На исходе лета

Поплар с благоговением воззрился на Бичена и, когда Бичен убрал лапу, поднял свою, до которой дотронулся Бичен, и так посмотрел на нее, словно ожидал увидеть что-то необыкновенное.

— Я не знаю, что делать, — сказал он и затем, повернувшись к своей семье, повторил: — Я никогда не знал, что делать.

— Значит, ты просишь другого, с которым едва знаком, сделать за тебя сам не знаешь что? Нет, крот, иди к нему ты. Иди сейчас и позови его сюда, — возможно, ты узнаешь, что именно должен сделать. Он не причинит тебе большего вреда, чем ты сможешь вынести.

— Я боюсь.

— Тогда возьми с собой этих кротов, потому что они — то, что ты любишь больше всего, и он это знает. Идите вместе, попросите его прийти сюда с вами, а мы подождем.

— Но… но… — начал Поплар, однако, словно действуя во сне, он дал знак остальным выйти из норы и последовал за ними. У выхода он повернулся и спросил: — Кто ты такой?

— Ты знаешь мое имя.

— Да, да, знаю, — сказал Поплар. — Что мне сказать Букраму? Что случится, если…

— Камень, который вырастет перед тобой, подскажет, что говорить. А теперь не думай больше, положись на свое сердце. Иди к нему.

Так они и сделали, а Бичен с друзьями поднялись вслед за ними на поверхность и смотрели теперь, как они осторожно взбираются по склону. Кроты жались друг к другу в страхе от того, что с ними может сделать Букрам.

Они увидели, как группа остановилась и Поплар вышел вперед. Они догадались, что он позвал Букрама по имени, так как услышали яростный рев. Показался огромный крот, который навис над Попларом.

Затем все стихло и воцарилась мертвая тишина. Поплар отвернулся от Букрама, и огромный гвардеец, весь покрытый кровоточащими язвами, последовал за ним кротко, как маленький детеныш.

Они заметили, что во взгляде и походке Поплара выразились удивление и странная гордость.

Когда они подошли, первым заговорил Букрам. Голос у него был грубый и надтреснутый, а поза такая, словно он приготовился к бою.

— Он сказал… крот сказал… он сказал мне…

— Что. он сказал тебе? — спросил Бичен, подходя к больному кроту и кладя лапы на самые страшные раны. — Что он сказал?

Но Букрам не мог говорить, его нос был низко опущен, а истерзанное болезнью тело, казалось, вот-вот рухнет на землю.

— Я сказал, что ты — Крот Камня, — ответил за него Поплар, с благоговением глядя на Бичена.

Потом он медленно повернулся к Букраму и, протянув лапу, коснулся его бока. Раны уже начали затягиваться.

— Я сказал, что ты пришел сюда ради него. Я сказал, сказал…

И тут на склоне, где никогда не было Камня, поднялся могучий Камень, созданный из веры и сияющий ее светом. Потому что именно там кроты превратили свой страх в любовь и с любовью дотронулись до того, кто, как они думали, ничего не сможет дать им взамен.

И тогда Поплар взглянул на кротов, окружавших его, и увидел их в таком ярком свете, какого никогда не знал прежде. Улыбнувшись, он сказал, что видит Камень и знает, что теперь всегда будет видеть.

?

С того самого времени начала распространяться новость о приходе Бичена, хотя вначале ее узнали лишь кроты, прятавшиеся в укромных местах и выбравшие себе для жилья самые неприступные места в долине. Никто не знает, каким образом эта весть облетела долину: Бичен всегда просил кротов не говорить о том, что он для них сделал. Он говорил, что это касается только их и Камня.

Но кротам всегда хочется поделиться с другими тем волнующим, что вошло в их жизнь. Даже если они пытаются сохранить все в тайне, другие видят в их глазах свет и скоро все узнают. И в самом деле, разве община не причастна к этому свету?

Еще несколько дней Бичен и его спутники оставались с Попларом и его семьей, чтобы скрасить Букраму одиночество, пока он выздоравливал. Даже в этот короткий период кроты приходили на берег ручья, чтобы встретиться с тем, о ком они слышали новости, передававшиеся шепотом. Бичен никого не отправлял обратно, но, когда самые смелые спрашивали, действительно ли он Крот Камня, отвечал:

— Я — последователь Камня, и, если вы видите во мне Камень, вы видите только правду в своем собственном сердце.

Бичен проводил много времени с Букрамом, который до того, как заразился чумой, был старшим гвардейцем в Файфилде. Он любил наказывать других, особенно последователей Камня. Но элдрен Уорт, верившая, что его болезнь — кара Слова, приказала вышвырнуть его в долину, чтобы он заразил последователей Камня.

Так начались его долгие кротовьи годы одиночества, когда он узнал, что никому не нужен. И тогда он придумал способ добиться, чтобы кроты его замечали, — запугать их. Их страх был его единственным утешением.

— Почему ты шел тогда после собрания кротов за Попларом? — спросил Бичен.

— Я хотел его напугать. У него было то, чего я лишен, — здоровье, семья и своя нора. Я думал… Я не знаю, о чем думал.

— Существует Камень и ты можешь ударить его, не причинив боль никому, кроме себя.

— Но я бы не мог ударить тебя, — с тревогой произнес Букрам, думая, что Бичен говорит о себе.

— А некоторые кроты смогли бы, — ответил Бичен, — и, боюсь, когда-нибудь они сделают это.

Внезапно Букрам поднялся во весь рост, и, несмотря на его слабость и недавно исцеленные раны, все увидели, какой это свирепый и ужасный крот.

— Я никому не позволю причинить тебе вред!

Но Бичен не отвечал, хотя в глазах Букрама горел свет истинной веры.

Когда Бичен решил, что им пора уходить, Букрам попросил взять его с собой.

— Что ты можешь для меня сделать? — спросил Бичен.

— Когда ко мне вернется сила, я напугаю тех, кто тебе угрожает, — ответил он.

Но Бичен снова промолчал.

А когда они попрощались и, покинув жилище Поплара, стали спускаться по склону, Букрам вылез из своей норы и последовал за ними. Поплар и его семья слышали, как он еще раз попросил позволения идти вместе с Биченом.

— Что ты скажешь кротам, которые мне угрожают? — спросил Бичен, пристально глядя ему в глаза.

— Он скажет, куда им идти! — вставил Поплар.

— Одно движение его когтей, и они не осмелятся тебя обидеть, Крот Камня! — сказала жена Поплара.

Но когда Бичен улыбнулся и покачал головой, Букрам опустил свой большой грубый нос и пробормотал:

— Нет, нет, я этого не сделаю. Больше никогда. Нет, я скажу, чтобы они не боялись. Ведь я тоже когда-то боялся, а теперь — нет. Я скажу им это.