На дорогах войны

* * *

В сентябре полк перекинули к Мамаеву кургану. Положение оставалось сложным. Враг бросил на штурм города огромную технику и сотни дивизий, вооруженных с головы до ног.

Более двадцати суток пылает город. А армады бомбардировщиков круг за кругом штурмуют и бомбят позиции защитников волжской твердыни. Сотни самолетов каждый день сбрасывают свой смертоносный груз на окопавшихся солдат, на полки, подвинувшиеся к Мамаеву кургану, занятому немецкими войсками.

По нескольку раз в день дивизия Батюка, в которой служит Тамара Шмакова, пытается овладеть высотой.

Медсанрота полка — у подножия кургана. В сутки приходится обрабатывать до трехсот раненых. Уже нет полкового врача Василия Чернова. Он погиб от разорвавшейся бомбы, защищая блиндаж противотанковым ружьем. Это случилось на глазах у Тамары. Он пытался сбить хоть один самолет. Они давно приметили его, немецкие асы. Им легко было сверху воевать с этой одинокой огневой точкой, с этим, как им казалось, обезумевшим наводчиком, охраняющим раненых солдат не только бронебойными патронами, но и невиданной душевной дерзостью. Им было видно сверху и его лицо, и глаза, и широко открытый рот. Они только не слышали, что он кричал им. Они догадывались, о чем он кричал им! Удар разорвавшейся бомбы был точным. Толстый слой обрушившейся земли похоронил капитана. Старшим полковым врачом назначили Тамару Шмакову. Теперь она отвечала за медицинскую службу полка. Она знала, что ей трудно будет заменить Чернова, который умел не только организовать работу в батальонах и обрабатывать раненых, но и, если надо, — биться в схватке с врагом. Силы временами оставляли ее. Кромешный ад Мамаева кургана было трудно перенести. Она видела, как не выдерживали мужчины.

В санроту прислали нового хирурга. Совсем юноша, только что со студенческой скамьи, он бледнел от разрывов бомб. Руки тряслись у него, когда он брал в руки скальпель. И тогда он садился на табурет, опускал голову на руки и так сидел, не поднимая глаз. Он стыдился своей слабости и ничего не мог с собой поделать.

Шмакова не упрекала его. Она понимала, что мужество приходит к человеку не сразу. Солдатами не рождаются. И она брала из его рук скальпель и, усталая, измотанная бесконечными вызовами на передовую, склонялась над ранеными.

Случалось не один раз, что где-то в батальоне погибал санинструктор. И чтобы не отвлекать и так немногочисленные силы санроты (всего четыре врача), она шла в часть, где образовался прорыв, и уводила из боя раненых в блиндаж, над которым развевался флажок Красного креста, и тут же приступала к обработке ран.

Однажды ее самое привели в блиндаж. Она шла согнувшись, прижимая к груди руку. На фуфайке проступала кровь.

Командир полка распорядился, чтобы она немедленно покинула санроту и отправилась в госпиталь. Это был один-единственный раз, когда она не выполнила распоряжения командира. Шмакова осталась в строю. Ей перевязали рану, и она продолжала принимать и обрабатывать раненых. Все это было на глазах у начинающего хирурга. Он поднялся с табурета, подошел к Тамаре Ивановне и, посмотрев ей прямо в глаза, сказал:

— Извините меня, доктор…

Лицо его оставалось бледным. Но скальпель в руках больше не дрожал.

Много забот у полкового врача. Хоть разорвись, а раненых надо искупать, накормить, подготовить к эвакуации. Конечно, все бы это было куда проще, если бы рядом не рвались бомбы и снаряды, и тонкие стены наскоро слепленных блиндажей не тряслись, как карточные домики. Если бы под боком был водопровод и склад медикаментов…

Временами, когда стихало, ненадолго, по очереди засыпали тревожным сном врачи, фельдшеры и санитары. Тамара молча смотрела на их усталые, обветренные лица и думала: эти люди отлиты из железа. Иначе чем объяснишь их выносливость, их огромное перенапряжение сил?

