На этом берегу

С Нэнвэ они спали в походе под одним одеялом, мыли друг друга в бане, перевязывали, не испытывая никаких чувств, кроме приязни и заботы. Впрочем, к Гилду он испытывал то же самое. Одиночка-альв, всеми гонимый, раненый и бесприютный, вызывал в нем острое сочувствие, даже какую-то нежность, какую испытываешь к брошенному ребенку, который в холодный день пришел просить хлеба под чужой порог. В былые времена Риан чувствовал настоящую душевную боль, когда видел в городах таких вот малышей-оборвышей.

У альвов никогда не было зазорным, чтобы один мужчина пожалел другого за понесенные физические или моральные страдания, у людей все было прямо противоположно. Но Риан раньше никогда не задумывался над этим фактом. А видимо, следовало.

Предложение залечить рубцы в первый миг обрадовала Гилда. Во-первых, это был уход от прежней темы, дающий понять, что Риан не злился на него, а во-вторых, он бы не отказался избавиться от шрамов. Раньше, такое никогда не приходило ему в голову, он бы и не стал ни у кого просить, но тут Риан предложил сам. Гилд уже вздохнул было свободнее, и чуть улыбнулся, чтобы согласиться и поблагодарить друга, но вдруг с ужасом понял, что принять предложение не может. Если Риан будет залечивать рубцы и прикасаться к нему, то все повторится. К страху, растерянности и непониманию того, что происходит, прибавилась еще и картинка того, как Риан проводит рукой по его телу. Впечатление было таким ярким, что Гилд снова почувствовал острое, щемящее напряжение. Теперь он готов был сбежать или заплакать. Однако на этот раз ему удалось успокоиться, и воля взяла верх над плотью. Больше он не мог играть в странную игру недомолвок.

— Риан, — произнес он решительно, глядя другу в глаза, — я, правда, не знаю, почему так среагировал, когда ты коснулся меня. Прости… Если не считать ран, то я вообще не помню, когда ко мне кто-то прикасался. Я всегда был один, ты сам сказал, люди не в счет… даже поговорить не с кем, рассказать… для всех чужой, и это в лучшем случае, а в худшем — враг и нелюдь.

Он помолчал немного, собираюсь с мыслями:

— Когда я остался у тебя, мы стали понимать друг друга. Я уже и забыл, что такое бывает. В чем-то мы одинаковые, может поэтому, я воспринял тебя просто как своего. Вот и расслабился, когда ты притронулся… понимаешь? Я знаю, со стороны, это наверно мерзко.

Риан тяжело вздохнул, и пока понимание медленно просачивалось в разум, как ручеек сквозь трещину в камне, он молча глядел перед собой. Мысль обожгла и заставила задохнуться от волнения. Так вот оно что! Значит, Гилда постигла та же беда!

— Ты не поверишь… хм… Гилд мы с тобой действительно одинаковые. — Он неловко улыбнулся. — Как я могу не тебя сердиться, когда у самого… так вышло. Сам даже не пойму, как это получись… В общем…забудем.

— Правда! — воскликнул Гилд, и рассмеялся спокойно впервые за долгое время.

Напряжение спало, он был несказанно рад тому, что нет ни злости, ни высокомерных обид, и что они оказались похожи и в этом. Неловкость почти прошла, ну случилась такая реакция — подумаешь, кому какое дело? Из-за того, что в жизни Гилда не было ни влюбленности в женщину, ни страсти, ни мук, в глубине души ему казалось, что ничего страшного в подобном проявлении вообще нет. "Что плохого, если возникают приятные чувства, ведь их почти нет в реальной жизни. Если бы не это, как вообще можно жить одному столько лет? С ума ведь сойдешь". Вслух он, конечно, ничего подобного высказывать не стал, но заметно оживился.

