На хуторе

Тут в мирные бабьи разговоры мужики влезли.

– Все, готово! – доложил зять Федор и рассмеялся довольный. – Идите, глядите! – и, не дожидаясь, пока женщины поднимутся, сам подошел с альбомом в руках.

– Ну-ка, Олег, – обратился он к сыну, – объясни, какой мы проект соорудили. Пусть утвердят, внизу вот здесь распишутся.

Олег принялся растолковывать, показывая линейкой:

– Дом будет двухэтажный…

– Какой-какой?.. – недоверчиво спросила Грипа.

– Двухэтажный. Наверху будет две комнаты: моя и для гостей.

Грипа к Полине повернулась, тихо спросила: «Ты слышь?» Полина кивнула головой.

– В самом низу под домом будет гараж, мастерская, погреб, – объяснял Олег. – На первом этаже вот веранда, видите… Потом коридор, прихожая, направо в зал входим, налево кухня с кладовкой, там дальше туалет, ванная. А прямо по коридору бабушкина комната. После зала там спальня, и всё. Но оттуда можно на веранду выйти. А наверху еще балкон.

Грипа внимательно следила за кончиком линейки, которой указывал Олег, вытянув шею, вглядываясь, и хотя ничего не видела и тем более не понимала в рисованных перепутанных линиях, но слушала настороженно, даже испуганно. Потом толкнула Полину:

– Это чего такое делается?

Баба Поля лишь вздохнула в ответ, она толком и не слушала, а слышанному веры не давала. Мало ли что дите говорит. Да и в конце концов Полине разве дом был нужен? Она свое в домах отжила. Ей к иному пора готовиться. А дети пусть по-своему делают, как хотят. Им теперь жить.

– Это чего ж, – поджимая губы, спрашивала Грипа, – уборная при доме будет? Не гребостно?

– А как же в квартире, тетка Грипа, в городе? – отвечал Федор. – Все по-городскому сделаем. Сантехнику, септик сделаем, водопровод.

– Вода в хату пойдет?

– Пойдет.

– А чего, и пойдет, – со вздохом сама себя убедила Грипа. – Вон Чинегины сделали. Ходила, глядела. Вот так-то придавишь, – ткнула она пальцем, – щелканет и течет. И баня, значит, при доме?

– И баня. Ванную поставим, душ, все как положено. Греть воду в колонке. Все удобства. Приходи, мойся.

– Спасибо за приглашение.

Грипина разговорчивость куда и делась. Сидела она, опустя руки, слушала-слушала, с тем и поднялась.

– Дай бог, дай бог, – сказала она. – Помогай вам бог. Спасибо за угощение. Простите Христа ради, – и уж у самой калитки Полине сказала: – Ху-ух, и зять у тебя разумный, да и внук. Мне бы хоть одного такого Господь подослал.

И после ухода Грипы зять с внуком не успокоились, от бумаги к земле перешли и мерили ее, перемеряли вдоль и поперек, палочки втыкали, все прикидывали. Баба Поля в их дела не мешалась. Пусть себе тешатся. Будет еще время по-доброму, всерьез обо всем поговорить. Ведь дело затевалось нешуточное.

Вечером стали устраиваться на ночлег. Баба Поля, как и в прошлые разы, приглашала гостей в дом, свою кровать уступала. Но они уж, видно, привыкли в машине спать. Правда, на этот раз Мария решила остаться в доме, на материной будничной кровати.

Пока постели устраивались, колготились, уже и свечерело.

– Бабушка, – спросил Олег, – а у тебя телевизора все нету?

– Зачем он мне нужен?

– Как зачем, глядеть. Кино показывают.

– Сроду я его не глядела.

– Без телевизора плохо, – сказал Олег. – Тогда будем спать.

– Это правильно, – одобрила баба Поля. – Это для здоровья, чем глаза-то ломать.

Следом за сыном зазевал и запотягивался и полез в машину Федор. Мать с дочерью тоже не засиделись, пошли в хату.

После долгой отлучки да с воздуха таким тесным, прямо-таки неправдашним показалось Марии материнское жилье.

– Ой-ей-ей, – покачала она головой, оглядывая и трогая рукой стены и низкий потолок. – Как же мы жили-то здесь, мама, как умещались, а? Ведь… сколько? Трое, четверо… а с Ванечкой пятеро… О-о-о… – Она глядела вокруг и поверить не могла, что в этих тесных и низких земляных стенах, под этим жалким кровом когда-то жила она и росла.

– А как вошли мы сюда, – вспомнила мать, – ты уж забыла? Как кинулась мне на шею, говоришь: лучше нашего домика на свете нету, мамочка. Не помнишь?

– Не знаю… Забыла… Да нет, помню, как мы входили… Тыквы у нас еще много было, желтой такой. Везде накатано.

– Точно. Хорошо в тот год тыква уродилась. После никогда такой не было, сколько сажала. Може, на мою кровать ляжешь? Я же привычная.

– Ложись, мама, на свою. Я и здесь.

Улеглись и потушили свет. И лишь тогда, в темноте, спросила баба Поля:

– Вы взаправди надумали здесь строиться? Или смеетесь…

– Ты чего?.. Какой смех. Мы еще в тот раз, когда были, прикидывали.

– А чего мне не сказались?

– Зачем раньше времени трезвонить? Сейчас, знаешь, жизнь какая. Одно надумаешь, а получается…

– Значит, взаправди, – поверила баба Поля. – Ну что ж, вам здесь неплохо будет.

Они полежали молча, и баба Поля, зная, что дочь не спит, сказала:

– А я было хатами поменялась. Приходил тут человек.

– На что же он менял?

– На свой флигель. Добрый флигелек, шелеванный. Земли там, правда, мало. Еще в додачу денег давал, – горделиво сказала баба Поля. – Аж две тыщи…

– Чего ж не поменялась?

– Да вот не схотела. Раздумалась… Привыкла к своему углу, к соседям. И могилка здесь Ванечкина. Не схотела. И я так планую, можа, не ломать мою хату вовсе. Вы рядом построитесь, земли хватит. А я уж по-старому. Базы да сараюшки можно поломать, срам один. А мой домик оставить.

– Ты чего это? – недоуменно спросила дочь, и слышно было, как кровать ее скрипнула. – Ты чего придумываешь? Места, что ли, не хватит?

– Да знаешь, доча, счас жизня какая пошла… Може, и мы, старые, виноваты. Но вот многие не уживаются. Ругня идет, нелады. А то бы я при своем домке жила да жила. Вам бы помогала, чем могла, а спать бы уж здесь. Сюда немного топки идет. Може, так лучше?

Снова скрипнула кровать, поднялась Мария и, найдя светлеющий проем между столом и печкой, вошла в материнскую комнату, нашла постель ее, рядом присела.

– Что с тобой? – спросила она. – Чего ты выдумываешь? Гляди, Федору не скажи. Он так уважает тебя. Меня если хочет укорить, то первые слова: «Ну нет, ты не в мать Полину». Чего нам с тобой не ужиться? Раньше, слава богу, уживались, а теперь… Сделаем отдельную тебе комнату, чтоб покойно было. Чего нам делить? Мы уж тоже не молоденькие. Так что не выдумывай, мама.