На линии горизонта
Шрифт:
— Юрка! — спрашивает дядя Вася — ты что, ума рехнулся?! Что с тобой?! Чистота, как при коммунизме! — Юрка небрежно, загадочно с ухмылкой отвечает:
— По крайности, будет сохраняться такая пропорция! Промблем нет… инградиенты присутствуют… На двадцать хрусталей, пожалуйте!
Рабочий «Здрасте» как всегда, войдя, разинул рот для входных слов, но успел только промычать: «Захо–жу…» — огляделся вокруг, прищёлкнул языком и с незакрытым ртом сел на место. И только после того, как другой рабочий Стёпа, с небрежно–равнодушным видом произнёс: «Вчерась с Балхаша женская бригада причалила…» стала проясняться возникшая чистота. Оказывается, рядом с нашим лагерем за сопочкой расположились палатки работниц из Балхаша, приехавших косить сено для зимнего прокорма коров. Пока все геологи были в поле, Юрка, судя по результатам, развернулся всем своим столично–охмурительным театром перед сенокосницами, и мы снова поднялись на Олимп. «Долго девки будут вокруг тебя танцевать?» — шутил дядя Саша. «Гляди, не отгоняй… пущай водятся…» Во всяком случае и на другой день «сохранилась такая пропорция». Вместо собак Юрке стали помогать сенокосницы, которые не только мыли посуду и кухню, но чистили, крошили, носили, резали, квасили, солили. Он же только повелевал. Юрка зажил, как фараон или фон–барон, и мы вместе с ним. После того как он использовал щётку, как волшебную палочку, весь его облик преобразился. Юрка приосанился, брови выделились и очертили коричневые глаза, — всё выражение
Что-то служило границей между мирами сенокосниц и геологов, кто её проводил и кто был незримым руководителем — осталось загадкой. Юрка готовил кушанья, будто каждый день был праздник, и мы старались не вспугнуть неожиданного счастья — никаких вопросов и никаких шуток, и только шофер дядя Вася время от времени отпускал лёгкие двусмысленности, которые доставляли Юрке удовольствие. Чего только мы не напробовались! Все «хрустали» были пущены в ход вместе с научно–поварскими знаниями. Я не могу перечислить всех запасов варенья, квашения, тушения, соления, приправ, всего, чем заполнилась наша кухня. В погребе и роднике не хватало места для охлаждённых продуктов. И вот в эти сенокосно–олимпийские дни Борис Семёнович решил созвать совещание геологов всего округа на нашей территории, чтоб поразить геологический мир не только открытыми месторождениями, но и Юркиной кухней. Сенокосницы под командованием Юрки неделю готовили это торжественное событие, кажется, они перестали косить сено, а всё рабочее время проводили на кухне, откуда широко разносился Юркин голос про шарлот и бланманже, стук ножей и Юркино пение: «Я — цыганский барон, у меня много жён…» Окружённый отрядом прислуживающих, Юрка развернулся в полном своём величии. Машина ездила несколько раз в районный центр Актогай — привозила необходимые «инградиенты», геологи–охотники выезжали на ночную охоту, Юрка что-то приносил и уносил из камералки, заговорчески шушукаясь с начальником. Шло приготовление банкета.
Как и предвиделось, соединённые усилия Юркиных изощрений и открытие золота на горе Октау изумили приехавших. И если золотые запасы должны ещё разведываться и доказываться, то банкетные блюда не вызывали ни у кого сомнений вкуснотой и необычностью.
Дичь, фаршированная яблоками, жаренные дрофы с соусом из помидор и шампиньонов, шашлыки… Разве кто— нибудь из нас до этого пробовал изделия с серебряной закваской? Никогда Казахский мелкосопочник не слышал, чтоб запасы его серебра использовались в кулинарных целях. И степи Казахстана никогда не слышали столько комплементов их геологическим богатствам — и правда, тут представлена вся таблица Менделеева.
Успех Юркиной кухни подействовал на нашего начальника так, что Юрка мог потом нас вообще не кормить, всё равно Борис Семёнович чувствовал свою от него зависимость, — вроде как Юрка повлиял на высшее признание его геологических заслуг. Тут впервые мне пришла мысль, что банкетное оформление совсем не последнее в продвижении.