Поговорив об источнике и рассказав, какой водоем с горячей водой, похожей на небольшое озеро, он видел раньше, Гилд предложил выстирать вещи, не даром же они их принесли. Пока шла стирка, он украдкой наблюдал за приятелем, пытаясь понять, как тот оценивает произошедший эпизод. Пару раз он перехватывал на себе такой же любопытный взгляд, но оба они молчали. Гилду хотелось поговорить с другом, но он не решался. В жизни у него никогда не было возможности узнать у кого-то из мужчин что-нибудь касающееся личных дел. Отец был слишком суров, да и расстались они рано, позже никто не обращал внимания на юношу, постепенно становящегося взрослым, у друзей он спрашивать стеснялся, потому что подобные вещи в таком возрасте уже следовало знать. Так он и вырос, не зная многого из того, что обычно рассказывают мальчикам отцы. К чести Гилда надо сказать, что дураком он никогда не был, и порассуждав сам с собой на любые темы, как правило, находил решение или ответ, но верным ли оно было, он не знал. Правда, со временем он понял, что это, пожалуй, не так уж и важно. Он привык быть один, в лесу и среди людей, и никогда не задавая лишних вопросов. И вот теперь, по прошествии стольких лет, он вновь встретил альва, с которым можно было поговорить.

В свою очередь Риану стало даже немного грустно. Сколько ни живи, ни топчи землю и не мни себя видавшим виды, все равно не стоит обольщаться своим жизненным опытом. Альв давно решил, что его уединение есть наилучший выход, самый достойный путь по тому, что теперь называется жизнью, а на самом деле является лишь бледной тенью прошлого. Риану казалось, что он вырос из страстей и привязанностей, оставив все это в минувшем, в самом безопасном месте на свете, куда никогда не дотянется рука захватчика. Но нет. Нельзя жить без родственной души, нельзя жить без близкого сердца, нельзя отрезать себя от мира. Никто не может быть один. И не должен.

Случай, произошедший с ним и с Гилдом, казался Риану немного странным, и неожиданным, но не более. Он даже подозревал, что случись подобное в более давние времена, то они бы и вовсе не стали сильно смущаться, просто от того, что в голову не пришли бы мысли о непристойности. Ведь в свое время его самого и Нэнвэ никто из соратников и товарищей по оружию не подозревал в неестественной связи. Не принято такое было у эльфов никогда. И теперь вся неловкость и смущение были навеяны лишь общением с людьми и знанием их поступков.

Риан был очень благодарен своему новому другу за понимание, деликатность и сочувствие, но все равно старался лишний раз не смотреть на Гилда, чтоб не смущать его и не смущаться самому.

Во всяком случае, они объяснились, и между ними не осталось недомолвок, и это очень хорошо, — решил он.

Стало совсем тепло, солнце даже припекало, мало по малу нагревая камни. Мужчины понемногу расслабились и вели неторопливую беседу о всяких пустяках, наслаждаясь взаимопониманием, общностью интересов и той неуловимой связью, которая устанавливается в обществе друзей.

— Не хочется уходить отсюда, — вздохнул Риан. — После этого места в лесу не хватает воздуха и света. Я приходил к источнику зимой, на рассвете тут удивительно красиво, особенно когда падает снег…

Он рассказал, как однажды проснулся еще затемно и понял, что если проведет этот день в сумраке землянки, то сойдет с ума. Ноги сами привели его через сугробы в эти скалы. Всю ночь шел снег, пушистый и мягкий, но на рассвете снег прекратился и ветер разогнал облака.

— Я стоял вот на том валуне, — Риан показал на большой серый камень. — И когда увидел, как встает солнце, когда увидел чистое небо… Ты поверишь, если я скажу что именно тогда я понял, что мое одиночество скоро закончится? Словно кто-то прошептал мне это на ухо.

— Поверю… — выдохнул Гилд. — Потому что когда я ушел из гарнизона, поняв, что не способен больше жить среди людей, и снова оказался один в лесу, то обратился мысленно, с просьбой, чтобы мой путь закончился, или чтобы наконец, что-то изменилось в нем. Я устал быть один, хотя раньше мне казалось, что для меня это благо.

Обратно они шли споро и даже весело, чистые, довольные собой и миром, а следом за ними, приплясывая от нетерпения, бежала весна, рассыпая щедрой рукой вокруг себя тепло и свет, и теплый ветер пел в поднебесье.