На исходе последнего часа

– Вот, хорошо. Только лучше стреляй короткими. А то он в руках плясать начинает и от него мало толку. Привычка нужна.

– Понял. – Выдох, на курок. Еще три мишени…

Короче, когда через час я отложил тяжеленный автоматический пистолет, под ногами уже была огромная куча блестящих вонючих разнокалиберных гильз, а в голове звенело, как в церкви.

– Что, надоело? – улыбнулся охранник.

– Нет, просто голова трещит. – Я пожал плечами. – Ну как, получается?

– Ничего для первого раза. – Он сложил оружие в пирамиду и открыл дверь. – Когда захочешь еще пострелять, скажи. Я каждый день здесь, с утра и до вечера.

Сидеть у компьютера что-то сразу расхотелось. Я немного побродил по двору, заглянул в сарай, но и велик чего-то разонравился. Поплелся в дом. Пойду хоть видики посмотрю, а то вообще делать нечего. Странно даже, сколько я мечтал о том, чтобы ни хрена не делать, оттягиваться целами днями, и вот получил – на тебе. Хоть песни пой от скуки.

На пороге я опять столкнулся с кавказцами. Только теперь они не обращали на меня никакого внимания. Стояли и о чем-то разговаривали с каким-то маленьким лысым толстячком в очках. Рыжий шипел на него, брызжа слюной и отчаянно жестикулируя.

– Эй, друг, какая команда, а? Нам какое дело, что они выехали, а? Что за Поляк такой, а? Мы как договаривались? Зачем так поступает, скажи?

Лысый только глупо улыбался и разводил потными руками. Когда я проходил мимо, все сразу замолчали и ждали, пока я не отойду на приличное расстояние.

– Эй, Макс! – крикнул мне один из охранников, пробегая мимо по лестнице. – Кавказцы еще не ушли? Ты их не видел?

– У входа стоят, собачатся, – ответил я. – Орут, как на базаре.

– Ну слава Богу. – Он облегченно вздохнул. – Принц с ними опять поговорить хочет.

Через минуту они пронеслись вверх по лестнице. Последним шел толстяк, тяжело дыша и с каждым шагом все больше покрываясь потом…

ЧЕРВЯК

Через полчаса Поляков наконец-то нашел своего сына в одном из корпусов огромного больничного комплекса.

Синяки под запавшими глазами и желтый цвет лица изменили Степана до неузнаваемости. Поляков присел на краешек стула и, стараясь не смотреть на него, вел разговор нормальным, бытовым тоном, чтобы не драматизировать и без того катастрофическую ситуацию. Степан говорил как бы с трудом, выбрасывая из себя отдельные фразы и замолкая надолго.

– Кто-то закрыл мне глаза руками… я помню, еще успел подумать, неужели Ирка уже с костылем бегает… И платок сверху на рот и нос… наверно, хлороформ… короче, я отключился, а в себя пришел, смотрю… я в каком-то подвале, что ли… сижу. К стенке прислонившись.

– Где это могло быть?

– Н-не знаю… не перебивай… Заходят два мужика. То есть один – мужик… интеллигентный такой с виду… обходительный, средних лет, рыжеватый такой, а второй – постарше его верзила с железным зубом… лебезил все перед обходительным… Так этот первый, он… Фазер, ты разве не помнишь… я рассказывал… со мной вместе учился парень, кололся по-черному… наркоман уже был… конченый… Прошлым летом… дозу не рассчитал, перегрузился – и «в ящик»… Миша Владимиров.

– Владимиров? – с суеверным ужасом переспросил отец.

Сын опустил ресницы, дескать, да. И через силу продолжил:

– Так вот, этот мужик похож на него жутко. Я даже испугался, думал уже – на том свете… Глаза, нос, скулы – все точно…

– Ты ничего не фантазируешь, сынок? Пойми меня правильно: ты столько пережил, что можешь что-то теперь помнить уже не так, каким это было в реальности. Успокойся, пожалуйста, все уже позади. Я сумею тебя защитить. Ты наверняка слышал такой термин – ложная память. Помнишь, в детстве, ты мне постоянно говорил, когда мы с тобой где-нибудь путешествовали: фазер, по-моему, я здесь уже был.

Поляков– младший облизнул губы и прохрипел:

– Ты что, смеешься?! Этот тип… он внимательно посмотрел на меня и сказал странную фразу: «А вот такие червяки живут себе – и ничего». Махнул рукой… и ушел. После этого меня и обработал… верзила этот. Говорит: голубчик, ножки-то у тебя неправильно срастаются, неправильно!… Но мы это выправим, выправим… И знаешь, чем он меня? Ма-аленьким ломиком… Против лома нет приема… И спрашивал все время после каждого удара: годидза, Поляк? Годидза, Поляк? Мы с тебя теперь не слезем, Поляк… А потом уже, когда я орал как ненормальный, ввели клофелин… Но это уже мне здесь объяснили… И знаешь, мне кажется… что они сами же меня сюда и привезли… «на скорой»… В машине были такие белые сиденья… и скелетик под лобовым стеклом… А почему это я червяк, отец, а?! Что вообще происходит?!?

Поляков глубоко задумался, потом вздохнул:

– Успокойся, парень, ты не червяк. Поверь, мы обязательно придумаем что-нибудь такое-эдакое… Скажи мне вот что, у тебя загранпаспорт в порядке?

Степан, сглотнув слезы, утвердительно кивнул.

– Что с нами будет… отец? Что происходит?

Поляков встал со стула и заходил по палате.

– Это моя вина, прости, Степан. Но я вывезу вас из этой Богом забытой страны, клянусь! Ты знаешь, где шляется твой младший брат?

– Димка в Крыму, в Алуште… Живет у какой-то девки. У меня есть адрес, в общежитии… Но скажи, где сейчас мама?

– Она в Швейцарии, в Лозанне. Я вывезу вас туда, только об этом никто не должен знать. Понял?

– А как же Ирка?!

– Что – Ирка?

– Я же люблю ее! Я от нее никуда не уеду!

– Ты сделаешь то, что я решу. И прекрати спорить!

РОДНЫЕ И БЛИЗКИЕ

В этот раз они говорили вдвоем, потому что дело происходило в управлении. Трофимов, естественно, пока еще лежал в Лечсанупре, а Грязнов, который должен был заниматься организацией поисков неизвестно чего в лесу, ошивался вообще неизвестно где.

Турецкий сел верхом на стул. Грустный капитан-оперативник чувствовал себя неуютно.

– Это еще не избиение младенцев. Успокойтесь, – сказал Турецкий, – про пожар вас пока что пытать не буду. Им занимаются, я надеюсь?

Грустный капитан сдержанно кивнул.

– Как разбился парень, который первым увидел Малахова, выползшего из леса?

– Он не только увидел, но попытался отвезти его в ближайшую больницу, только вот не успел… Это, конечно, звучит абсурдно, но с ним у Малахова было больше шансов, чем у кого-либо другого.

– То есть? А, я понимаю, что вы имеете в виду, что он мог Малахова довезти быстро, он ведь был автогонщиком, этот парнишка?

В кабинет вошел Грязнов.

– И причем классным.

– И разбился? На какой машине он был? И когда это случилось? – на всякий случай поинтересовался Турецкий, раскачиваясь на стуле. – И где сейчас то, что от этой тачки осталось?

– Девятая модель «Жигулей». На следующий день после Малахова, – тяжело вздохнул грустный капитан, хорошо понимая весь идиотизм положения. – А машина – в гараже у его родителей.