На небе ни звезды

–Что теперь извиняться? Лягу спать. То, что уже знаешь, можно прочесть и завтра. – Альберт закрыл книгу.
– Я, конечно, зря наговорил тебе кучу всего тогда после ужина, – продолжил он. –Я все порядком преувеличил и, возможно, заставил тебя бояться того, что нам пока не грозит. И запрещать тебе общаться с хорошими людьми было ошибкой. Может быть, я уже отвык иметь дело с такими…

Пока он говорил, Валери окончательно пришла в себя и поняла, что ураган чудом пронесся мимо нее. Она и сама не знала, почему так беспокоилась по поводу своего возвращения домой: ведь в последнее время отец очень редко предъявлял ей счеты. Даже вернись она на следующий день, Валери смогла бы что-нибудь наплести и оправдаться. Должно быть, эта ночь, изобилующая событиями сомнительного свойства, внесла сумбур в ее голову и воскресила детский страх перед тем, что тебя кто-то обязательно накажет. Валери пришел в голову великий девиз Не можешь найти ответа – забей, и она решила сказать абстрактное «спасибо» вселенной за то, что избавила ее от лишних проблем, и спокойно пойти спать, пока ее снова не скрутила тошнота. Проспать она собиралась весь день, ни с кем не разговаривая и не отвечая на звонки. Было очевидно, что ни на какие скачки в пятницу она не поедет.

Глава 5 На пороге

Ветер дует в лицо, несет песок. Каждый раз все сильнее, когда подходишь к дому. Солнце садится. Медленно, мерзко, убого. Через полчаса стемнеет. Лучше, чтобы навсегда.

До дома два шага. Они идут впереди, персонал и гости – за ними, на расстоянии примерно пяти метров. Слышно, как закрываются двери машины, как заводится мотор, как колеса плетутся по песку. Голоса, женский смех доносятся откуда-то. Не так уж и далеко, но будто из другого мира. Праздник жизни, в основе которого нет и намека на жизнь. Смейтесь громче, развлекайтесь. Столько притворства… Но какая теперь разница? В пропасть. В пропасть!

Глубокий вдох. Воздух грязный, сухой и холодный. Анри открывает парадную дверь, широко улыбается, встречая хозяев. Как собака. Ничего не знает, даже не пытается понять. И он бесконечно прав: не знать, не знать ничего – только так можно жить. Кто хороший мальчик? Он провожает ее взглядом. Анри любит руки, которые его кормят.

Широко открыть глаза и смотреть на мир. Замечать все и размышлять об этом, пережевывать любую мелочь, строить теории без основы, сочинять сказки на ходу – все, чтобы не дать старым мыслям заполнить голову. Но они все равно скребутся, царапаются внутри, в темноте и все чаще прорываются на свет. Они всегда здесь.

Тащи ее в подвал!

Где та бутылка? Давай ее сюда.

Держи крепче!

Да, сейчас она получит по заслугам.

Здесь мы устанавливаем правила, а ты – никто.

Ни-кто. Ник-то. Никт-о.

Вида остановилась на пороге. Толпа людей прошла мимо, зашла в дом и устремилась в большой зал, откуда уже были слышны звон бокалов и чей-то непрекращающийся хохот. Она смотрела на огороженную площадку перед домом и на сад, ждала, когда рассеется мрак перед глазами, когда можно будет увидеть панораму: полумертвая природа в преддверии серого, мокрого, отупляющего лета.

Начинался дождь. С каждой секундой он становился сильнее, капли все больше, объемнее, вода холоднее. Теперь даже капли нельзя было различить – один сплошной поток лил с неба. Кто-то вопил в зале, люди в панике разбегались по дому. Отовсюду слышались крики сталкивающихся друг с другом мужчин и женщин, летевших куда-то, как пучки протонов. Она посмотрела вверх и поняла, что это океан падает на землю, она видела огромную крутящуюся воронку, пожирающую горизонт. Сад был уже затоплен, вырванные стволы деревьев и разбитые кусты роз крутились в водовороте; монументальное здание дома еще выдерживало натиск падающего с неба потока, но через секунду крыша провалилась, окна разбились и выплеснули наружу водяные потоки с плавающими в них оторванными конечностями, потрепанными головами, на коже, обтягивающей которые, застыли карикатурные улыбки; вечно открытые смеющиеся рты хлебали подсоленную кровью воду и даже не могли издать крика. Чьи-то руки поднимались над водой, будто взывая о помощи, но в следующий миг скрывались в красно-черной пучине, на поверхности которой держались невесомые лепестки роз из сада. Страшный шум воды заглушал мысли, дом полностью разрушился, осколки стекла смешались с камнями, бетоном и досками, и все вместе отправлялось в поток, сносящий все на своем пути. Разве все не так на самом деле?

