На каком-то далёком пляже (Жизнь и эпоха Брайана Ино)
Шрифт:
Ник Кент застал гастроли в родных местах Ферри и Томпсона — Ньюкасле-на-Тайне, где группе пришлось спасаться от послеконцертной истерии в своей гримуборной. Хотя Кент жалел об отсутствии нового материала, продвижение Roxy Music произвело на него сильное впечатление: «Музыка? Ну, хорошая новость состоит в том, что группа звучит мощнее, чем раньше, а музыка стала более зрелой, чем можно слышать на их записях.»
В Sounds Стив Пикок так определил «двухфарную» притягательность группы: «Брайан Ферри занимает одну сторону сцены: тёмные цвета, широкие плечи и традиционные маньеризмы рок-н-ролльщика — он выглядывает за пределы своих клавиш и время от времени в танце выходит на середину сцены. Другая сторона принадлежит Ино и его столу, занятому разными устройствами — он выглядит посветлее со своими мелированными белокурыми волосами,
Впоследствии Пикок допросил Ино в его квартире на Лит-Мэншнс и обнаружил, что предмет его интервью типичным для себя образом ищет способов революционизировать типичный гастрольный раунд: «было бы идеально, если бы было можно в понедельник сесть и спланировать субботний концерт — сделать костюмы, декорации и всё прочее, чтобы получилась завершённая пантомима, полностью организованное и уникальное событие, которое никогда бы не повторилось. Мне бы очень хотелось иметь такую возможность — делать в каждом месте что-то уникальное, чтобы вокруг нас начала расти некая мифология. «Видел, когда все они были в смокингах и с 15-ю танцовщицами?» или «Видел, когда у них в публике ходили десять членов Гитлерюгенда?»»
Не таким экстравагантным, но заслуживающим почти такого же внимания событием было то, что в начале декабря Ино присоединился к своим коллегам по Portsmouth Sinfonia в лондонском Куин-Элизабет-Холле; они выступали гостями в «программе одного актёра» Гэвина Брайарса, в которой также была представлены: мировая премьера The Raising Of The Titanic, пробная демонстрация его работы для плёнки и оркестра Jesus' Blood Never Failed Me Yetи пьеса The Squirrel And The Rickety Rackety Bridge, написанная для гитариста-импровизатора Дерека Бэйли (который во время её исполнения играл, помимо прочего, на двух гитарах одновременно, причём обе находились у него на спине).
Вскоре после этого Ино вновь присоединился к Roxy — им нужно было лететь в Нью-Йорк на первые концерты их первого турне по Америке. Охваченные возбуждением (да и некоторой тревогой), они начинали самый «испытательный» месяц за всё время существования группы. Пребывание в Америке вернуло Roxy в чистилище «боттомлайнеров», в котором они провели всю первую половину 1972 года; кроме того, принимая во внимание перспективу практически полного отсутствия возможностей для предконцертных «прогонов», турне выглядело сильным контрастом по сравнению с той относительной роскошью, которой они наслаждались, недавно начав возглавлять концертные программы в Англии.
Полная неизвестность Roxy в Штатах была аналогична статусу нескольких успешных британских групп в их первых поездках по Америке, а запланированный в EG набег на заокеанский континент сильно напоминал недавнюю попытку достойных глэм-роковых хитмейкеров Slade. Несмотря на все свои бунтарские усилия, рокеры из «Чёрной Страны» обнаружили, что их карикатурные гимны и нахальные лихие выходки — не говоря уже о монотонном акценте уроженцев Уэст-Мидлэндс (с таким же успехом они могли обращаться к жителям Средней Америки на древнешумерском) — по большей части оставляли слушателей равнодушными. Их кампания — как столь многие до и после — потерпела полную неудачу. [35]
35
Slade в 1973-м даже переехали в Штаты, надеясь «пробить» этот рынок — но опять не добились почти никакого ощутимого успеха. Ещё одна согласованная попытка в 1975-м вновь имела слабый эффект. Всё это время они оставались самой популярной «сорокапяточной» группой Англии 70-х и были столь же знамениты в Австралии, Германии и Японии.
