На главном направлении(Повести и очерки)
Шрифт:
Вучетич шел к решению творческих задач не от абстрактных представлений, а от самой жизни. Он знал войну не по рассказам и пересказам, а по собственному опыту. Он сам — воин, боец, патриот, коммунист. Когда шла работа в мастерской или на строительных площадках, он был весь в движении, в поисках, забывал об усталости и всегда помнил о людях, которые работали возле него. Он умел слушать рядового рабочего так, словно беседовал с равным или даже более талантливым художником.
А когда усталость прижимала его к постели, он «отдыхал» над страницами рукописи новой книги или над рисунками.
15 октября 1967
«Работать, работать, работать!» — вот лозунг его жизни. Он работал даже тогда, когда врачи предписывали ему полный покой. Война как бы запоздалыми выстрелами разила его сердце: четыре инфаркта…
В издательстве Академии художеств СССР вышла книга Евгения Вучетича «Художник и жизнь» — большой и многолетний труд, теория и публицистика, практика работы и глубокие раздумья над ходом развития искусства в нашей стране.
Каждая страница проникнута безграничной любовью к своему народу, волнующей заботой о помощи партии в деле коммунистического воспитания подрастающего поколения.
В книге более ста иллюстраций. Сто скульптурных портретов в бронзе, мраморе, гипсе, десятки скульптурных композиций из бетона и камня, величественные монументы… Это далеко не полный перечень работ Е. В. Вучетича.
Вучетич сделал много, но я никогда не видел его спокойным и удовлетворенным. Он вдохновенно трудился над скульптурными портретами Владимира Ильича Ленина. Целая Лениниана в скульптуре — шестьдесят портретов. Вот Ленин погружен в глубокие раздумья. Вот Владимир Ильич всматривается в небо, и тебе хочется тоже поднять голову и посмотреть вместе с ним туда, куда сейчас устремились наши космические корабли. Думы Ленина, мечты Ленина, его образ и характер мышления раскрывал Е. В. Вучетич в этих работах.
Помню, как я приносил в журнал «Молодая гвардия» фотографию скульптурного портрета Владимира Ильича, смотрящего в небо.
Это было весной шестьдесят второго года. В ту пору я заведовал отделом прозы журнала, где начал печататься тогда еще студент ВГИКА Василий Шукшин. Он увидел этот портрет на моем столе и, забыв, зачем пришел в отдел прозы, начал допытываться:
— Кто подарил тебе такую фотографию?
— Автор.
— Кто именно?
— Евгений Викторович Вучетич.
— Я так и подумал. Здорово схвачено. Только Вучетичу суждено так смело подходить к Ленину. Где можно посмотреть эту скульптуру?
— В мастерской Вучетича.
— А ты бываешь у него?
— Дружим со дня строительства берлинского памятника.
— Завидую. Как к нему попасть?
— Сейчас позвоню, спрошу. Тебя он тоже знает, — сказал я.
— Не верю… А если правда, то веди меня к нему немедленно.
Я избрал номер телефона мастерской Вучетича. Тот быстро отозвался.
— Евгений Викторович, — сказал я, — наш автор, рассказчик Василий Шукшин, просит привести его в мастерскую скульптора Вучетича.
— Где он?
— Вот, возле меня.
— Хорошо, жду к обеду…
В полдень мы были уже в мастерской.
Евгений Викторович встретил Василия Шукшина
так, будто они знали друг друга очень давно. Быстро нашли общий язык, перешли к осмотру множества скульптурных портретов, композиций памятника на Мамаевом кургане в Сталинграде. Евгений Викторович долго и с жаром работал над композицией этого грандиозного сооружения и рассказывал о своих замыслах вдохновенно, но Шукшин больше всего восхищался скульптурными портретами Ленина, затем его внимание привлекла гипсовая композиция «Степан Разин».— Вот это Разин… Настоящий Разин. Могучий, мудрый, волевой и… ромашка в руке. Здорово… Хорошо бы в кино сыграть!
— А зачем? — спросил Вучетич.
— Это же могучая фигура…
Сели за стол. Выпили по чарке, закусили. В ходе разговора Василий Шукшин признался, что хочет испытать свои способности — лепить скульптурные портреты. Вучетич посмотрел на него сквозь очки и сказал:
— Надо сначала полюбить глину, камень, молоток и другие инструменты.
— Постараюсь, — ответил Шукшин.
На столе в тарелке лежали ломти черного хлеба свежей выпечки. Евгений Викторович взял один ломоть, выбрал из него мякоть и, продолжая разговор, спрятал руки под стол. А Шукшин что-то рассказывал скульптору и заразительно сам хохотал. Вучетич не спускал с гостя глаз, а у меня попросил коробок спичек. Прошло минут десять — пятнадцать. Вдруг, именно вдруг, на столе появился миниатюрный скульптурный портрет Василия Шукшина, вылепленный из хлебного ломтя. Удивительно верно схвачены черты смеющегося, скуластого лица, характерный лоб с глубокими изломами морщин, взъерошенные волосы — все точно, с чертами иронического гротеска. Шукшин, узнав себя в этом «портрете», вскочил:
— Обалдеть, дьявольски похож!.. Как это можно?
— Так просто, этюд, — ответил Вучетич.
— Не верю. Под столом есть какой-то инструмент?
— Есть. Вот, пальцы, — Евгений Викторович развернул перед ним свои ладони.
— Все ясно, — со вздохом произнес Василий Шукшин, уличив себя в наивных попытках с ходу овладеть искусством ваятеля.
И сию же минуту, подсунув под свой «портрет» газету, накрыл его перевернутым стаканом, кивнув мне:
— Поехали…
— Поехали, — согласился я.
По дороге он несколько раз просил включить свет в салоне машины, чтоб еще раз посмотреть на свой «портрет».
— Здорово, просто не вертится, здорово. Какое-то волшебство, — повторял он много раз. — Вот это художник… Вучетич!
Прошло недели три. Поздно вечером раздался телефонный звонок. Поднимаю трубку, слышу знакомый голос чем-то возмущенного Василия Шукшина. Спрашиваю:
— Что случилось?
— Так их растак… Пока ездил в командировку, они забрались в комод и съели мой портрет.
— Кто?
— Пока жив, буду вести с ними беспощадную борьбу.
— С кем?
— Да с этой сволотой — тараканами…
Я засмеялся, не зная, как ответить на такую ругань.
— И ты еще смеешься?! — возмутился он.
— Готов плакать, но дело непоправимое.
— Почему?
— Евгений Викторович в Кремлевке, кажется, инфаркт у него.
— Инфаркт… — Шукшин замолчал, были слышны его сдержанные вздохи. — А к нему можно прорваться?
— Пока нет. Поправится, тогда попробуем.