На исходе последнего часа
Шрифт:
– Что ты делаешь? – шепотом спросил Турецкий.
– То, что давно хотела, – также шепотом ответила она…
Они занимались любовью на столе. А телефон разрывался. Потом они делали это на широком подоконнике, и телефон уже обреченно молчал.
Потом он вызвал такси, они заскочили в Елисеевский, купили первое, что попалось на глаза, плюс несколько бутылок «Хванчкары». Потом – поехали к нему домой, где все началось сначала. С перерывами, когда, устав от ласк, они набрасывались на еду и вино.
Вот что было ему нужно все эти дни. Ни спиртное, ни карты, ни наркотики
– Ты знаешь, мне кажется, я уже не могу вернуться обратно, – шептала она, прижимаясь к нему всем телом. – Я ненавижу этот город, это море.
– Глупая ты, – увещевал Турецкий. – Как можно ненавидеть море? Вот поживи в Москве хотя бы полгода, тогда поймешь, что такое море. Вы – курортные аборигены, ничего ценить не умеете. Радоваться надо, пока солнышко светит и море чистое. Никто же не может знать, как долго это продлится.
– Ты о чем? – встрепенулась Вэлла.
– Я? – удивился Турецкий. – Я в постели о делах не говорю, как некоторые лесорубы. Знаешь, на работе – о бабах, с бабами – о дровах.
– А я говорю. Я не все тебе рассказала. Перед своим исчезновением Герат очень долго говорил по телефону с человеком, которого как-то очень странно называл. Сейчас… Нет, не вспомню. И в этом разговоре он несколько раз упоминал Малахова. Я тогда не обратила внимания, подумала, что это он дважды говорит: один раз с Малаховым, другой – с кем-то еще. А потом, когда Герат пропал и Малахов сам начал его искать, полковник мне сказал, что последний раз разговаривал с мужем неделю назад.
– Пожалуйста, постарайся вспомнить, как звали человека, с которым последний раз говорил Герат. Потому что и его в любой момент могут убрать. И тогда я уже ничего не узнаю. Кроме того, пойми, пожалуйста, что враги Герата не знают, что тебе реально известно. В Москве ты можешь показаться им опасной.
– Что ты хочешь сказать? Кто же может знать, что я сюда приехала?
– К сожалению, кто угодно, – невесело усмехнулся Турецкий. И, неожиданно для самого себя, разошелся не на шутку, описывая ужасы возможных методов устранения нежелательного свидетеля.
– Да, я помню, ты говорил, что у нас нету программы защиты свидетелей. Но я же и не хочу быть свидетелем. И я действительно не знаю имя того человека, я ничего не знаю. Я знаю только, что хотела бы любить кого-нибудь. К примеру, тебя. Но ведь мужчины почему-то имеют обыкновение убивать друг друга… У меня болит голова… так болит голова. И мне еще нужно пройти курс физиотерапии…
Вдруг что-то изменилось в ее лице. Глаза широко распахнулись, Вэлла села на кровати и прошептала слово, которое Турецкий сразу не расслышал.
– Что, Вэлла, что?!
– Терапевт. Герат называл этого человека по телефону – Терапевт. Не понимаю, зачем я приехала к тебе?
Турецкий удивленно смотрел на эту женщину, которая за несколько часов в постели умудрилась сделать все, что можно в жизни. И даже боялся дотронуться. У него было чувство коллекционера-филателиста, который приобрел наконец долгожданную марку, но держать ее может только пинцетом.
РЫЖИЙ
– …Ну
и в каком секторе мы будем играть, Нина Петровна?– В третьем.
Вот же дура! В первом надо играть! Ну как так можно? У них прямо перед глазами все происходит, а они не видят, клювом щелкают. Сколько я эту «Шпильку» смотрю, всегда угадываю. А они что, слепые?
– Та-ак, значит, в третьем? Решение свое не меняете?
– Нет, не меняю.
«Ну и пошла ты, дура старая. Хрен тебе в суп, а не сто тысяч».
Ужас, что телевизор с людьми сделать может. Я ведь даже и забыл, что меня похитили. Уже часа четыре тут сижу, на кнопки жму. Да, часа четыре, не меньше. Хоть бы пожрать принесла, что ли.
– Эй, там! – Я пару раз стукнул ногой в дверь. – Открывай давай!
– Ну, что такое? – послышался ее голос через дверь. – В туалет хочешь?
– Нет, я жрать хочу.
– А-а. Обойдешься. Дома Принц покормит… Если все будет хорошо.
– Если все будет хорошо, то я тебя завтра на завтрак съем, поняла? Так что ты меня лучше сейчас покорми.
– Я сказала – обойдешься. Сиди тихо, а то вообще свет отключу.
Ну ладно, раз она так, то и я в долгу не останусь. Думает, что я без ее ящика обойтись не смогу?
Я схватил пульт управления и уже замахнулся, чтобы запустить им в экран, но вдруг замер.
– …этого маленького ингушского городка были разбужены внезапно начавшейся стрельбой. В течение полутора часов крупное формирование боевиков под началом полевого командира Согу Тыкаева захватило городское отделение милиции, здание городской мэрии и родильный дом…
Ведущая продолжала холодным, спокойным голосом читать текст, а тем временем на экране мелькали кадры хроники. Сгоревший автобус. Какой-то мужик валяется в луже крови, по переулку бегут женщины с детьми.
Но что меня остановило? Что-то мелькнуло на экране и сразу пропало. Какое-то лицо или еще что-то. Что-то, что я уже однажды видел, что-то знакомое.
– …Все чаще и чаще кавказский конфликт начинает выплескиваться за пределы республики, – продолжала бубнить дикторша. – В Кремле по этому поводу с самого утра началось совещание силовиков, на котором присутствовал Президент Борис…
И все– таки что же меня остановило? Что же я такое увидел? Так бывает, когда не можешь вспомнить какое-нибудь название или чье-нибудь имя. Вот оно, вертится на языке, сейчас соскочит. И так час, второй, третий, пока не надоест. На второй день только вспомнишь, и то случайно.
– …Наша бригада прибыла на место событий через три часа после всего случившегося. Смотрите специальный репортаж.
Может, снова покажут? Я плюхнулся на диван и уставился в ящик.
– Что тебе приготовить? – крикнула Алла из-за двери. – Есть курица и ветчина.
– …Ну, я утром проснулся оттого, что в доме вылетели все стекла… – рассказывал какой-то дед на носилках. – Вскочил и вижу, что соседний дом уже горит. Сначала ничего не понял, а потом увидел на улице несколько человек с автоматами. Выбежали мы все в огород и спрятались за мусорной кучей…