Хорошие дни с сенокосницами закончились, спустя неделю после банкета, (отсчёт нашего времени стал исчисляться «до» и «после» банкета) вся бригада невидимых красавиц уехала в Балхаш, а мы вернулись в своё обычное расписание, храня воспоминания о вкусных обедах и чистоте. В эти дни наш лагерь навестили два важных геолога из Москвы, занимавшиеся редчайшими, секретными металлами, изучавшие закрытую территорию полигонов Казахстана. Они приехали на новеньком «Бобике» с шофером, приборами, рацией, антеннами, установками. Юрка, пока гости умывались, молниеносно приоделся, и в белом колпаке, с перекинутым через руку полотенцем, с шёлковым платочком на шее появился на сцене. Усадив гостей под тентом, он по привычному этикету, с чрезмерной учтивостью принялся их угощать кушаньями вместе со всеми своими присказками. В секунду на столе появились запасы солений, тушений, варений. После первого акта угощения с убийственными названиями наш Шарлот Петрович перешёл ко второй части представления, в которой тоже показал полную осведомлённость и мастерство. «В докембрийском фундаменте нашли бериллий, около Актогая, там и роют…» Юркины щедроты и театральное представление произвели сильное впечатление на московских геологов, они уважительно и восторженно смотрели на Юрку. «Какие дарования у людей… У ленинградцев и повара — кандидаты наук!» Но приехавший шофёр не разделял восхищения своих начальников и смотрел на Юрку со снисходительным безразличием. Несколько раз небрежноревниво взглянув на Юрку, он казалось, раздумывал: каким бы приёмом потеснить Юрку на пьедестале? Пока Юрка сдвигал посуду, москвич закурил сигарету и, бросая беглые взгляды по сторонам, спросил: «Ты ведь не знаешь, где мы бываем?» Юрка не любил, когда он чего-то не знал, но тут ему ничего не оставалось как молчать. Шофёр после некоторой паузы значительно сказал: «В Сары–Шагане.» От слов «Сары–Шаган» Юрка насторожился и впился взглядом в шофера. «Казахи баранов там не гоняют… там Макар телят не пас… Там токо ракеты летают. Ведь мои профессора уран для атомных бомб разыскивают». Юрка не в силах справиться с любопытством от поразивших его слов «уран», «бомба», побросал все миски и ложки куда попало и сел на скамейку прямо напротив шофёра. «Наш— то уступает место москвичу». — тихо заметил дядя Вася. Московский шофёр несколько секунд сохранял неподвижность, а потом опять, обведя всех прищуренным глазом, продолжил: «И вот третьего дня все втроём заехали мы туды, где ни одной живой души — на тыщи километров никогда не было. Всё по степи едем. Кое–где маленькие сопочки попадаются. Профессора меряют радиацию приборами и трубами. Едем себе и едем. Вдруг прямо перед машиной, метрах в тридцати, стоит существо. Прямо передо мной! Я аж, остолбенел и кричу: Глядите, обезьяна! И тут они увидели, главный Миша крикнул: Медведь! Второй Володя стал торопить меня: «Гони, Василич, это что-то редкое!» Я нажал на газ что есть силы, секунда— две… «Оно» мгновенно исчезло за сопкой в ковыле. То ли медведь, то ли обезьяна? Я погнал машину наверх сопки, может, догоню? Но нигде, никого уже не было. Чистая земля, ковыль и ничего больше. Степь. Пустая степь. Ветер только гуляет. Сколько ни смотрели во все четыре стороны — никого нигде. Смотрели и спорили: кто же это был? Верблюд? Иль медведь? Иль обезьяна? Нас было трое в машине, все видели разное. «Оно» точно стояло на сопке, но только мы приблизились, как провалилось». Тут шофёр, помолчал и с усиленным шепотом провозгласил: «Я думаю, что это и был тот самый «Снежный человек», которого ищут… Его по–научному называют Йети… Я сам видел…» На лице москвича появилась довольная улыбка, потому что он поверг Юрку в полное изумление. Нельзя было узнать нашего повара, он сидел неподвижно, остолбенело, боязливо озираясь, губы застыли в одном положении. Ко всем Юркиным достоинствам присоединялся ещё и интерес
к разным страшным историям, он хотел сверхъестественного и обожал всякий возвышенный вздор. Московский шофёр, увидев эффект своего представления, пошёл такое рассказывать о Снежных людях и чудесах, что Юрка сидел с открытым ртом до тех пор, пока все геологи не вернулись из маршрутов. Юрку переполняли изумление и страх. Шофер дядя Вася тут и вправду решил, что Юрка «чокнулся», потому что Юрка боялся выйти их кухни за сметаной к роднику. «Снежная Баба в ковыле тебя прихватит!» — смеялся дядя Вася, когда Юрка открыл дверь в погреб. «Йети… её звать!» И хотя Юрку поначалу забрал страх, но жуткое любопытство, желание увидеть Снежного человека не давало ему покоя. «Сам видел…»«А как далеко отсюда до Сары–Шагана?» — Это таинственное название он давно уже знал и запомнил. — «На Памире, я знаю, следы огромных лап от древнего человека нашли».
