На оперативном обслуживании в Костроме

Я шел уже минут двадцать — никого не было. Повернул назад. Первое же пересечение тропинок поставило меня в тупик — я не представлял, какой из них следовало отдать предпочтение.

Лес стоял мрачный, неухоженный, дерево к дереву, весь в завалах, ощетинившийся сухостоем.

Неожиданно раздался треск сучьев. Я встал за дерево, загнал патрон в патронник, снял курок с предохранителя.

Треск приближался.

— Стой! — крикнул я.— Стреляю...

На тропинку выпрыгнула собака. Я узнал Каро. За ним показался какой-то весь притихший, сконфуженный Смердов. Благодаря ему, а главным образом Каро мы достигли злополучной засады. Войт ждал нас.

Было еще только около одиннадцати утра, а наше дальнейшее пребывание в засаде было уже бессмысленным.

— Меня точно выгонят,— сказал Груздев, когда мы снова расстелили телогрейки.— Вас могут оставить, вы недавно работаете...

— Каро спишут...— Смердов чуть не плакал.

Пес прислушивался к разговору, не оставляя тем временем без внимания лощину внизу. Не в его возможности было осознать все последствия происшедшего, как и свой промах.

Я дал ему хлеба. Смердов разрешил. Каро взял, удивленно глядя на проводника и на меня.

Самоуверенными и веселыми мы приехали сюда еще несколько часов назад. Теперь в наших рядах полное уныние.

— За нами следили. Подождали, пока мы задремлем...

— А собака? — запротестовал Смердов,— Каро обязательно почуял бы!

— Любого? — Войт поднял голову.

— Чужого? Обязательно! На своего мог и не среагировать.

— Как понять «на своего»?!

— Кто с ним работает, кормит...

— Стоп! — Войт сорвался с места.— Какие у тебя отношения с проводником, которого ты сменил?

— Пока не появился Дик, Каро его был первым...

— Преступник не стал бы вытряхивать ветки. Да еще из всех мешков...— дошло до меня.— Достаточно было пощупать.

— Я ему сделаю,— шепотом пригрозил Войт.

Теперь уже осторожно, стараясь не шуметь, мы спускаемся в лощину, наполняем мешки и снова ставим на прежнее место.

Преступников возьмем не мы — другая оперативная группа, следующей ночью...

Но все это было потом. А пока он все тянулся, первый мой день в милиции...

Допросы закончились, задержанных рассадили по камерам.

Поздно вечером в кабинете начальника отделения началось подведение итогов.

— Где Шатров? — начальник милиции протер очки. Он показался мне мудрым Макаренко, чей авторитет был непререкаем.— Кто знает?

Оперативники пожали плечами. Лишь Войт знал, что старший оперуполномоченный поехал к Усольцевой зa отрезом, который я забыл на обыске.

— Сейчас будет,— громко сказал Войт и не ошибся.

В кабинет действительно вошел Шатров. Он не спешил сообщить о результатах своей поездки. Шатров нашел свободный стул, удобно устроился и только потом, измотав мое терпение, подмигнул: отрез серого коверкота прибыл благополучно.

Совещание вел Андрей Николаевич.

— Получена телеграмма из Ленинграда...— сказал он и замолчал. Он был никудышный оратор: говорил о том, что ему самому уже перестало быть интересным.— У них там кража денег. У иностранца. Подрезан карман и бумажник...— Короткие сбивчивые фразы.— Едет оперативная группа. Редкий случаи... На резаных купюрах берут целую группу. И какую! Тряпкин, Паша Пи терский! У каждого, как воры говорят, руки золотые по локоть...

Савватьев доложил:

— В вещах Варнавина в вытрезвителе — три надрезанные двадцатипятирублевки.

— Это за «Омегу»,— заметил Андрей Николаевич.— Пирожковский расплачивался.

Зильберману позвонили. Он передал трубку Андрею Николаевичу:

— Тебя!

— Слушаю... Так... Сейчас, — Андрей Николаевич обводил глазами сидящих, прикидывая, па ком остановить выбор. Все замолчали.— Выезжаю.— Он положил трубку.— Савватьев, со мной. И ты...— Он посмотрел на меня.— В районе набережной, на территории Второго, стреляли. Выезжает оперативная группа Управления. Второе уже выехало.

— Нам не посылать? — спросил Зильберман.

— Пока не надо.

Мы проехали Молочной горой, свернули на набережную. Мелькнуло здание бывшего ночлежного дома, построенного костромским купцом Федором Черновым «на свой капитал для нуждающихся в бесплатном ночлеге без различия всякого сословия и обоего полу...».

И вот через несколько часов я снова на том же месте, где утром мы со Смердовым описывали свои бесчисленные окружности, взбираясь на окрестные холмы и снова спускаясь к Волге. И я снова вижу, как все было...

Сообщение о выстреле на территории Второго не подтвердилось. Все снова сели в машины.

— Я знаю этого мужика, что звонил,— заметил Савватьев.— Он раньше у нас работал. Паникер страшной силы.

— Я его тоже знаю,— вздохнул Андрей Николаевич.— Ну ладно. Тебе, наверное, нет смысла возвращаться в отделение, раз мы около твоего дома...

— Конечно.

Шофер притормозил. Мы были в районе Депутатской улицы.

— Пока,— Савватьев подал мне руку, открыл дверцу, вышел.

Мы проработали с Савватьевым несколько лет. И всегда были в разных подразделениях, показатели которых обычно сравнивали. Когда я служил в Первом отделении, он был во Втором, позже я работал в Свердловском райотделе, Савватьев — в Ленинском. На короткий период нас свел Костромской горотдел.

А потом Савватьева не стало.

В вестибюле областного управления внутренних дел на мраморной доске выбиты фамилии сотрудников, погибших при исполнении служебного долга. Среди них и его — Савватьев.

Мы не дружили. В нас обоих жил дух соперничества. Однажды во время совместной работы в горотделе на служебных занятиях по самбо, к его, а еще больше — к собственному удивлению, я бросил Савватьева через себя на маты.

Никто не мог такое предвидеть. Он был сильнее и опытнее меня, может, это на долю секунды лишило его бдительности.

Так или иначе, я стоял, а Савватьев поднимался с матов. Лицо его было красным, он не смотрел по сторонам. Все в зале смотрели на нас.

— Давай еще раз,— буркнул Савватьев, принимая стойку.

Прозвучала команда собираться и выходить.

— Может, в другой раз? — спросил я.

— Сейчас.

Но в дверях уже возник начальник службы.

— Савватьев, Малевич! — гаркнул он.— Вам что, отдельный приказ?!

Савватьев погиб через неделю. Пьяный уголовник с бритвой выбежал на улицу. Фонари едва горели. Это было в праздничную ночь 7 или 8 ноября на окраине, где и днем мало прохожих.