На хуторе

Егор рассмеялся, за ним агроном, шофер их поддержал: «Ну и дед…»

– Отелилась, что ли, Зорька? – спросил Егор. – Ну и слава Богу.

– Отелилась… – недоуменно повторил Холюша и руками всплеснул. Его зло начало разбирать. – Да ты хоть глазами-то видишь, кого она принесла? – в сердцах проговорил он и выкрикнул: – Звезду принесла!

– Ну, Звезда, – тоже начал злиться Егор. – Ну, телок… Не пойму, чего ты прыгаешь. А кого она должна была принести? Козу, что ли? Снесла курочка яичко, не простое, а золотое…

– И-и-и, – укоризненно протянул Холюша. – Доумился… Козу… – но потом вдруг понял, что эти люди – Егор, новый агроном и шофер, – они ведь не знают ничего и потому лишь глазами на него лупают. Он вдруг понял все это и просиял. – Да вы же несмысленые! – счастливо рассмеялся он. – А я перед вами… мечу. Вы же и близочко ничего не знаете. Садитесь, Христа ради, садитеся… Счас перескажу… – Он повернулся к теленку, ласково тронул его. Тот мыкнул и, взбрыкнув задними ногами, подпрыгнул на месте. – Вот ты правильно сказал, Егор, золотая эта яичка, золотая телочка, – наставительно произнес Холюша. – Таких телочек и в свете нет, – говорил он торжественно и серьезно. И слушали его всерьез, насторожась. – Не вложу в память, говорил я тебе, наверно, говорил, да у тебя скрозь пальцы протекло. Наша Зорька кровя свои ведет от Звезды, – поднял Холюша руку и пальцем в потолок указал. – А та Звезда была даве еще, это еще в войну, в Назмище. У Митрони Бочкарева. Откудова та Звезда взялась, не знаю. Бог дал. Та Звезда была молоком налитая. По цебарке за раз давала. И доилася чуть не весь год. До самых, до самых… Заливала Митроню молоком. Вот как! – победно оглядел всех Холюша. – У нас по хуторам всякие коровы случались. А Митронина Звезда – из всех знаменитая. Сколько лет-годов прошло. Давно уж косточки погнили. А помнят Звезду, все помнят добрые хозяева, какие живы. От той Звезды по хуторам племя пошло. Неплохие коровки. Как наша Зорька. Но вот в Звезду ни одна не удалася. Сколь люди ждали, а вот нет такой, да и все. Не дал Бог. Ни у Бочкаревых, ни у других хозяев. – Холюша замолк, а потом сказал шепотом: – А меня Господь наградил… За труды мои… – всхлипнул он. – Послал… Глядитя… – и указал рукой на телочку. – Масть чистая, светлая… Лобик белый, – тронул он рукой белую пежину. – Чулочки белые, – нагнувшись, указал он. – Хвост до самой репицы белый! – закончил он торжествующе. – Все чисточко при ней, без подмесу!

Слушатели, ошеломленные не столько Холюшиными доводами, сколько тоном, молчали. Первым Егор опамятовался, спросил:

– Погоди… так что, одна она, что ль, такая, со звездой, с чулочками, с хвостом?

– Взошло наконец, – язвительно ответил Холюша. – О чем цельный час талдычу. Вот была Звезда Митронина, а ни от нее, ни посля чисто никто в нее не удавался. А Зорюшка наша постаралася напоследок, хозяина отблагодарила… – снова расчувствовался он и даже заслезился. – Отплатила мне за все мои заботы. За то, что кормил ее и поил. О себе так не заботился, как об ней.

– Понятно, – сказал Егор. – Теперь все понятно. – И к агроному повернулся: – Чувствуешь, чего тебе отдаем? Особый с тебя магарыч?

– Не заржавеет, – смеясь, ответил тот и шагнул к теленку.

– Не отдам! – накрест растопырив руки, встал перед ним Холюша. – Не подходи!

– Ты чего, дед? – удивился Егор. – Он же ее покупает.

– Меня, меня Бог наградил! – выкрикнул Холюша. – Рази я ее в чужие люди отдам?! Сколь я ее у Бога выпрашивал! И послухал меня Господь, на мои слова сжалился. Да неужели я такую золоту в чужие руки отдам?! Да я голодать буду, телешом ходить, а ее взращу! По травиночке, по былиночке буду сбирать, а она сытой будет! А она потом такого молочка нам даст, сладимого из сладимых! Она всех нас прокормит, золотанюшка… Зальет, зальет нас молоком! Не зря старые люди и счас поминают Звездочку! Золотанюшка… – повторил Холюша и повернулся к дорогой своей телочке и глядел на нее глазами, полными слез.

Агроном, с ноги на ногу переступив, откашлялся и пошел из кухни. Следом за ним шофер. А уж за ними Егор выбежал.

– Подожди… Вы куда?