–Фуршет будет в главном зале?

–Да, мадам, – сухо ответила Вида, наблюдая за тем, как еще одна машина паркуется возле ограды.

Из гостиной доносился голос отца, поднимающего тост за удачные скачки, которые не должны быть омрачены досадными мелочами. Какие еще досадные мелочи? Ничего такого, всего лишь ярчайшее проявление человеческой жестокости, превращающее в руины слабую надежду на то, что во всем этом есть хоть какой-то смысл. Всего лишь доказательство безразличия, отравившего каждую частицу материи. Высшее Безразличие.

Глупая система частиц, ограниченных в пространстве. Сначала был хаос – неизмеримая, бесконечная совокупность мелких элементов, двигаюшихся с огромной скоростью в разном направлении, потом какие-то подобия молекул стали сближаться, другие – все больше расходиться, и так появилось само понятие материи. Из материи произошла форма, а из формы – все предметы и явления. Но даже пройдя весь процесс "эволюции", каждая частица осталась такой же безмозглой, какой была до начала времен, когда обладала неосознанной свободной и не должна была обязательно составлять часть чего-то большего. Большего ли? В любом случае, лучший конец – это чтобы не было начала. Просто остаться на стадии хаоса. Нет системы, нет будущего, нет никого, и никому не больно.

Куда же ты? Искать папочку? Его здесь нет.

Стукачка!

(18 июня 1956 – на грязном календаре)

18 июня 1966 – на чистом календаре в кабинете отца.

(у каждого свои памятные даты)

Вида не заметила, как Александр подошел к ней, хотя со стороны могло показаться, что она наблюдала весь его путь к дому. Его голова была одной большой раной – будто выстрелили из ружья; кровь капала на его пиджак и с рукава стекала на пол. Он схватил ее за руку и отвел подальше от двери.

–Тебе нельзя здесь находиться. У тебя шок.

–С чего ты это взял?

–Не издевайся. Это всем ясно.

–А что мне с того? – Вида сняла шляпу и повесила ее на крючок возле гипсовой статуи льва.

–Скажи, что ты задумала. – Он резко переменился в лице. – Хотя, кому я это говорю…

–Тебе не о чем волноваться. Все отлично.

–Не иронизируй, сейчас неподходящее время. Перестань, прошу тебя.

–Но я ничего не делаю. Снова придумываешь себе проблемы, как тебе еще не надоело?

Вида начала расстегивать пуговицы на пиджаке своего конного костюма. Стало жарко. Ей показалось, что откуда-то с улицы тянет гарью.

–Ты вообще меня слушаешь?

Вида посмотрела ему в глаза. Его взгляд выражал беспокойство, ее – раздражение.

–Со мной все в порядке. Отстань.

–Не в порядке. Скоро приедет врач, он посмотрит.

–Он ко мне не войдет, – резко ответила Вида.

–После такого падения нужен осмотр. Отец настоял.

–Пусть настаивает дальше, только он ко мне не войдет. Я хочу побыть одна. Просто в голову лезут…старые мысли. На меня накатывает, но я справлюсь.

–Тебе все равно нужен врач. Мне позвонить Генри?

–Не втягивай его. В этом нет нужды, неужели не понятно? Я же сказала, что справлюсь.

–Нет, не в этот раз.

–А если и не справлюсь, что тогда? Что он сделает? Снова отправит меня в чертов лагерь, как в детстве? – Ее глаза загорелись злобой.

Александр мгновенно побледнел.

–Так вот оно что…

–Ничего. Снова что-то придумываешь. Просто вырвалось, я вообще об этом не вспоминала до нашего разговора.

–Тогда в чем проблема? И не вспоминай. Меня в лагере тоже пытались напоить, ты знаешь. Это было сто лет назад…