На острие

– Немедленно прекратите возню! – донеслось из кухни. Это кричала бабушка, жена Дяди Юры. – Ребенок перевозбудится!

Дядя Юра встал на колени и поднес палец к губам. Девочка мгновенно умолкла, но как только она утратила бдительность, Дядя Юра снова принялся ее щекотать.

Дядя Юра вовсе никаким дядей не был. Он просто не мог им быть. У него не было ни братьев, ни сестер, а если и были, то он их не знал, поскольку вырос в детском доме. Его стали называть Дядей, когда ему исполнилось всего тридцать. Он замечательно умел ладить с детьми, они инстинктивно тянулись к нему, а он к ним. Ему было присуще какое-то располагающее к себе спокойствие, которое, казалось, обещало защиту. Он был чуть ниже среднего роста, и его пока еще темные волосы уже начинали редеть. Одним словом, его внешность оставалась совершенно неприметной, если не считать узенькой полоски усов над верхней губой. Вот уже тридцать лет он жил вместе с женой в Ялте, в очень милом, но далеко не роскошном бунгало над Черным морем. У них было трое внуков, но Дядя Юра надеялся, что его пятеро детей родят их значительно больше. Одним из его самых ранних воспоминаний было пребывание в детском доме – дьявольском порождении советской системы, которым управлял садист по имени Сергей Тартаров. Маленький Юрий не знал, кто были его родители. Он и другие обитатели дома подвергались издевательствам с самого раннего детства, и поэтому Юра разработал собственную методику выживания. Сливайся с окружением, избегай неприятностей, а если надо, будь абсолютно безжалостным. В ноябре 1964 года, после того как ему исполнилось пятнадцать, он покинул детский дом. Уже к Рождеству Сергей Тартаров был мертв, его обнаженное изуродованное тело нашли в ближайшем лесу.

– Юрий! Саша! – прогремел в кухне гневный голос, но дальнейшее выступление супруги прервал телефонный звонок. Еще немного задыхаясь от возни с внучкой, он поднял трубку.

– Дядя? Это Мишко.

– Мишко? Рад тебя слышать.

Юрий знал Михайло Бодинчука с тех пор, когда тот еще шестнадцатилетним парнишкой проводил лето в Крыму на семейной даче. Они подружились, и эта дружба продолжалась вот уже семнадцать лет. Особенно она окрепла после того, как молодой Михайло в двадцать три года решил, что его папаше, бывшему сотруднику КГБ, пора оставить семейный бизнес. За помощью в этом деликатном деле Бодинчук-младший обратился к Дяде Юре. И вот теперь, в неполные тридцать три года, Михайло Бодинчук был одним из самых богатых людей на Украине. Он владел парой банков и несколькими приватизированными предприятиями, одно из которых, производящее оружие, особенно процветало. Кроме того, он был любимым клиентом Дяди Юры. Михайло тоже мог быть абсолютно беспощадным, но только в случае крайней необходимости. Дядю Юру тошнило от той садистской любви к насилию ради насилия, которая была присуща подавляющему большинству его заказчиков.

– Я только что играл с Сашей, – объяснил Дядя Юра причину своей одышки.

– А как поживает маленькая Таня?

– Она просто ангел. На прошлой неделе впервые улыбнулась.

– Уверен, что она вырастет красавицей, Дядя. Мне не терпится получить ее фотографию.

– Она будет такой, как ее мама Катя.

Катя была старшей и самой любимой дочерью Дяди Юры.

– Мне очень жаль отрывать тебя от внуков, но у меня есть для тебя небольшая работенка. Ты же знаешь, что тебе я поручаю самые важные дела. Это потребует путешествия в Лондон…

День для полета был прекрасным. Ночью слегка подморозило, и Кальдеру потребовалось некоторое время, чтобы смести ледяные кристаллы с красных крыльев своего биплана «питтс спешиал». Но теперь он уже находился на высоте тысячи двухсот метров и мог полностью оценить красоту сельских ландшафтов Суффолка. Небо было абсолютно чистым, и с этой высоты он мог видеть по меньшей мере на пятьдесят километров в любую сторону. Далеко на юге пятном бурой мглы обозначался Лондон, а к северу находился Тефорд-Форест и две крупные авиабазы: одна в Лакенхите, другая – Милденхолле. На западе располагался Кембридж, где он впервые сел за штурвал самолета в составе университетской эскадрильи. Под ним пробегали тронутые утренней изморозью фермы, а в неглубоких, похожих на пальцы долинах лежал туман. При таком ярком солнце от изморози и тумана не останется и следа, решил Кальдер.

Оглядевшись по сторонам и убедившись, что, кроме него, в небе никого нет, он, чтобы набрать скорость и энергию для предстоящего маневра, повел машину вниз. Затем, взяв ручку на себя, вывел самолет из своего рода пике, ощутив, как резко возросшая сила тяжести прижала его к креслу. Самолет взмыл вверх по вертикали, постепенно теряя скорость. Когда верхнее крыло биплана оказалось на одной линии с горизонтом, он отвел ручку от себя и чуть вправо. Горизонт неторопливо повернулся, и «питтс» под воздействием правого руля стал вверх колесами.