– Да куда… – ответил агроном, разминая и закуривая сигарету. – Куда же… От ворот поворот.

– Брось ты… – сказал Егор. – Это он так, с ума сходит. Сейчас я поговорю.

– Подожди, – остановил его агроном, – покури. На, закуривай. И не суетись. Не продаст он сейчас корову. Не знаю уж, золотая она или серебряная… Но ты же слышал?

– А куда ж он ее денет? В карман, что ль, возьмет? Нам же переезжать… Сейчас я его… – и он снова было шагнул к крыльцу.

И снова его остановил агроном:

– Не сепети… Сейчас не трогай. Скажи, продаст? – спросил он у шофера.

Тот отрицательно головой покачал и сказал:

– Не похоже… Ему втемяшилось. А вообще-то, – добавил он, – про эту Звезду, про назмищенскую, я тоже слыхал. Не упомню, вроде от матери. Но что точно, то точно, была такая корова. Старые люди знают.

– Вот так, – поглядел на Егора агроном.

– Да ерунда все это, – не сдавался Егор. – Какая бы она ни была, дом-то куплен. Деньги он заплатил – десять таких коров можно купить. Стадо целое! Поняли? Дурит дед. С ума сходит. Никуда не денется. Переезжать все равно надо.

– Ладно, – сказал агроном. – Вы тут меж собой разберитесь. Корову я, конечно, взял бы. Тем более… – засмеялся он, – дыма без огня не бывает. Конечно, когда она еще вырастет и чего… Но интересно. Ладно, мы поехали, а ты с ним толкуй.

Еще долго стоял, провожая взглядом машину, курил и вроде успокоился, а уж потом в дом вернулся.

– Ладно, с коровой-то… – со вздохом сказал Егор, усаживаясь. – Ты чего и себе, и людям головы морочишь. Приехал человек, покупать. Дома тебя сестра ждет, племянница… А ты? Для чего все это затеваешь? Или собираешься корову на новое место переводить? Так я же тебе…

– Не, не, не… – всполошился Холюша. – Ее нельзя с хутора трогать. Она должна добрым молочком выпаиваться. На хорошей травке рость, на нашей воде, на всем невладанном. – Холюша к телочке подошел, тронул ее рукой, и голос его потеплел. – Не ныне завтра снег сойдет, погоним скотину. Сначала старюку погложут, она тоже едовая. А там и зеленка пойдет. Вот и будет наша Звездочка рость, людям на завидки. Да в такую коровку подымется. Я в коровах понимаю, я их видал-перевидал. А таких вот, не даст Господь сбрехать, таких и в завете нет, – горячо говорил Холюша.

И он честно говорил. Верил он, верил, нутром, сердцем чуял, что в последний разок не обманула хозяина Зорька и принесла такую расхорошую телочку, каких не было и не будет. В добрую память о себе, за все добро, за всю ласку, за всю свою счастливую жизнь, что провела на этом базу, у дорогого своего хозяина.

– Выкормим ее, выпоим, а она такого молочка даст, сладимого да жирнючего, чистый каймак. Твои ребяты его пить будут не напьются. На дрожжах будут с него расти. Всех она нас прокормит, всех… И сеструшку, и меня. Нам, старым, молоко за первую еду…

Толковать было не о чем. Ругать Холюшу Егор не стал, жалея его. Он лишь развел руками и сказал:

– Не пойму я тебя. Вот убей, не пойму…

– Ты свою жизню к моей не прикладывай, – ответил Холюша. – У нас так-то вот… Надысь Митревну встретил, она чуток посверстнее меня. Чикиляет, жалится, плачет: «Мои-то уехали… Кинули меня без Христовой памяти… Я ту лету надорвалася с огородом, сажала. Снова весна заходит. Руки не подымаются, ноги не носют, а надо сажать, надо… Не посади огород да картошку – люди осудят…» А я ей: и осудят, говорю, осудят. Терпи, Митревна, такая наша жизня. Понял? А мне чего? Я еще в силах. Да такую телочку мне Господь послал, золотанюшку мою…

А Егор глядел на Холюшу и не знал, плакать ли, смеяться…

– Ладно, дед, – решил он. – Ты сам себе хозяин. Давай выпьем за твою золотую телушку, за новый дом, за все…

– Вот это правильно, – одобрил Холюша, – а мне замстило.

Собрали наскоро стол, разлили по стаканам.

– Твое здоровье, – сказал Егор. – Пусть растет твоя телушка. Дай Бог, молочка от нее попить. И тебе, и всем нам.

– Это правильно! – поддержал Холюша. – Это по-нашему…

А белолобая телочка при этих словах взбрыкнула, коротко мыкнув. Здоровая была телочка, веселая. Белоухая коза своих козлят накормила. Они улеглись подле нее и прикрыли глаза, задремывая. Мать то одного, то другого вылизывала и, чуя вкус родной плоти, сладостно, нутром взмекивала.