На горах. Книга Первая

Внимательно рассмотрел Герасим книги, увидал, что уступают их за бесценок, и ухватился за выгодную покупку. Но вот беда, денег при нем всего только две тысячи, дома ни копейки, а продавец и не спускает цены и в розницу не продает. Чубалов туда-сюда за деньгами, ничего не может поделать. А упустить такого редкого случая неохота: знает Герасим, что такие собранья и такая сходная покупка, может быть, в двадцать, в тридцать лет один раз выпадут на долю счастливому старинщику и что, ежли эти книги продать любителям старины да в казенные библиотеки — втрое, вчетверо выручишь, а пожалуй, и больше того… Но тысячи целковых нет как нет.

В тоскливом раздумье, в безнадежном унынье, ничего не видя, ничего круг себя не слыша, проходил Герасим Силыч по шумной саратовской пристани и в первый раз возроптал на себя, зачем он почти весь свой капитал потратил. Но, взглянув на шедшего рядышком Иванушку и вспомнив скорбный взгляд Абрама, каким встретил он его при возвращенье на родину, вспомнив слезы на глазах невесткиных и голодавших ребятишек, тотчас прогнал от себя возникшую мысль, как нечестивую, как греховную… в самую эту минуту лицом к лицу столкнулся с Марком Данилычем. В то время у Смолокурова баржи сухим судаком да лещом грузились, и он погрузкой распоряжался.

— Ба, земляк! — ласково, даже радостно вскликнул Марко Данилыч. — Здорово, Герасим Силыч. Как поживаешь? Какими судьбами в Саратов попал?

— Дельцо неподалеку отсело выпало, — отвечал Чубалов. Он тоже обрадовался нежданной встрече со Смолокуровым.

— Аль на золоту удочку хочешь редкостных вещиц, половить? — спросил Марко Данилыч.

— Есть около того, — молвил Чубалов.

— Клюет? — спросил Смолокуров.

— То-то и есть, что клевать-то клюет, да на удочку нейдет. Ничего, пожалуй, и не выудишь, — усмехаясь, сказал Герасим.

— Как так?

— Удочка-то маловата, Марко Данилыч. Вот что, — молвил Чубалов. А сам думает: «Вот бог-от на мое счастье нанес его. Надобно вкруг его покружить хорошенько… На деньги кремень, а кто знает, может быть и расщедрится».

— Что лову? — с любопытством спросил Марко Данилыч.

Смолокуров тоже любил собирать старину и знал в ней толк, но собирал не много, разве уж очень редкие вещи.

— Книги все, — отвечал Герасим. — Редкостные и довольно их. Такие, я вам скажу, Марко Данилыч, книги, что просто на удивленье. Сколько годов с ними вожусь, а иные сам в первый раз вижу. Вещь дорогая!

На ловца, значит, зверь бежит, — молвил Марко Данилыч. — А какие книги-то… Божественные одни, аль есть и мирские?

— Книги старинные, Марко Данилыч, а в старину, сами вы не хуже меня знаете, мирских книг не печатали, и в заводях их тогда не бывало, — отвечал Чубалов. — «Уложение» царя Алексея Михайловича да «Учение и хитрость ратного строя» [301] , вот и все мирские-то, ежели не считать учебных азбук, то есть букварей, грамматик да «Лексикона» Памвы Берынды [302] . Памва-то Берында киевской печати в том собранье, что торгую, есть; есть и Грамматики Лаврентия Зизания и Мелетия Смотрицкого [303] .

301

«Уложение», Москва, 1649. «Учение и хитрость ратного строя», Москва, 1647; обе в лист.

302

«Лексикон славяноросский и имен тлъкование». Киев, 1627. Второе издание в Кутеине, 1653. Оба в четвертку. Лексикон Берынды перепечатан Сахаровым во втором томе «Сказаний русского народа».

303

Л. Зизания, «Граматика словенска съвершеннаго искусства осми частей слова», Вильно, 1396, в восьмушку… Мелетия Смотрицкого «Граматика словенская», 1619. Второе издание в Москве, 1648, с переменами и дополнениями. Обе в четвертку.

— Других нет?

— Нет, других нет, — ответил Чубалов.

— Купишь — покажи, может что отберу, ежели понравится. Наперед только сказываю: безумной цены не запрашивай. Не дам, — сказал Марко Данилыч.

— Зачем запрашивать безумные цены? — отозвался Чубалов. — Да еще с земляка, с соседа да еще с благодетеля?

— Земляк-от я тебе точно земляк и сосед тоже, — возразил Смолокуров, а какой же я тебе благодетель? Что в твою пользу я сделал?..

— Как знать, что впереди будет? — хитрое словечко закинул Чубалов.

