На пятьдесят оттенков светлее
Шрифт:
Пять тысяч евро! Черт побери!
Мы пообедали и расслабляемся за чашкой кофе в отеле «Le Saint Paul». [8] Вид на окрестности потрясающий. Виноградники и поля подсолнухов в форме лоскутов раскинулись по равнине, перемежаясь здесь и там с аккуратными маленькими французскими виллами. Такой ясный, солнечный день, и нам видны все дороги к морю, слабо поблескивающему на горизонте.
Кристиан прерывает мои размышления.
— Ты спрашивала меня, почему я заплетаю твои волосы, — бормочет он. Его тон тревожит меня. Он выглядит… виноватым.
8
Отель "Le Saint Paul".
— Да.
О,
— Думаю, потому что, Шлюха-наркоманка, обычно, позволяла мне играть с ее волосами. Я не знаю, воспоминание это или сон.
Ого! Это он о маме, которая родила его.
Он смотрит на меня, с непроницаемым выражением лица. Мое сердце выпрыгивает из груди. Что мне сказать, когда он говорит такие вещи?
— Мне нравится, когда ты играешь с моими волосами. — Мой голос звучит неуверенно.
Он смотрит на меня с неопределенностью.
— Ты говоришь правду?
— Да. Это правда. — Я хватаю его за руку. — Я думаю, что ты любил, родившую тебя мать, Кристиан.
Его глаза расширяются, и он смотрит на меня бесстрастно, ничего не говоря.
Черт возьми. Я зашла слишком далеко? Скажи что-нибудь, Пятьдесят — пожалуйста. Но он по-прежнему решительно молчит, глядя на меня бездонными серыми глазами, и это молчание натягивается между нами. Он выглядит потерянным. Он смотрит вниз на мои руки и вздыхает.
— Скажи что-нибудь, — прошу я, потому что не могу выдерживать больше тишину.
Он качает головой, глубоко выдыхая.
— Пойдем. — Он выпускает мою руку и встает. С настороженным выражением лица. Разве я перешагнула отметку? Я понятия не имею. Мое сердце замирает, и я не знаю, сказать ли еще что-нибудь, или просто отпустить. Я выбираю последнее и послушно следую за ним на выход из ресторана. На прекрасной узкой улице, он берет мою руку.
— Куда ты хочешь пойти? — Спрашивает он! И он не зол на меня — хвала Небесам.
Я выдыхаю с облегчением и пожимаю плечами.
— Я не знаю. Я просто рада, что ты все еще разговариваешь со мной.
— Ты знаешь, я не люблю говорить обо всем этом дерьме. Но дело сделано. Все кончено, — говорит он тихо.
— Нет, Кристиан, не кончено.
Мысли окружают меня и впервые я задумалась; что было бы, если бы все, действительно, было кончено. Он всегда будет Пятьдесят оттенков. Мои Пятьдесят оттенков. Хотела бы я, что бы он был другим? Нет — только, чтобы он чувствовал себя любимым.
Взглянув на него, я ловлю момент для того, что бы насладиться его пленительной красотой. И он мой. Он пленит не только прекрасным лицом и телом. Он очаровывает меня. Это то совершенство, которое привлекает меня, что манит меня. Его хрупкая, раненая душа.
Он дарит мне взгляд исподлобья, наполовину — насмешливый, наполовину — настороженный, и полностью — сексуальный, потом берет меня под руку, и мы пробираемся через толпы туристов к месту, где Филипп и Гастон припарковали просторный Мерседес. Я кладу руку в карман его шорт, и благодарна за то, что он не злится на меня.
Но, честно говоря, — как четырехлетний ребенок может не любить свою маму, даже учитывая
то, что она очень плохая мать? Я тяжело вздыхаю и крепко обнимаю его. Я знаю, что за нами следит целая группа охранников. Мне интересно, они вообще едят?Кристиан останавливается рядом с небольшим ювелирным магазинчиком и смотрит на витрину, затем на меня. Он хватает мою руку и проводит пальцем по красной линии следов от наручников.
— Она не болит, — уверяю я его.
Другая рука занята пакетом. Он хватает и эту руку тоже, мягко поворачивает ее, проверяя мои запястья. Платиновые часы «Омега», которые он подарил мне в наше первое утро в Лондоне, прикрывают след от наручников.
Гравировка все еще заставляет меня замирать.
Анастейша,
Ты больше, чем моя любовь, ты — моя жена.
Несмотря ни на что, несмотря на все пятьдесят оттенков, мой муж может быть романтиком. Я смотрю на следы страсти на моих запястьях. С другой стороны, он может быть, иногда, диким.
Выпустив мою левую руку, он приподнимает мой подбородок пальцами и с болью в глазах изучает выражение моего лица,
— Они не болят, — повторяю я.
Он подносит мои руки к губами и покрывает их извиняющимися поцелуями.
— Пойдем, — говорит он и ведет меня в магазин. — Вот. — Кристиан показывает на платиновый браслет, который только что выбрал. Он великолепен; украшенный изящной филигранью в виде абстрактных цветов с мелкими бриллиантами в их серединках.
Он застегивает его на моем запястье. Браслет достаточно широкий, чтобы закрыть отметины от наручников. Он стоит около тридцати тысяч евро, как мне показалось, хотя я и не поняла его разговора с продавцом на французском.
Я еще никогда не носила чего-то столь же дорогого.
— Так-то лучше, — шепчет он.
— Лучше? — Шепчу я, глядя в светящиеся серые глаза, сознавая, что тощая продавщица смотрит на нас завистливым и неодобрительный взглядом.
— Ты знаешь, почему, — говорит неуверенно Кристиан.
— Мне это не нужно. — Я трясу запястье и браслет сдвигается. Он ловит дневной свет, проникающий через окна магазинчика, и маленькие сверкающие радуги танцуют по всем стенам.
— Мне это нужно, — говорит он с абсолютной искренностью.
Почему? Почему ему это нужно? Почему он чувствует себя виноватым? Из-за чего? Из-за следов от наручников? Из-за его биологической матери? Из-за меня? О,Пятьдесят.
— Нет, Кристиан, не нужно. Ты уже дал мне многое. Волшебный медовый месяц. Лондон, Париж, Лазурный Берег и ты. Я очень счастливая девушка, — шепчу я и его взгляд смягчается.
— Нет, Анастейша, я очень счастливый человек.
— Спасибо. — Встав на носочки, я обвила руками его шею и поцеловала. Не из-за браслета. Из-за того, что он — мой.
Еще в машине он занимается самокопанием, глядя на поля, яркие подсолнухи, — головки которых, склоняются все ниже, греясь в лучах полуденного солнца.
Один из близнецов, — я думаю, что это Гастон, — за рулем, и Тейлор сидит рядом с ним впереди. Кристиан печально размышляет о чем-то. Я сжимаю его руку и чувствую ответное ласковое пожатие. Он смотрит на меня, прежде чем отпускает мою руку и ласкает колено. Я одета в короткую, пышную, голубую с белым юбку, и голубой, обтягивающий топ.