На французский манер

– Еще не родился такой человек, от которого нельзя было бы избавиться, - сказал Беддоуз.
– Ты ему объясняешь, что твой старый друг только что вернулся из пустыни, что он едва не умер там от дизентерии и едва не погиб в религиозных войнах, что он нуждается в утешении, что ты должна привести в порядок его расшатавшиеся нервы и т.д. и т.п.

Кристина, улыбаясь, покачала головой.

– Прости, но из этого ничего не получится.

– Хочешь, я это сделаю?
– спросил Беддоуз.
– Как мужчина с мужчиной. Слушайте, старина, мы все люди взрослые, публика цивилизованная... Ну, в таком духе.

– Нет, - сказала Кристина.

– Почему нет?
– спросил Беддоуз, понимая, что нарушает свое собственное, давно и ревностно соблюдаемое правило ни о чем не просить. Почему мы не можем этого сделать?

– Потому что я не хочу, - сказала Кристина.

– Вот оно что, - сказал Беддоуз.
– Стало быть, ветер переменился.

– Да, - мягко ответила Кристина.
– В какой-то степени переменился. А пообедать мы можем все вместе. Втроем. Он очень хороший человек. Он тебе понравится.

– Когда я возвращаюсь в Париж, - сказал Беддоуз, - мне в первый вечер мужчины вообще не нравятся.

Они помолчали, и Беддоуз вспомнил, сколько раз, бывало, Кристина отвечала по телефону: "О'кэй, это, конечно, грешно, но я его спроважу. Значит, встретимся в восемь". И, сидя напротив нее, трудно было поверить, что она не скажет этого ни сейчас, ни через минуту, потому что она так же, как и раньше, смотрела на него, так же, как и раньше, дотрагивалась до его руки, потому что, кажется, ничего не переменилось.

– Два месяца - долгий срок, а?
– спросил Беддоуз.
– Особенно в Париже.

– Нет, - сказала Кристина.
– Это совсем не долгий срок, ни в Париже, нигде.

– Хелло, Кристина.
– Высокий, светловолосый, плотного сложения молодой человек стоял возле стола, держа шляпу в руках, и улыбался.
– Видишь, я нашел это кафе.
– Он наклонился и поцеловал ее в лоб.

Беддоуз встал.

– Джек, - сказала Кристина, - это Уолтер Беддоуз. А это Джон Хейслип. Доктор Хейслип.

Мужчины пожали друг другу руки.

– Он хирург, - сказала Кристина, пока Хейслип отдавал пальто и шляпу служителю и усаживался рядом с ней.
– Его в прошлом году чуть не сфотографировали для "Лайфа", он что-то такое там придумал с почками. Через тридцать лет он будет жутко знаменит.

Хейслип хмыкнул. Он был большой, спокойный, уверенный в себе, в нем было что-то от спортсмена, и, вероятно, он выглядел моложе, чем был на самом деле. Беддоуз с первого взгляда понял, как этот человек относится к Кристине. Тут Хейслип и не пытался ничего утаить.

– Что будете пить, доктор?
– спросил Беддоуз.

– Лимонад, с вашего разрешения.

– Un citron presse [один раз лимонад (фр.)], - сказал Беддоуз официанту. Он с любопытством покосился на Кристину, но лицо ее ничего не выражало.

– Джек не пьет, - сказала Кристина.
– Он говорит, что люди, которые зарабатывают себе на жизнь тем, что вспарывают животы другим людям, не имеют права пить.

– Когда я выйду на пенсию, - сказал Хейслип весело, - я это наверстаю, я буду пить так, что руки у меня будут дрожать, как листья на ветру.
– Он повернулся к Беддоузу. Нетрудно было заметить, что оторвать взгляд от Кристины ему стоило больших усилий.
– Как провели время в Египте? спросил он.

– О-о, - удивленно протянул Беддоуз, - вы знаете, что я был в Египте?

– Кристина мне все о вас рассказала, - ответил Хейслип.

– Я поклялся страшной клятвой, что, как только вернусь в Париж, на месяц забуду, что на свете есть такая страна, - сказал Беддоуз.

Хейслип засмеялся, смех у него был басовитый и легкий, а в лице только добродушие и ни следа неловкости.

– Я очень хорошо вас понимаю, - сказал он.
– Мне иногда точно так же хочется забыть о своей больнице.

– А где ваша больница?
– спросил Беддоуз.

– В Сиэтле, - быстро ответила за него Кристина.

– И давно вы в Париже?
– тут Беддоуз заметил, как Кристина бросила взгляд в его сторону.

– Три недели, - сказал Хейслип. Он отвернулся от Беддоуза и снова стал смотреть на Кристину, словно только в этом положении ему могло быть хорошо и спокойно.
– И только представить себе, как все может измениться за три недели. Господи боже мой!
– он похлопал Кристину по руке и снова засмеялся.
– Еще неделя - и назад, в больницу.

– Вы здесь по делам или просто так?
– сам того не желая, Беддоуз начинал тянуть резину разговора, который неизбежно ведут друг с другом все американцы, впервые встречаясь за границей.

– То и другое понемножку, - сказал Хейслип.
– Меня пригласили сюда на съезд хирургов, а уж по собственной инициативе я осмотрел несколько больниц.

– И что вы можете сказать о французской медицине теперь, когда вам удалось кое-что посмотреть?
– спросил Беддоуз; следователь, который сидел внутри, автоматически задавал вопросы за него.

– Как вам сказать, - Хейслип на мгновение с трудом отвел взгляд от Кристины.
– Они здесь работают совсем иначе, чем мы. По интуиции. У них нет нашего оборудования и наших денег на исследовательскую работу, так что им приходится рассчитывать только на свою проницательность и интуицию, он усмехнулся.
– Но если вы чувствуете себя неважно, мистер Беддоуз, вы смело можете им довериться. Они ничем не хуже всех прочих.

– Я чувствую себя прекрасно, - сказал Беддоуз и тут же сообразил, что трудно было сказать что-нибудь более идиотское. От этих разговоров Беддоуз начинал чувствовать себя не в своей тарелке, но не от того, что они говорили, а от того, как этот человек смотрел на Кристину - преданно, во все глаза, словно растворяясь в этом взгляде. Наступила пауза, и Беддоуз почувствовал, что, если он сам не вставит слово, они могут молчать до бесконечности.

– Вы хоть побродили по Парижу?
– нашел он не самый удачный выход из положения.

– Только по Парижу, и то мало, - сказал Хейслип.
– А я бы с удовольствием съездил сейчас на юг. В Сен-Поль-де-Ванс. Кристина только о нем и говорит. Подозреваю, что это настолько не похоже на Сиэтл, что об этом можно только мечтать, и при всем том - водопровод и человеческая еда. Вы ведь там бывали, не правда ли, мистер Беддоуз?

– Бывал, - сказал Беддоуз.

– Кристина мне рассказывала, - сказал Хейслип.
– О, благодарю вас, обратился он к официанту, который поставил перед ним лимонад.