На фига попу гармонь...

Достав энзешную поллитру самогонки, Мишаня выставил ее на стол.

Пообедав, Барабас задал такого храпака, что привыкший ко всему егерь решил спать в тенечке на травке, а невидимые ему Кумоха с домовым Ерошкой, который тоже по матушке крыл гостя, расположились на крыше, с теневой стороны трубы.

Но долго спать Мишане не пришлось. Кривой дятел, усевшись над его головой, стал долбить клювом по трухлявой доске сарая.

– О-о-о, дятлик! – привстал егерь и стал вслушиваться в четкие звуки азбуки Морзе.

«Гости! Гости!» – выстукивал дятел.

– Спасибо! – рывком поднялся Мишаня и, пройдя в сторожку, взял из рук спящего участкового свою винтовку.

«Больше гостей нам не надо», – вышел он за калитку и направил винторез в сторону тропы, на которой появилась цепочка южноамериканских друзей. Первым, с грацией зомби, тащился Педро,

– Миру-мир! – подвывал он в такт хромоногой походке.

Вся башка его была в волдырях. Без ворожеи бригадир давно бы откинул свои колумбийские копыта. Та намазала его какой-то дрянью и заговорила раны.

– Убирайтесь в пампасы! – вместо приветствия выкрикнул Мишаня, недвусмысленно передергивая затвор.

– Мы безоружны-ы! – поднял руки Педро, и бредущие за ним латиносы тоже продемонстрировали пустые ладони.

– А в штанишках, поди, ножички полуметровые, – сомневался недоверчивый Мишаня. – Ладно, ладно, верю, – закинул за плечо М-16, когда туристы стали стягивать с себя шорты.

– Господин лесник, – остановился перед ним Педро, – голову даю на отсечение, – скрестил он пальцы рук и с трудом переплел ноги, – что мы не тронем тебя…

«Еще одной башки мне не хватало… После митяевской тыквы неприятности никак не развеются», – обернулся на дом, где спал товарищ прапорщик.

– Нам не нужна гармонь… Отдай наркотик, которым недавно радовал наши души… Запах его прекраснее «марафета-а»… кайф от него нежнее, чем от анаши и кокаина-а… Ты им пропитал какую-то тряпочку-у… – нудил Педро. – Мне надо забыться… раны мои ноют и кровоточа-а-т… – пел он, наподобие молитвы. – Мы разделим материю по кусочку, и нам на всю жизнь хватит нюхать…

– Это опытный образец, – решил поторговаться егерь. – Такого в мире больше нет… и не будет… – подумав, добавил он.

– Проси что хочешь! – упал на колени Педро.

– Несите сюда свои ножички и все, что у вас есть из оружия, – выдвинул справедливые, на его взгляд, условия нарко-владелец.

Оглянувшись на своих товарищей, Педро послал за оружием велосипедиста и хромоногого латиноса.

– Сейчас принесу-у-т… – в трансе закатив глаза, шептал он.

Дождавшись, когда двое гонцов бросили к его ногам кучу боеприпасов, Мишаня, сноровисто накрутив на нижнюю половину лица полотенце, вынес из сторожки пакет с носком и перочинный ножичек.

Бригадир Педро отхватил себе самую душистую, нижнюю часть изделия. Восторженно вопя и натыкаясь на деревья, разоружившийся наркокартель исчез в лесу.

– Шо у тебя, волки, што ли, появились?.. Да и несет чем-то знакомым… – зевая, возник на крыльце участковый и тут же замер с открытым ртом над горой оружия.

– Туристы принесли… В лесу нашли, – честными глазами глядя на прапорщика, сообщил Мишаня.

– А фотоаппарат у тебя е-е? – спросил Барабас, перенявший дурную привычку у прокурорского работника.

– Ну и вонишша была! – пришел в сознание домовой.

– Всю среду обитания изгадили! – зажимая нос, нырнула в трубу Кумоха Мумоховна.

* * *

За делами незаметно наступил вечер.

Пришедший с работы дядька Кузьма вмиг протрезвел, когда узнал, что лишился гармони.

– Да будь проклят тот день, когда я сел за баранку этого пылесоса! – вспомнив слова водилы из давнишней комедии, орал он во все горло. – Никуда отлучиться из дома нельзя, тут же воры залезут, – погрозил кулаком в сторону дальней фермы, где обретались чукчи, один из которых подновил утром флаг ВМФ на спине Филимона и отнял у того гармонь, о чем сразу же сообщил Кузьме главный деревенский браконьер, с внутренней гордостью демонстрируя пересекающиеся синие полосы.

«Утро вечера мудренее!» – вспомнил дядька Кузьма, пораньше укладываясь спать, чтоб набраться сил перед грядущими боевыми действиями.

Без интереса понаблюдав, как азартно играют в подкидного дурака на его оклад Джек и церэушник, истомленный любовью Билл вышел из обжитого коровника и медленно пошагал к реке, срывая по пути полевые цветочки и любуясь природой средней полосы России.

Наступила томная вечерняя тишина, изредка нарушаемая далеким женским смехом, скрипом колодезного журавля в деревне, стуком ведра по мшистому срубу и ленивым всплеском реки.

Мягко ступая по высокой пружинящей траве, усыпанной ромашками и васильками, Билл даже прослезился от обуревавших его чувств: «А мы когда-то хотели воевать с этой страной», наслаждался чудесным видом переливающейся в лунном свете воды и густой зелени дерева, окунавшего свои ветви в реку.

Вот из-за этого-то дерева и вышла нагая пышная нимфа с золотыми блестками влаги, желтеющими в лунном свете на мраморных точеных плечах. У счастливого влюбленного замерло сердце от вида древней как мир картины: первые звезды, колдовская луна, слабый плеск волн, ласкающих берег, и прекрасная, нагая женщина, выходящая из воды…

Он почувствовал себя Богом. Древним, как Мирозданье, и юным, как Любовь!

Медленно скинув одежду, он вошел в воду, раздвигая струи сильным торсом…

Заметив гиганта, чаровница слабо вскрикнула, прикрывая руками крепкие груди, но, покорная зову влюбленных мужских глаз, зачарованно пошла навстречу, бессильно опустив руки вдоль тела.

Они сошлись и тесно прижались друг к другу.

Постояв так какое-то время, Билл поднял ее и понес на бархатное ложе мягкой травы. Женщина даже не сопротивлялась, когда нежные ладони гладили ее грудь и ноги. Лишь слабо вздохнула под сладкой тяжестью мужского тела и чуть слышно застонала, когда он вошел в нее…

Разомкнув обьятья, Билл осыпал любимую собранными цветами и, взявшись за руки, они пошли к реке, чтоб смыть свой грех и грешить снова, до самого утра, до петухов, до раннего солнца и свежей росы…

Соратники по партии начали вечер обыденно и тривиально.

Пили водку.

На этот раз – «Фронтовую». Разговоры вели соответственно названию напитка.

– Мой папа был четырежды Героем, – выцедив соточку из алюминиевой кружки и занюхав селедочной головой, информировал дона Чезаре Пшенин.