Марко Данилыч догадлив был. Разом смекнул, куда гнет свои речи старинщик. «Ишь как подъезжает, — подумал он, — то удочки ему маловаты, то в благодетели я попал к нему».

— А не будет ли у тебя, Герасим Силыч, «Минеи месячной», Иосифовской? [304] — спросил он.

— Есть, только неполная, три месяца в недостаче, — отвечал Чубалов.

— Да мне полной-то и не надо, — молвил Марко Данилыч. — У меня тоже без трех месяцов. Не пополнишь ли из своих?

304

Миней в церковном круге три: «Минея общая», где, как сказано в первом ее московском издании 1599 года, помещены: «службы общии, певаемы на праздники на господьския и на праздники богородичны и коемуждо святому, во вселетное годище». «Минея служебная, или месячная», 12 книг. По предисловию к первому ее московскому изданию 1607 года, «в ней написани неизреченного божия смотрения тайны и похвалы и того пренепорочные матери и божественным бесплотным невещественным силам и всем святым: праотцем и отцем, пророкам и апостолам, святителям и мучеником и пр.», «Минея четьи» (то есть для чтения) жития святых. Иосифовская «Месячная минея» печатана в Москве в 1645-1646 годах.

— Отчего ж не пополнить, ежель подойдут месяца, — ответил Чубалов. — У вас какие в недостаче?

— Ну, брат, этого я на память тебе сказать не могу, — молвил Марко Данилыч. — Одно знаю, апреля не хватает.

— Апрель у меня есть, — сказал Чубалов.

— Вот и хорошо, вот и прекрасно, ты мне и пополнишь, — молвил на то Смолокуров. — А то на мои именины на Марка Евангелиста, двадцать пятое число апреля месяца, ежели когда у меня на дому служба справляется, правят ее по «Общей минеи» — апостолам службу, а самому-то ангелу моему, Марку Евангелисту служить и не по чем.

— Можно будет подобрать, можно, — сказал Чубалов. — На этот счет будьте благонадежны.

— Ладно. Ежель на этот раз удружишь, так я коли-нибудь пригожусь, — молвил Марко Данилыч.

Герасим тут же денег у него хотел попросить, но подумал: «Лучше еще маленько позаманить его».

— Есть у меня икона хороша Марка-то Евангелиста, — сказал он. — Редкостная. За рублевскую [305] выдавать не стану, а больно хороша. Московских старых писем [306] . Годов сот четырех разве что без маленького.

305

Инок Андрей Рублев — знаменитый московский иконописец первых годов XV века. Старинные иконы, подходящие к его пошибу (стилю), зовутся рублевскими.

306

Старинные иконы московские разделяются на иконы старых писем, до XVII века, вторых писем, первой половины XVII века, и фряжское — конца XVII века. В иконах старых писем преобладает зеленый цвет, на них тени резкие, свет (поле, фон) всегда красочный, а не золотой.

— Ой ли? — с сомненьем покачав головой, молвил Марко Данилыч. — Неужто на самом деле столь древняя?

— Толк-от в иконах маленько знаем, — ответил Чубалов. — Приметались тоже к старине-то, понимать можем…

— Да не подстаринная ли [307] ? — лукаво усмехнувшись и прищурив левый глаз, спросил Смолокуров.

Это взорвало Чубалова. Всегда бывало ему обидно, ежели кто усомнится в знании его насчет древностей, но ежели на подлог намекнут, а он водится-таки у старинщиков, то честный Герасим тотчас, бывало, из себя выйдет. Забыл, что денег хочет просить у Марка Данилыча, и кинул на его грубость резкое слово:

307

Иконники, а также иные и из старинщиков нередко подделывают под старинные иконы, и эти подделки называются «подстаринными». Чтобы более походило на старину, пишут иконы темными красками, с темными лицами и на темном поле. Особенно занимаются этим в Холуе (Владимирской губернии, Вязниковского уезда). Подделка производится так искусно, что только опытный глаз может ее заметить; подделывают даже трещины, места, отставшие от грунта, скоробленные доски и другие признаки старинной работы.

— Мошенник, что ли, я какой? Ты бы еще сказал, что деньги подделываю… Кажись бы, я не заслужил таких попреков. Меня, слава богу, люди знают, и никто ни в каком облыжном деле не примечал… А ты что сказал? А?..

— Ну, уж и заершился, — мягким, заискивающим голосом стал говорить Марко Данилыч. — В шутку слова молвить нельзя — тотчас и закипятится.

Марка-то Евангелиста не хотелось ему упустить. Оттого и стал он теперь подъезжать к Чубалову. Не будь того, иным бы голосом заговорил.