Маневр был выполнен не блестяще, но Кальдеру он доставил большое удовольствие. Джерри, время от времени инструктировавший его в искусстве пилотажа, тоже был бы доволен. Кальдер не имел возможности часто летать, чтобы совершенствоваться в высшем пилотаже, и ему казалось, что его прошлые навыки чуть-чуть заржавели. Но летать он мог только в уик-энды, если позволяла погода.

Со времен Кембриджа Кальдер просто заболел небом. Он оказался прирожденным пилотом и, поступив в Королевские ВВС, всеми силами стремился пройти жесточайший отбор на право пилотировать скоростные реактивные самолеты. Кальдер тренировался на базе ВВС в Англези, носясь стрелой на «хоках» между горами Уэльса и совершая учебные налеты на плотины и мосты. Затем его, как «цыпленка», перевели на базу Коттесмор в Рутленде, чтобы обучить пилотированию «торнадо». Закончив тренировки, он, базируясь на базе Мархэм, целый год летал на «торнадо» со скоростью восемьсот километров в час и на высоте меньше ста метров. Но затем все кончилось в той долине в Уэльсе.

Кальдер выключил зажигание, приподнял нос «питтса» и, как только машина почувствовала намек на падение скорости, вдавил левую педаль в пол кабины. Аэроплан клюнул носом и перешел в штопор. После нескольких витков и потери примерно трехсот метров высоты Кальдер вернул машину в прямой полет и направился домой.

– О'кей, Зеро.

Кальдер последовал через торговый зал вслед за боссом в его кабинет. Это был день раздачи бонусов, самый напряженный в году, когда жизнь в Сити более всего утрачивала связь с остальным миром. Кальдер ненавидел этот день, несмотря на то что он всегда приносил ему хорошие новости. Для трейдеров и торговых агентов крупных инвестиционных банков ежемесячная зарплата составляет лишь часть вознаграждения. Бонусы иногда многократно превышают их годовую заработную плату. В прошлом году бонусы Кальдера измерялись сотнями тысяч фунтов. Во время бума конца девяностых ведущие трейдеры частенько получали по миллиону. Впрочем, теперь подобное случалось редко, да и Кальдер занимал не такой пост, чтобы столько получать. Время раздачи бонусов традиционно являлось периодом приступов ярости, скулежа, обид и никчемных угроз сбежать к конкурентам. А жалоба одного из коллег на то, что его якобы ободрали на четверть миллиона фунтов, вызывала у Кальдера, мягко говоря, тошноту. Он прекрасно понимал, что ни один из трейдеров столько не стоит.

В этом году Алекс впервые выступал в качестве руководителя группы, и ему предстояло объявить своему войску, кто сколько получит. Он, впрочем, знал, что, каковы бы ни были цифры, Мэтт будет доволен, а Нильс примется ныть. Кальдер опасался, что Джен вообще ничего не получит, несмотря на то что трудилась на него изо всех сил и что-то определенно заработала.

– Присаживайся, – сказал Тарек, хватая свои четки.

Сам он ухитрился так и не взглянуть на Кальдера. Похоже, назревала малоприятная сцена. Видимо Тарек понимал, что Кальдер будет недоволен, если они попытаются обойти Джен.

Тарек достал из ящика стола белый конверт и, немного поколебавшись, передал Кальдеру, по-прежнему избегая смотреть ему в глаза.

Кальдер открыл конверт и пробежал глазами состоящий из одного абзаца текст. В середине была проставлена сумма.

Пять тысяч фунтов стерлингов.

Пять тысяч! Поначалу он ничего не мог понять. Он бросил взгляд на имя вверху листка и более внимательно прочитал абзац. Сомнений не оставалось. «Блумфилд-Вайс» имел удовольствие вознаградить его усилия ежегодным бонусом в размере пяти тысячи фунтов.

Бусины на четках Тарека застучали с удвоенной силой.

– Что, черт побери, происходит?

Тарек вздохнул и в первый раз поднял глаза.

– Прости, Зеро. Я очень сожалею. До вчерашнего дня предполагалась более существенная сумма, но после продолжительной дискуссии мы ее урезали.

– Дискуссии с кем?

Тарек в ответ лишь пожал плечами.

– Бибби?

Тарек промолчал, напрягшись чуть сильнее.

– Но почему? В прошлом году мы принесли банку сорок два миллиона баксов, и большую часть времени во главе группы находился я. Я знаю, что год мы начали плохо, но это не должно иметь значения.

– Вообще-то для этого имеется причина, – сказал Тарек. – Я не сомневаюсь, что тебе она хорошо известна.

– Джен. Но почему вы в связи с этой историей отняли бонус у меня?

– Существует мнение, что действия Джен очень плохо отражаются на «Блумфилд-Вайс» и ты, как ее начальник, мог сделать гораздо больше, чтобы не позволить ситуации выйти из-под контроля.

– Полная чушь! И ты это прекрасно знаешь.

Тарек смотрел на Кальдера, и в его больших карих глазах можно было увидеть неподдельную боль.