На перекрестках судеб

«Может, я растение? – лениво текли стороной мысли. – Водяная лилия? Кувшинка? Лотос? Нет, какое там! На лотос я явно не тяну. Какая уж тут экзотика?..»

На прозрачной поверхности отражались облака. Легкие, пушистые, они тянулись за горизонт, унося с собой что-то очень важное. И Бог с ним! Что может быть важнее спокойствия, прохладной неги…

В белоснежных завитках угадывались строения, фигуры, лица… Водная гладь отражала их с четкостью зеркала… До колонн и балкончиков, до волосинок и пуговок, до родных родинок и веснушек… Нет! Только не веснушки! И не родинки! Никаких ассоциаций! Никаких…

– Прочь! – взревела она, выныривая из сонного морока. – Прочь отсюда!!!

– Проснулась, значит, – послышался из глубин скрипучий голос. – Зовите сестричку…

В унылой комнатушке стоял крохотный столик, два креслица, вешалка с одиноким пальто, белый короб холодильника. На стене чуть перекосилось запыленное зеркало.

«Подойти? Ведь нет никого! Впрочем, можно рассмотреть то, что осталось. Чтобы потом не пугаться собственного отражения».

– А стоит ли? Может, так и уйти, не познакомившись с новым обликом? По-английски. Жалеть-то почти некому. Разве что мама… и он… Неужели? Но как же… и когда…

Она позволила себе слегка слукавить. Каждая женщина совершенно точно знает, когда это случилось. И как…

Потрескавшиеся губы тронула улыбка. Первая за три месяца…

– Ой… – резкая боль прервала терзания.

– Болит? Еще бы… Как это Вас угораздило. Поберегли бы голову-то. Давайте смажем… Где тут у нас бальзамчик?

Пожилой доктор вошел неслышно. И тут же принялся суетиться у холодильника. Переставлял флаконы и коробки, что-то бормотал себе под нос, скрипел дверцей, то и дело поправлял съезжающие очки.

– Доктор, насчет беременности Вы не пошутили?

– С Вами шутить небезопасно, – улыбнулся тот, – так что поостерегусь пока. А Вы порадуйтесь.

– Чему?

– Ну как же…

– А, Вы об этом… Вряд ли смогу… не к месту все это… не к месту…

– Я думаю иначе. Если, конечно, Вас интересует чужое мнение. Если хотите, это Божий подарок. Своеобразная замена…

– Нет!!!

– Еще раз простите, сглупил… Какая здесь может быть замена?

Доктор смутился, уронил коробочку с бальзамом. Неуклюже присел.

Она отвернулась к окну. Хотелось плакать. Но слез не было. Похоже, закончились в тот проклятый вечер. Ушли прочь. Вместе с верой и надеждой. Смыли любовь. А заодно и смысл жизни. Оставили боль, горечь. И пустоту…

– Еще один укольчик можно… – шепнул доктор из-за спины. – Так надо. Потерпите денек. Потерпите…

«Еще денек. И еще… и снова… Она только и делает, что терпит. А что остается? Ведь живых в могилу не кладут. А умереть…»

– О самоубийстве даже не думай, – шептала мать, укачивая ее, как маленькую девочку, проснувшуюся от затяжного кошмарного сна. – Грех это, а грешники с невинно убиенными на том свете никогда не встречаются. Никогда…

Мудрая мама знала, как уберечь дочь от последнего шага.

И смогла донести до воспаленного сознания это «никогда». О самоубийстве пришлось забыть. Продолжить земное существование. Лишенное ценностей и смысла. Наполненное болью, гневом и чувством вины. Несмываемой, неискупаемой, обостряющейся каждый день, каждую минуту…

– Бог дает нам лишь те страдания, которые мы сможем вынести, – шептала мама, поглаживая поседевшие прядки. – Держись, моя девочка. Держись…

Ах, если бы она могла! Ах, если бы…

И было забвение. Потом взрыв, психиатрическая лечебница. Бокс для буйно помешанных, как говорили санитары. Недели тяжелого медикаментозного забытья. Между ними – приступы боли, гнева, отчаяния, содранные в кровь пальцы, обломанные ногти, сорванный голос. Что-то еще… такое же острое и беспросветное… Теперь вот, этот крохотный кабинет, палата № 6. И пустота…

Нет, не пустота… Никому не нужная беременность… Начало чьей-то жизни… К чему? У нее не хватит сил и чувств, чтобы выносить, родить, вырастить ребенка… Ее ребенка… ЕГО ребенка…

Она поднялась и подошла к зеркалу. Никакого намека. А должен бы… Совершенно ничего не изменилось с момента последнего свидания с отражением. Изможденная старуха. Пустые, глубоко запавшие глаза. Глубокие носогубные складки. Искусанные в кровь, отливающие синевой губы. Обвисшие груди. Впалый живот. Безвольно опущенные руки…

– Это пройдет, – грустно улыбнулся доктор. – Покой. Хорошее питание. Прогулки на свежем воздухе. Вы выдержите. Время – хороший доктор. Это не банальность, десятилетиями проверенная истина…

«Похоже, теперь все улыбки на ее пути будут грустными. А какими они могут быть после жизни, которая осталась там, на узкой больничной койке. Восемьдесят семь дней назад. Плюс восемь часов. Или уже не восемь? Обратный отсчет? Увы… А ей бы хотелось, чтобы он был обратным…»

– Так что? Будем жить? Вы нужны ребенку. У него никого, кроме Вас…

«Меня тоже нет. Я закончилась… Но если так было угодно Богу, продолжусь в чужой жизни. Начну заново. Было бы за что зацепиться… Впрочем, кажется, есть… Как я могла забыть! Господи…»

Доктор смотрел с ожиданием. Милый доктор…

– Будем. Придется… У них никого, кроме меня…

– Ах, да! Я забыл о Вашей маме…

«Я тоже… Не объяснять же, что не о маме она вела речь…»

Итак, отпущенное ей время не кончилось в тот ужасный день. Просто замедлило свое движение. Потянулось густым киселем сквозь частое сито, свисая бесчисленными сосульками, едва заметно расползаясь липкими кисельными лужами по поверхности души.

– Господи! Ну, сделай же что-нибудь! Я просто не выдержу так долго! Я хочу к ним, понимаешь?

Нет ответа. Стало быть, ей придется сотни, нет, тысячи лет волочь неподъемную ношу. Или…

Рай на земле дается лишь избранным

Июнь 2005, Россия,

заимка в трехстах километрах от поселка Валюшино, Н*-ской области

– Чем сегодня займемся? Может, начнем с баньки?

– Достал ты всех своей озабоченностью, Санек! Ну сколько можно?!

– А я чего? Я ж просто баньку хотел натопить… – развел руками Санек, Сан Саныч Жук, сорокалетний управляющий делами губернии.