На пороге войны

Никакого особого распорядка для учеников не было предусмотрено, однако прививаемую годами жёсткую дисциплину вытравить не получалось. Вставая ещё до пыльного жёлтого рассвета, Харсин неизменно посвящал несколько часов медитации, заново и более прилежно постигая глубины своих эмоций и взращивая ненависть к мастеру. Топлива для неё Даэр давал достаточно.

В тот ярко запомнившийся день Харсин опять подпирал очередную колонну очередного роскошного каасского особняка. Мастер почти незаметным движением головы впервые подозвал его к себе, и ученик повиновался, нацепив максимально нейтральное выражение лица.

Харсин подошёл к Даэру одновременно с незнакомой женщиной-ситхом. В глаза сразу бросалась её болезненная худоба и бледно-серая кожа — несомненно, следы тёмных практик. Несмотря на то, что выглядела дама лет на тридцать, её лицо, обрамлённое длинными платиновыми локонами, было по-детски округлым и казалось почти прозрачным из-за хорошо видимых иссиня-чёрных сосудов. На крупных губах, чей естественный оттенок скрывала алая помада, застыла снисходительная ухмылка. Тёмная сторона давно извратила в целом приятные черты, но такая, наполненная Силой и страстью, она завораживала ещё больше. Пожалуй, даже эта повелительница стала бы лучшим наставником, чем Даэр, хоть Харсин ничего о ней и не знал.

— Тёмный лорд, — чистокровный отвесил глубокий поклон. Настолько, что его можно было принять за издёвку.

— Ах, лорд Даэр, — на лице женщины не дрогнул ни один мускул. — Что за счастье видеть вас на каждом приёме Ваурона.

Судя по тону, счастья тут было мало, и Харсин это понимал, как никто другой. То, что ситх, если верить обращению Даэра, являлась Тёмным советником, заставило его испытать одновременно удивление и разочарование. Никакого особенного величия — не такого, чтобы признать в ней одного из высших лордов Империи. Харсин постарался успокоить себя тем, что просто не знает причин вознесения советницы. Наверняка она — превосходный боец, стратег, мистик или учёный; судить ситха по внешнему виду всегда было довольно опасным занятием. Какую сферу та возглавляла, он сказать тоже не мог. По слухам состав Совета менялся чуть ли не ежечасно, а ошибочное обращение стоило жизни.

— Тёмный лорд, — ученик повторил слова и жест своего мастера, однако гораздо уважительнее.

Повелительница прошлась по Харсину взглядом. Возникло неприятное ощущение, что она с любопытством рассматривает и подмечает в нём каждую деталь, от формы ногтей до количества ресниц. Он мог бы польститься подобным вниманием, но по выражению её золотистых глаз становилось очевидно, что советница разглядывает его не как собрата по Ордену или мужчину, а как вещь, ресурс. Даже Даэр не умел смотреть так уничижительно.

— Тот самый мальчик, которого вы бесчестно увели у моего отца, милорд? — она внезапно решила продемонстрировать интерес к разговору.

— На нём не было бирки, лорд Мнемос, — сдержанно ответил Даэр. — Я лишь успел первым обратить внимание на перспективного ученика. Но ничего, Аэмису остался прекрасный юноша. Яростный, упорный. Такой далеко пойдёт. Может, не слишком умный, но, чтобы подняться в ведомстве вашего отца, мозги-то особо и не нужны, верно?

— Лорд Аэмис не любит подбирать объедки, — скривилась советница, но через секунду расплылась в жутковатой улыбке. — Ему показалось забавным выставить мальчика против его надзирателя. Он и двух минут не продержался с этой суровой бабой. Правда, — она мерзко рассмеялась, — отец всё равно не простил ей проступка. Говорят, бедняжка Маора добрый час изливалась кровью на глазах у всей Академии, пытаясь удержать руками внутренности. Малоприятная смерть, но такая эффектная! Ой, — Мнемос вдруг состроила обеспокоенную мину. — Она ведь была и твоей наставницей, ученик. Мне жаль. Но такое случается со всеми, кто идёт против Дарта Аэмиса.

Ей не было жаль. Даэру не было жаль. Даже ему самому не было. Но никто из них не заслуживал подобной участи: ни Расго, ни Маора. Наказание должно быть справедливым, а жестокость — преследовать цель. Они же просто стали сопутствующим ущербом в игре развращённых властью подонков.