Вот дремлет Кенже Жигеров. Час назад он вернулся с левого берега, доставил медикаменты, бинты. Это же только надо представить, сколько раз переправлялся он через Волгу, поливаемую пулеметными очередями! Сколько раз плыл в своей утлой лодчонке в обнимку со смертью и ни разу не проронил ни вздоха, ни просьбы о замене или переводе на другой, менее опасный участок. Впрочем, на войне всегда рискуешь…

В минуты временного затишья она вспоминает свой дом. Отца своего, колхозника, и старую мать. Далеко они в Зауралье. Им там тоже нелегко. Отправили на фронт пятерых детей: трех сыновей и двух дочерей. И ждут, наверное, не дождутся писем, весточек от них. И она, Тамара, давно не отвечала на письма. Совсем закрутилась в этой военной суматохе. А так она все время с ними, родными своими. И чтобы они не знали этого ужасного воя врезающейся в землю бомбы и свиста летящей мины, она здесь, в самом пекле войны, сколько хватает сил, делает свою работу, помогая стране закончить войну победой. Теперь она знает, победа близка. Потому что враг окружен. И никуда ему теперь отсюда не деться. И не спасут его никакие танковые армии, посланные Гитлером на помощь Паулюсу. Наши стоят твердо. И Мамаев курган теперь в наших руках.

Она вдруг подумала, что еще много всяких высот придется брать, но, наверное, никогда не забудется та, на волжском берегу, со степным названием Мамаев курган, политая солдатской кровью.

Потом, когда через несколько лет она снова вернется к Мамаеву кургану, она увидит на его вершине гордо стоящий танк. Наверное, тот самый, который видела в трудную годину штурма высоты. Теперь он стоит как вечный памятник мужеству и героизму советских людей.

* * *

Разгром немцев на Волге громкой радостью отозвался в сердце каждого бойца. Гвардейская армия генерала Чуйкова двигалась на запад. На груди полкового врача Тамары Шмаковой вместе с боевыми наградами красной эмалью алел флажок гвардейского значка.

…Километры выжженной земли. В атаку устремляется полк, отвоевывая с боем каждую пядь родной земли, и тут же вслед за солдатами идет со своей ротой полковой врач Тамара Шмакова. Сколько уже пройдено, начиная от Волги? Пятьсот, семьсот, тысяча километров? Пешком и все пешком… С боями. После Волги — Донбасс, тяжелые бои под Славянском. Разве забудется Голодная Долина? Здесь погиб генерал Батюк, командир дивизии. Редели роты. Горе закипало ненавистью. Ничего не могло остановить гвардейцев. Позади Днепр. А ноги маленькой уральской девушки меряют и меряют дороги войны. Солдаты встречают ее с улыбкой.

Как-то на привале краем уха услышала она брошенные солдатом слова:

— Война старается, а она идет себе и идет. И горя ей нет. Какая сила в человеке!

— И правда, — поддержал его другой солдат. — Увидишь ее и легче как-то становится. Не все смерти подвластно…

Горя было много. В боях за Харьков погиб ее брат Валентин. Были они близко друг от друга. А не свиделись. На станции Шевченко получила от отца письмо. Когда она зарубцуется теперь, эта рана? Она вспомнила первые дни войны, проводы брата. Он верил, что вернется. Молодой, сильный, мечтательный…

Впереди лежал Днестровский плацдарм. Тамара знала, что в этом районе должна быть ее сестра Галина. Она служила в авиаполку корректировщиком. Письма приходили от нее с адресом, по которому можно было судить, что она совсем рядом. Чувствовала себя Тамара членом большой солдатской семьи. А близость сестры разбудила в ней еще одну струну, и она затрепетала в ней, заныла неуемной тоской по родному дому, по материнскому очагу. И как-то вдруг почувствовала она себя уставшим человеком, которому и не грех бы немного отдохнуть, потому что плечи ее не так уж широки, а сердце могло бы тоже стучать чуть-чуть спокойнее и тише. И вообще не слишком ли много смертей и ужасов выпало на долю одному человеку? Это была минутная слабость, от которой ей самой становилось стыдно, и она до боли смежала глаза, чтоб не дать пробиться слезе. А если она и пробивалась, то от злости, что она такая слабая, совсем слабая. Тогда у нее до хруста сжимались кулаки. На нее смотрели и понимали: на войне не плавится не только железо…

За Днестром шли смертельные бои. Война перекатилась за государственную границу СССР. Фашисты предпринимали все, чтобы задержать наступление советских войск. Однажды ночью случилась беда. Немцы неожиданно напали на передовое охранение полка. Тамару разбудила стрельба, беспорядочный шум моторов, несвязные голоса команды. Она выскочила из дома, в котором расположилась санрота.

Ей сказали, что прорвались немецкие танки, что за ними напирает пехота. Эвакуировать раненых было трудно. На переправе образовалась пробка. Она кинулась искать лошадей, хоть какой-нибудь транспорт. Части спешно занимали оборону. Что делать? Сердце ее разрывалось от боли и обиды. Под руку подвернулся растерявшийся лейтенант, бежавший к переправе. Она его дернула за ремень, вырвала из рук автомат и закричала, что было сил: