На прорыв времени! Дилогия

– Обижаешь – все в лучшем виде. Ты сам-то свою часть приготовил? Кольцо купил?

– Ага. Зацени.

– Стоять, – одернул полезшего в карман ученого Антонов. – Совсем сдурел? Вы же с ней здесь часто бываете? А если вон та красавица, что нынче на нас смотрит, твоей стуканет про кольцо? Всю контору палишь, дятел ты наш высоколобый.

– Блин, не подумал как-то…

– Потом покажешь. Теперь к цветам. Я через Нефедова пробил, розы будут. Много и разных. Это раз. И два: твой «мерс» перекрасят в белый как раз к сроку. Так что восьмого числа действуешь по плану.

Увидев, как изменилось лицо Ильи, Владимир улыбнулся и неожиданно сильно хлопнул своей медвежьей лапой по плечу:

– Не боись, профессор, прорвешься.

– Ага, принц на белом «Мерседесе»… – Кравченко покачал головой и уставился в окно, за которым вновь пошел снег.

– Скажи спасибо, что не конь, – Антонов засмеялся.

Здесь, в глубине раскинувшейся на одну шестую часть суши страны, дыхание войны практически не чувствовалось. Мирный город, мирные люди, планы на будущее. Идущая на дальних рубежах война оставалась где-то там, на страницах газет и в передачах московских радиостанций…

Люди строили жизнь – строили как знали, как умели и как могли, с той лишь разницей, что в этот раз они знали, умели и могли намного больше.

Строили светлое будущее. Но не только его – и светлое настоящее тоже.

Ибо, несмотря на войну, жизнь продолжалась.

3 марта 1947 года. Где-то в Англии

– Мне очень жаль, Уинстон. Но это конец. Мы проиграли, – усталый человек, в котором с трудом можно было узнать короля блистательной еще недавно империи, грустно смотрел на своего премьер-министра.

Похудевший Черчилль, уставший даже больше, склонил голову. Король Георг только что озвучил истину. Простую, незамысловатую – и от того еще более страшную.

Это был конец – если уже и король не верил в победу, значит, Англия проиграла.

Отрезанная от колоний метрополия еще держалась – но это уже была агония умирающего. Страх перед высадкой еще существовал, но даже самые буйные «ястребы» понимали, что евразийцам это совершенно не нужно – они и так победили. И теперь берегли людей, действуя точно так, как планировали действовать сами, британцы – методичными бомбардировками уничтожая промышленность и инфраструктуру.

– А проект «Манхэттен»? Может, попробовать… – глава правительства не договорил.

– Вы прекрасно понимаете, что еще полгода нам не протянуть. Прекрасно понимаете, Уинстон. Наш народ не может более страдать. И шансов у нас нет. Даже если «Манхэттен» завершится успехом – нам будет только хуже. В отличие от США, Британия уязвима – и Сталин отомстит именно нам. А то, что отказываться от своих целей он не будет, вы понимаете не хуже меня. Мы проиграли – и нам следует это признать.

Король, словно заколдованный повторяющий «проиграли», видел, что с каждым словом лицо Черчилля мрачнеет.

– Поэтому, руководствуясь благом народа и интересами страны, я буду вынужден отправить ваше правительство в отставку, Уинстон. И начать переговоры с Союзом. Нам более не нужна война. Англии нужно залечить раны и пытаться жить дальше.

– А вы не боитесь, Ваше Величество? Вспомните, что большевики сделали с русским царем…

– То были другие большевики, Уинстон. Вон Хирохито спокойно живет, Михай, Симеон и Александр Карагеоргиевич вроде как тоже. Не правят, конечно, но и расстреливать их никто не спешит. Я переживу.

Премьер поднялся из кресла и, тяжело переваливаясь, подошел к буфету. Достал початую бутылку коньяка, бокал. Налил на два пальца и залпом выпил. Повернулся к королю:

– Англия под большевиками перестанет быть Англией, Ваше Величество. Вы же понимаете, – броня великого политика на миг дала трещину, и Георг увидел, что душу Черчилля терзает отчаяние, отчаяние большее, чем можно было себе вообразить. Но был этот миг настолько краток, что сам монарх не стал бы утверждать, что уверен в том, что увидел.

– Мы изменимся, это точно. Но Британия уже не та, что раньше. Мы ошиблись, когда ввязались в войну против евразийцев. Ошиблись еще раньше, позволив этому союзу состояться. И теперь имеем дело с последствиями своего выбора.

– Именно так, Ваше Величество, именно так.

– И последнее, Уинстон. Вам лучше покинуть Англию, ибо большевики наверняка потребуют вашу голову – вы знаете это не хуже меня. И у меня не будет другого выбора, кроме как согласиться. А у американцев еще есть шанс выстоять. Отправляйтесь в Америку. О вашей отставке я объявлю в конце следующей недели.

Здесь, в этом скромном кабинете неприметного дома, затерявшегося среди узких улочек провинциального городка в глубине Англии, два, без всякого сомнения, великих человека признались, наконец, себе в своем проигрыше. Здесь некогда блистательная империя поняла, что от нее остался лишь призрак.

Дело оставалось за ее родственником…

2 апреля 1947 года. Москва, Кремль

– Итак, британцы капитулируют, – Молотов выглядел так, словно сам не верил своим собственным словам.

– Не удивительно, – Сталин усмехнулся. Он-то как раз предполагал нечто подобное. С видимым наслаждением пригубив ароматного чая из высокого стакана, вождь продолжил: – После того как наши войска форсировали Суэцкий канал, это было только лишь вопросом времени. Англичане никогда не были идиотами – и понять, насколько плохо их положение, они вполне способны, так же как и оценить возможные последствия своего упрямства.

– Что ж, их капитуляция окончательно обезопасит нашу территорию от возможного удара оружием массового поражения… Пожалуй, теперь можно сосредоточиться на стратегической авиации, флоте и строительстве системы ПВО, – заметил Рокоссовский.

– Вы полагаете, что нам все же понадобятся боевые действия непосредственно на территории Штатов? – осторожно поинтересовался Ледников.

Выглядел бравый маршал не очень – сказывались бессонные ночи над картами и донесениями в Генеральном штабе. Кроме того, прибывший из далекого будущего военачальник очень близко сошелся с Шапошниковым и теперь весьма сильно переживал его смерть.

– Такую возможность исключать нельзя, – Рокоссовский пожал плечами. – Американцы эвакуируются полным ходом. В том числе и из Англии. Но вообще-то они предлагают перемирие.