Несколько дней стояла изнуряющая жара. Я осталась в лагере, у меня был «камеральный день» — нужно было привести все записи в порядок. Юрка, когда все уехали, не пошёл спать, а забрался на крышу кухни. Что он там в такую жару собирался делать? Накануне он попросил бинокль у нашего начальника и, видно, захотел осмотреть окрестности. Не знаю сколько времени он всё разглядывал, но вдруг раздались Юркины крики:
— Вижу! Смотрите! Сюда! Идёт! — оживлённо–радостно орал Юрка.
Выглянув в окно, я увидел: Юрка бегает по крыше и знаками призывает меня присоединиться. «Сейчас Юрка свалится с крыши, да ещё угодит прямо в котёл с борщом, нужно скорее подойти», — подумала я и вышла.
— Вон, глядите! — показывает мне Юрка рукой в направлении сопок, где показался кто-то шевелящийся. Пятнышко увеличивалось и приближалось. И без бинокля можно было разглядеть, что это большое животное, которое спустилось в лог и скрылось.
— Лошадь, — сказала я и вернулась к работе. Но минут через десять мои занятия прервал жуткий шум. Собаки лаяли вместе с Юркиными криками благим матом, и разобрать можно было только, что случилось что-то страшное. Может, Юрка с крыши упал? И я вышла из камералки. Неистовые Юркины возгласы прекратились, и я увидела, что Юрка лежит на крыше с ружьём. Каким образом ружье оказалось рядом с ним? Юрка не издавал ни звука и, прижавшись к крыше, смотрел в сторону кухонного бурьяна. В зарослях около кухни «что-то» бродило в сопровождении собачьего лая. Шум из кустов шёл страшный, сухие саксаулы хрустели так, будто бы по ним проходил танк. Поверх приземистых корявых стволов я увидела два странных красновато–серых треугольных пятна, будто плывущие по волнам, и похожие на шляпы каких-то существ.
Юрка полностью прижался к крыше, его совсем не видно было ни живым, ни мёртвым. Вдруг ружье у него выпало из рук, покатившись, упало на землю, но не выстрелило. Всё случилось так быстро, что я едва могла опомниться — около кухни стоял громадный верблюд, всем своим видом высказывая пустынное величие, оттопырив нижнюю губу и размахивая пучком волос на хвосте. Он презрительно смотрел и на собак, и на всё вокруг. Большие собаки под предводительством Василия Ивановича бессмысленно вертелись и лаяли около, но близко к верблюду не подбегали. Собаки среднего размера гавкали шёпотом и стояли во втором круге окружения. Мелкие прятались по кустам и подвывали, а самые маленькие собачонки вместе с большой, но трусливой Милкой уже давно спрятались и только беззвучно открывали рты. В собачьем сопровождении верблюд проплыл в сторону нашего родника. Юрка, видно думая, что он съест все его запасы и приготовления, спрыгнул с крыши, схватил метлу, собранную из прутьев и решил отогнать пришельца. Он подкрался к верблюду, прикрываясь метлой и Василием Ивановичем, который вёл Юрку к цели, пихнул верблюда метлой в бок. Верблюд даже ухом не повёл. Он спокойно пил воду, встав на свои мозолистые колени. Получив от Юрки второй раз метлой в тот же самый бок, он махнул хвостом с пучком из длинной шерсти, да так, что задел Юрку по носу. Обмахивание веером из верблюжьей шерсти вдохновило нашего героя на новое нападение, которое осталось со стороны верблюда тоже безответным. Никакого дела верблюду не было до Юркиных приставаний. Он спокойно продолжал пить и не шевелиться.
