мною квартиры, достопочтенная Акулина Ивановна, я не брал на себя обязанности увеселять вас…

Акулина Ивановна (не разобрав). Как ты сказал?

Тетерев.Громко и внятно.

Бессеменов (с удивлением и досадой). Смотрю я на тебя, Терентий Хрисанфович, и дивуюсь. Человек ты… извини за выражение, совсем… никудышный… никчемный, но гордость в тебе — чисто барская. Откуда бы?

Тетерев (спокойно). Врожденная…

Бессеменов.Чем же ты гордишься-то, скажи на милость?

Акулина Ивановна.Так это он — чудачит всё. Какая в нем гордость может быть?

Татьяна.Мама!

Акулина Ивановна (встрепенувшись). А? Ты что?

(Татьяна укоризненно качает головой.)

Акулина Ивановна.Али я опять что не так сказала? Ну, ин буду молчать… Бог с вами!

Бессеменов (обиженный). Ты, мать, осторожнее выражай свои мысли. Мы живем среди лиц образованных. Они на всё могут навести критику с точки науки и высших свойств ума. А мы с тобой люди старые, глупые…

Акулина Ивановна (миролюбиво). Что уж там! Конечно уж… они ведь знают.

Перчихин.А это ты, брат, верно сказал. Хоть и в шутку, а верно…

Бессеменов.Я не в шутку…

Перчихин.Погоди! Старики — действительно глупый народ…

Бессеменов.Особенно как на тебя посмотришь.

Перчихин.Я — не в счет. Я даже так полагаю: не было бы стариков — не было бы и глупости… Старый человек думает, как сырое дерево горит, — больше чаду, чем огня…

Тетерев (улыбаясь). Одобряю…

(Поля ласково смотрит на отца и гладит его плечо рукой.)

Бессеменов (угрюмо). Так, так! Ну, ври дальше…

(Петр и Татьяна, прерывая свою беседу, с улыбкой смотрят на Перчихина.)

Перчихин (воодушевленно болтает). Старики, главное дело, упрямые! Он, старик, и видит, что ошибся, и чувствует, что ничего не понимает, но сознаться в том — не может. Гордость! Жил, дескать, жил, одних штанов, может, сорок штук износил и вдруг — понимать перестал! Как так? Обидно! Ну, он свое и долбит — я стар, я прав. А куда уж? Ум стал тяжелый у него… А у молодых — ум быстрый, легкий…