Несмотря на пару пылких рецензий на их дебютный альбом, появившихся в Los Angeles Times и Phonograph, Roxy Music летели в Нью-Йорк как столь же неизвестные (пусть и с некоторой скандальной славой) лица. Тем не менее в их рядах царило приятное возбуждение. Для Ферри Америка ассоциировалась с элегантностью ретро-Голливуда, утончённостью нью-йоркского «арт деко» и неоновым блеском Лас-Вегаса: «Поехать
в Нью-Йорк всегда было моей мечтой», — признался он в Лондоне корреспондентке американского издания Disc перед самым трансатлантическим рейсом.В том же самом интервью Ино называл Америку «своей эмоциональной родиной» и восхищался Нью-Йорком — городом, который однажды станет его домом: «Мне кажется, есть два места, в которых я живу в эмоциональном смысле; одно — это английская глубинка, где я родился и вырос, а другое — это центр Нью-Йорка. У меня такое чувство — пусть и совершенно безосновательное — что я очень хорошо знаю Нью-Йорк и буду чувствовать там себя как дома. Меня всегда привлекало любое место на планете, которое является центром напряжения и энергии, и мне кажется, что Нью-Йорк именно таков. Одно время таков был и Лондон, но я теперь уже немало там живу, и сейчас мне кажется, что на другом берегу трава зеленее.»
В конце ноября, в виде подготовки к восхищённому взгляду Дяди Сэма, Ино проделал кое-какую косметическую работу над своими неровными передними зубами. Его отремонтированная улыбка была очень заметна, когда Roxy прибыли в отель на окраине Нью-Йорка, где были встречены огромным количеством «рождественских цветов» (poinsettia) с сопроводительной карточкой-поздравлением от «соперника» Дэвида Боуи. Боуи прекрасно представлял себе, что это такое — когда английские парни, любящие люрекс и косметику, начинают играть футуристический арт-рок перед закоснелыми консерваторами с Среднего Запада (сам Боуи проник на американский рынок только благодаря своевременному отказу от глэм-рока на альбоме, имитирующем американский соул — Young Americans(1975)).
Независимо от того, смогут Roxy Music пробиться в Америке или нет, EG и американская фирма грамзаписи Warner Brothers во всяком случае надеялись создать солидную фан-базу для своих подопечных, основой которой должны были стать длинные гастроли по всей стране — заметный контраст в сравнении со стратегией быстрого продвижения, которая была характерна для восхождения группы в Британии. В 1972 году Америка относилась ко всякому очковтирательству ещё более подозрительно, чем Англия, так что была вполне понятна озабоченность тем, что группу могут воспринять как компанию выскочек. Roxy Music предстояло пройти этот тяжёлый путь или отказаться от всяких надежд.
Для скептицизма в отношении американских «объятий» были и другие основания. В особенности группу раздражало то, что им предстояло выступать без специально сделанного по их заказу осветительного оборудования — валы огненно-пурпурного и зелёного света (по сигналам, тщательно отрежиссированным Ино) придавали группе странный, нездоровый блеск и стали одним из их отличительных признаков. Ещё больше беспокоили концертные программы, которые предстояло открывать группе — многие из них были кричаще несовместимы с их музыкой. Проблема тут была в близорукости Warner Brothers — они ставили знак равенства между глэм-роком и Элисом Купером, и предполагали, что Roxy так же склонны к дешёвым театральным приёмам и гимновому року. Таким образом, их запихнули в одну программу с блюзовым оригиналом Эдгаром Уинтером (опять), английскими рокерами Humble Pie и обожающей деним лос-анджелесской буги-группой Jo Jo Gunne — поклонников этих исполнителей совершенно не взволновали шикарные соблазны Roxy. По мере того, как турне продвигалось от Афин, Огайо до Тампы, Флорида с промежуточными остановками в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе и на сенокосах Среднего Запада, становилось всё яснее, что быстрый успех в Америке снимается с повестки дня.
В Нью-Йорке Roxy открывали концерт совершенно несовместимых с ними по стилю прог-роковых гоблинов Jethro Tull. Играть перед восемнадцатью тысячами манхэттенских «таллистов» само по себе было страшной задачей, но перед этим им пришлось выдержать ещё чопорный завтрак для прессы, устроенный в их честь Warner Brothers. Собравшиеся журналисты сначала беспокойно слонялись в фойе, после чего накинулись на бесплатное угощение — под бдительным оком патрулирующего гастрольного менеджера Фрэнка Барсалоны со впечатляюще тучной фигурой, закутанной в персидское каракулевое пальто. Настроение взаимной подозрительности было нарушено лишь уважаемым рок-журналистом и известным озорником Ричардом Мельцером, который совершил акт типичного — пусть и необъяснимого — сюрреализма, преподнеся Ино скульптурный артефакт: губку, залитую жидкой резиной.