Говорят, что верблюды могут выпить про запас вёдер пять, и месяцами хранить выпитые запасы в желудочных ячейках. Этот верблюд минут тридцать припасал себе воду для дальнейших походов. Юрка заходил то с одной стороны, то с другой и колотил верблюда метлой, а тот в ответ только махал хвостом и не собирался никуда двигаться. Никак не подступиться! Тогда Юрка решил помириться с верблюдом — приблизился к верблюду вплотную и уже погладил его, всё-таки животное большое и величественное, постоял рядом и, видно, вздумал покататься на нём. Только занёс ногу, как верблюд повернулся мордой к Юрке и выпустил изо рта пузырь— плевок, который пролетев мимо Юрки, попал прямо в морду Василия Ивановича. Пёс трусливо сжался и беззвучно разинул рот. Юрка отпрыгнул в сторону, однако второй верблюжачий плевок его достал, упав прямо на относительно белую Юркину куртку. От третьего плевка Юрка уклонился с некоторой скоростью и, боясь быть заплёванным, покинул место сражения вместе с метлой и Василием Ивановичем. Было слышно, как Юрка переругивался со своим любимцем. Верблюд встал, ничего Юркиного не отведав и даже не понюхав, плюнул ещё несколько раз в разные стороны, на случай появления врагов, и спокойно отплыл в степь.
Одичавший верблюд в Юркином рассказе перерос в таинственное существо, и уже не верблюд приходил в лагерь, а неизвестно кто, может, даже и Снежный человек? Слова его были такими невинными и правдивыми, Юрка так искренне хотел чего-то необыкновенного, что чудо увеличивалось и увеличивалось. И скоро он сам уже верил, что видел самого настоящего Снежного человека. Рабочим особенно нравилось склонять слово «йети» с разными приставками и суффиксами и поддразнивать Юрку.
Конец сезона, недели три, мы провели в выбросном лагере посреди голой–приголой степи, около источника, вытекающего из трещины чёрных базальтов, окружённого карликовым дубняком, если можно так назвать четыре полудохлых деревца. На сто километров ни одной души, ни дыма от юрт, ни единого поселения. И только ночью целое небо звёзд, которыми можно было развлекаться и узнавать их секреты. «Вон какой блестящий ковш Большой Медведицы!» Юрка, казалось впервые посмотрел на небо, и был чрезвычайно изумлён, что там есть ковши, весы, блюдца, тарелки, рыбы… «И что там целая кухня?» — «Там и кухня и столовая. И стол накрыт — на бесконечность хрусталей, похожих на твои «двенадцать», правда, на скатерти из звёзд». — «Вы прямо так по–книжному. А что пить-то из ковша Большой Медведицы?» — с оттенком иронии спросил Юрка. «Что пить? Как говорят поэты, — Вселенную. Маленькими глоточками. А на весах взвешивать время». — «Ну, они дают!» — удивлялся Юрка, и было непонятно к кому относились его слова.
Днём в этих местах можно было слушать шум травы скитания — перекати–поле, летящей по сухой степи. Оторвавшись от корня, ветвистые стебли катились по ветру, захватывали соломины и разные пушинки и, образуя перекатывающиеся шары, придавали поверхности волнующийся вид. Казалось, что степь колышется и дышит. За этими большими шарами, гонимыми ветром, Юрка вместе с Василием Ивановичем бегали наперегонки. Все собаки, за исключением Василия Ивановича, оставались на старом месте с рабочими и новыми буровиками, и только Василию Ивановичу, за которого Юрка хлопотал, была оказана привилегия выехать вместе со всеми. И пёс поддерживал Юрку во всех его начинаниях и развлечениях. Можно было видеть, как впереди летели перекати–поле, за ними мчался Василий Иванович, прижав уши, и последним гнался Юрка в расстёгнутой куртке, чуть подпрыгивая. И ветер иногда доносил слова, как всегда, мирного переругивания хозяина с псом.