Харсин злился. Злился так сильно, что серые пятна в радужках залило расплавленным золотом, а кровь начала невыносимо жечь изнутри. Он сжал кулаки со всей силой, на которую был способен, — ощущение боли помогало сохранять контроль. Мнемос пытливо глядела на ученика, на его искаженное гневом лицо, наслаждаясь каждым мгновением бессильной ярости. В советнице больше не осталось ничего завораживающего. Глаза горели безумием и ненасытной жаждой чужих мучений. Харсин не хотел превращаться в похожее чудовище и с великим трудом смог усмирить бушующие эмоции.

— Ваш отец никогда не умел ценить хорошие кадры, — спокойно отметил Даэр. Он слегка наклонил голову в сторону ученика, убеждаясь, что тот не собирается делать никаких глупостей.

— Вы уже два раза оскорбили моего отца, лорд, — сквозь зубы прошипела Мнемос. — Я бы не советовала так делать в моём присутствии.

Даэр тут же сделал к ней по-хищному плавный шаг. Начал говорить так тихо, что стоящий рядом Харсин едва мог его услышать.

— Мы оба знаем, что у тебя недостаточно зубов, чтобы кого-то укусить, Мнемос. Вероятно, поэтому Аэмис и держит тебя при себе — не могут же слухи рождаться из ничего, не так ли? Твои бравады никого не впечатлят. Поэтому сгинь с моих глаз и молись, чтобы твой папаша не узнал, что ты опять ко мне лезешь.

Харсин ожидал многого. Что она сейчас сожжёт чистокровку заживо Молнией Силы, отрежет его ядовитый язык или просто прикажет кому-нибудь зарубить наглеца на месте. Но того, что Дарт Мнемос лишь злобно сверкнёт глазами и уйдёт, он и представить себе не мог.

— У вас, видимо, серьёзные покровители, мастер, — сострил Харсин, — если позволяете себе так говорить с Тёмным советником.

— Ты и представить не можешь, — повелитель царственно выпрямился и свёл руки за спиной. — Иди. Ты теперь не нужен.

— Похвастались трофеем и прогоняете?

— Здесь не место для твоих истерик. Делай, как приказано.

Харсин промолчал. Так же позорно промолчал, как и Мнемос. Молчал на борту корабля, молчал, идя за Даэром по широкому мосту к вратам крепости. От нарастающего гнева дыхание участилось, воздуха перестало хватать, но Харсин дождался момента, когда двери холла за ними закрылись.

— Так вы хотели отомстить Аэмису, лорд?

Даэр остановился, но не повернулся к нему.

— Ты и так знаешь ответ.

— Значит, сделали из меня такую же пешку, как из всех остальных, — руки ученика свело от гнева. — Перечеркнули мою жизнь, предназначение, путь, и всё ради глупой шутки!

— Ты бы всё равно не нашёл того, что ищешь, в ученичестве у Аэмиса, — бесстрастно сказал чистокровный. Он не двигался, но вся фигура была напряжена так, будто ситх уже знал, что сейчас произойдёт.

— Откуда вам знать! — выкрикнул Харсин. — Вы напрочь игнорируете моё существование, и теперь я понимаю почему. Вы даже не собирались меня учить, лорд Даэр, хотели лишь волочь за собой как приз, который можно демонстрировать противникам!

Слова, произнесённые в режущей слух тишине, задели сильнее всех остальных.

— Мой ученик должен обладать терпением и достоинством. У тебя нет ни того, ни другого.

Вокруг глаз Харсина проступили тёмные прожилки, расползаясь по коже, словно скверна. Он не раздумывая активировал меч и напал, не давая мастеру опомниться. Застать врасплох не получилось. Даэр развернулся и поставил блок в то же мгновение, его вечно невозмутимое лицо впервые изменила свирепость.

Ярость кипела внутри Харсина, наполняла энергией до краёв, превращая в неостановимую, смертоносную силу. Ему тяжело далось обуздать её, вернуть духу хладнокровность, а рукам — точность, превратить бесформенную волну Силы в остро направленное лезвие. Харсин обрушивал удар за ударом. Каждый был выверен до идеала благодаря многолетним тренировкам, но каким-то образом Даэр отражал их все, словно заранее знал каждое следующее движение ученика.