На дорогах войны
Шрифт:
— Молод еще. Подрастешь, тогда уж, — миролюбиво смотрит на Герку начальник.
Все смеются. Паренек ростом не уступит любому мужику, только вот голос… все еще мальчишеский, как у молодого петуха, да усы с бородою не растут, хоть тресни.
Начальник штаба встает из-за стола, поднимает руку.
— Вечером, — говорит он, — приходите все сюда. О создании ячейки РКСМ разговор будет.
А на дворе не то дождь, не то снег. Налетит откуда-то из-за околицы крупчатая стена, засыплет землю сахарно-белой пленкой, а потом склизь под ногами, грязь…
Герка до самого вечера не уходит
Шел октябрь 1919 года. Мощным ударом части Красной Армии отбросили за Тобол Колчака. Политотдел 30-й стрелковой дивизии расположился в селе Мокроусово. Здесь формировались новые части из крестьян-добровольцев, здесь впервые создавалась комсомольская ячейка.
Герка Тарасов был самым заметным в селе парнем. Мать его, сельская учительница, Августа Устиновна Тарасова, с детства приучила Герку к труду. Он лучше других постигал грамоту, первенствовал в деревенских играх, проворно и ловко выполнял любую крестьянскую работу.
РКСМ! Для Герки и его сверстников, не знавших детства, но хорошо знавших нравы колчаковцев, видевших своими глазами, как издевались они над красным комиссаром Юдиным, слово РКСМ звучало заманчиво, красиво.
— Российский Коммунистический Союз Молодежи, — сказал им комиссар, — это смена большевиков. Тот, кто станет комсомольцем, всю жизнь должен отдать борьбе за счастье людей. Понятно?
— Понятно, — «басили» ребята.
В тот вечер и была оформлена Мокроусовская комсомольская ячейка, а секретарем ее стал Герман Тарасов.
Не очень-то по нраву пришлась комсомолия местным богатеям. В первый месяц организовали ребята маленький самодеятельный театр, песни озорные распевали про купцов-воротил, называя каждого ученым словом «эксплуататор». Но это еще ничего! Стали контрибуцией в пользу советской власти заниматься, организовывать красные обозы. Хлеб забирали для городов, для армии, для рабочих!
Однажды вернулся Герка со спектакля домой, а в дверях записка:
«За хлеб, щенок, оторвем голову».
Наутро привезли из леса молоденькую сельскую учительницу-комсомолку Машу Цыганкову. Лицо разрублено топором, руки выломаны.
Насторожилась ячейка. Установила наблюдение за хоромами купцов Клоповых, Сутягиных, Королевых. Враг действовал ночью. Ночью стали действовать и комсомольцы. Ванюшка Куликов, веселый озорной хлопец, по целым ночам просиживал в густой крапиве на дворе у купца Клопова. Выведал все: и куда зерно закопали братья и кто расправился с Машей Цыганковой. Вскоре представители ЧК увезли Клоповых в уездный город, с тех пор их никто не видел.
Осенью 1920 года приехал в Мокроусовскую волость представитель Ялуторовского укома комсомола конармеец Сережа Беляев.
— Сдавай дела, Герка! — объявил он без обиняков. — Учиться поедешь, в школу второй ступени.
— Что ты, Серега? А мать я на кого оставлю?
— Мать? Поможем матери. Собирайся. Решение укома, братец, закон!
Они почти до полуночи сидели на берегу маленькой речки Кызак, слушали далекие девичьи песни и мечтали.
Сережа все повторял:— Я тоже пойду учиться. Вот только жизнь по-новому повернем — и пойду.
Но не суждено было Сереге Беляеву сесть за парту. Весной 1921 года в Западной Сибири вспыхнул кулацкий мятеж. В Мокроусово ворвались бандиты. Эти дни, наверное, никогда не забудутся.
Теребиловка — центральная улица села (ныне улица Красных Борцов) — была залита кровью. Вместе с партийными вожаками было замучено и убито двести красноармейцев. Бывший царский вахмистр зарубил Сережу Беляева, раздетого догола, безоружного, прямо на площади.
На выручку коммунистам стремительно несся из Ялуторовска чоновский отряд. С отрядом был и Герман Тарасов. Но опоздали чоновцы.
Тяжело расставался Герка Тарасов со своими друзьями, застыл на коленях перед изрубленным телом Сережи Беляева. Но слезой горю не поможешь. Жизнь звала вперед.
В конце 1923 года призвали его в Красную Армию. Окончил Ульяновское пехотное училище, да так и остался в рядах доблестных советских Вооруженных Сил до конца дней своих.
…В боях на озере Хасан майор Тарасов командовал батальоном. Его подразделение приняло на себя один из первых ударов самураев. Красноармейцы несколько раз отбивали яростные атаки противника и только в сумерки, по сигналу командира, бросились в контратаку.
Охваченные огневой подковой, японцы спешно отошли к небольшому лесочку, укрепились на опушке. Подожженные ими фанзы пылали и дымились. Языки пламени освещали мертвенным, холодноватым светом голую степь и склоны сопок.
В половине второго ночи Германа Федоровича разбудил связной.
— Товарищ майор, — шептал он, — посыльный от «хозяина» явился.
И в эту же минуту тревожно запел зуммер: звонил сам «хозяин» — командир полка подполковник Ткачев.
— Тарас, ты? В стыке с твоим батальоном две японские роты прошли в тыл. Сейчас навяжут бой. Готовься.
— Есть готовиться, товарищ подполковник.
По тревоге встала четвертая рота. Командир ее, старший лейтенант Комлев, вполголоса доложил:
— Все готово, товарищ майор!
И тут же застучали японские пулеметы.
Красноармейцы, не успев отдохнуть, вновь вступили в бой. Японцы дрались злобно, осатанело. Но перевес был явно не на их стороне. Сжатые со всех сторон, самураи побросали оружие.
Тарасов пришел на наблюдательный пункт, чтобы следить за ходом операции. Вдруг вновь ударила залпами артиллерия. Девушка-санитарка, перевязывавшая раненых, укрылась в люке давно сожженного японского танка. «Хитра, девчонка», — улыбнулся Герман, отправляясь вместе со связными в первую роту.
Уже на обратном пути, проходя мимо танка, он подумал: «А куда же исчезла санитарка?» Вскочив на танк, отбросил крышку люка. Девушка сидела на корточках, сжавшись в комок. Лицо ее было в крови. Кровь залила гимнастерку, руки, сапоги, сумку. Снаряд, видимо, угодил в башню танка, окалина сгоревшего металла огненной струей брызнула в лицо, изодрав его в клочья.
Тарасов вытащил девушку из танка, осторожно подал связным. Она была без сознания.
— Из какой роты? — спросил комбат связного.