На поющей планете. (сборник)
Шрифт:
— Это тоже из-за приверженности к счету, — отозвался другой дельфин, который, видимо, был старше и знал больше. — Они считают, сколько существ научились побеждать, им все кажется мало, и они принимаются за следующих. Это называется ненасытностью...
Сам того не желая, он напомнил мне про другую нашу истину, и я воскликнул:
— Это же неотъемлемое свойство духа?
— Свойство духа, когда он — раб тела. Нас природа тоже вынудила в какой-то мере быть рабами примитивной плоти, но зато мы научились высвобождать дух.
Его нравоучительный тон начал меня раздражать.
— Но мы же не можем только беззаботно резвиться на волнах, как это делаете вы!
— Ты видишь
— Люди давно говорят об этом, — сказал я, силясь припомнить какую-нибудь истину, чтобы возразить ему.
— В мозгу человека заложены те же истины, что и в мозгу дельфина, хотя наш мозг крупнее. Но вы никогда не знаете, какие истины верны, а какие — нет, потому что поклоняетесь числам, а числа означают умерщвление.
«Вот тебе и на! Оказывается, у них и мозг крупнее! А впрочем, вероятно, и впрямь крупнее». Но я этого не сказал, я промолчал, потому что изо всех сил искал свою истину. А он обратился к другому дельфину:
— В сущности, первопричина их трагедии — суша. Ты же знаешь, подобные существа есть и на других планетах. Стоя на крошечной скорлупе — земле, люди, наверное, воспринимают Вселенную как колпак, стены которого нужно разбить, чтобы выйти на простор. Вот они и ищут истину с ножом и молотом в руках, дробят стены, не понимая, что обломок — это не целое, что это уже не часть истины, потому что он мертв. Число — это покой, а истина, которую оно символизирует, познаваема только в вечном движении.
— Но мы ведь тоже забрасываем людей в космос! — вставил я.
— Да, именно забрасываете! Используя взрыв и металл. И потому будете встречать там только пламень и лед. Вы не хотите поверить, что простор — это сфера духа.
— Как время — область пространства?.. — начал я, но тут же сам себя перебил. — Изменять! Человек призван изменять и творить!
— И здесь у вас ошибочное понимание, — отозвался он. — Как и мы, вы можете изменять и творить только самих себя. Так поступают все разумные существа во Вселенной, потому что она сама непрерывно создает себя. А вы принялись приспосабливать вещество к своей плоти. Воображаете, будто это — изменение, и не замечаете, что дух ваш остается прежним, что в нем умирают те силы, при помощи которых можно проникнуть в истинную Вселенную. Впрочем, отдельные люди это знают, и мы встречали их среди звезд...
— Не верю! — оборвал его я, потому что это была моя последняя истина, и почувствовал, что возражаю только голосом.
— Оставим этот спор, — вмешался другой дельфин. — Неужели вам не надоело стоять на этой дурацкой тверди, друзья? Посмотрите, какая ночь! Давайте погуляем!
— Я думаю, что ему рискованно отправляться с вами в первый же день, — заметил другой человек.
— Не верю! — крикнул я еще громче и открыл глаза, чтобы увидеть ночь.
Океан с ревом нахлынул в мое межгалактическое пространство, поглотил его, и я оглох от этого рева и ослеп от блеска лунной дороги.
— Верите, — сказал человек, который стоял на скале, озаренный сиянием звезд.
Он стоял на краю скалы, а бесконечная и безначальная живая масса придвинулась к нему и покорно лежала у его ног.
— Сейчас вы поверите до конца, — сказал он и сделал шаг к воде. Потом нагнулся и сел.
Я встал на колени и увидел два длинных, как торпеды, блестящих черных тела.
— Я скоро вернусь, — сказал он.
Я закрыл глаза и сжал кулаки, но ощущал только холод и твердость камня, на котором стоял на коленях. Потом я опять открыл глаза. Человек сидел царственно спокойно, махал мне рукой и летел, как Посейдон, со скоростью торпеды по белому
пути, ведущему к луне, или к солнцу, или к центру Вселенной. По белому пути, который соединял две черные половины океана.— Не верю-ю-ю! — завопил я и бросился бежать прочь — в поле, в темноту. — Не верю-ю-ю!
Я бежал и кричал, пока не наткнулся на шоссе, по которому мы приехали. Оно было жесткое и неподвижное, как скала, шоссе, созданное руками человека. И вело к другому, неоновому, сиянию, полыхавшему в небе, там, где лежал город...
На следующий день, — я как раз проснулся и не понимал, как можно умирать от усталости и видеть такие странные сны, — в номер вошла хорошенькая горничная. С первого же дня она встречала меня многообещающей улыбкой. Но я решил, что вряд ли горничные гостиниц дарят постояльцев своими ласками бесплатно, и потому с весьма важным видом пресекал все ее попытки поинтимничать.
— Это письмо принес для вас один господин еще утром, — прощебетала она фамильярно-весело. — А вы все спите и спите.
— Мы, туристы, сильно устаем, — проворчал я.
— Да, вы, туристы, всегда сильно устаете, — засмеялась она.
Я уже хотел одернуть ее, но увидел фирменный конверт гостиницы и с беспокойством воскликнул:
— Дайте письмо!
Я с трудом распечатал конверт, так сильно дрожали пальцы. Кто бы в этом незнакомом городе мог мне написать и кто мог знать, что я остановился в этой гостинице? Потом я прочел письмо и, наверное, разинул рот, вообще вид у меня, вероятно, был ужасный, так как девушка спросила:
— Что случилось? Плохие новости?
Голос не слушался меня, я только махнул рукой, — уйди, мол, — и, помню, она вышла, как выходят из комнаты безнадежно больного. Я перечитал письмо.
«Дорогой друг, почему вы меня не подождали, я очень тревожился за вас. Но сейчас узнал, что вы спите, и успокоился. Может быть, вы меня неправильно поняли? Я просто хотел дать вам наглядное доказательство того, во что вы и сам поверили. Отдохните хорошенько, а завтра вечером я зайду за вами, и мы вместе отправимся к нашим общим друзьям. Ведь они еще так много хотят вам сказать! Будьте здоровы. Ваш X».
Я вскочил с постели. Ваш X.! Ваш X.! Черт бы его побрал, неужели все это было на самом деле? Я постоял несколько секунд, как лунатик, потом бросился к лежавшим на кресле брюкам и вытащил бумажник. В нем осталось всего несколько банкнот, которых еле хватит на то, чтобы оплатить гостиницу. Надо немедленно уезжать! Без подарка для жены! Бежать, пока его сумасшествие не доконало меня! Я еще раз пересчитал деньги. Считал и ругался.
— Кретин несчастный! Дурак! Развесил уши! На этой идиотской истории не заработаешь даже тех денег, которые ушли на такси!..
НАКОРМИ ОРЛА!
Я упрямо настоял на том, чтобы мне самому разрешили записать мои впечатления и представить их на суд истории. (Говорю «впечатления», потому что назвать их «воспоминаниями» или «мемуарами» было бы неточно, так как сам я в них не уверен). Боялся разрушить уже создавшиеся у людей иллюзии, которые могут и не оказаться иллюзиями. Думаю, что такая доза тщеславия мне полагается — как-никак, я пока единственный на Земле человек, который в состоянии рассказать кое-что о будущем, не рискуя быть обвиненным в шарлатанстве или сумасшествии. Больше того: человек, которому безусловно верят. Но пусть эта вера остается на совести верящих: я не собираюсь за нее отвечать.