На рубежах Среднерусья
Шрифт:
— Не потому ли, товарищ Хрущев, вы задержались, что вашу Шестую армию Манштейн фактически разорвал на куски?
— Я, товарищ Сталин, находился в Седьмой гвардейской армии. Так командующий и я распределили между собой свое пребывание в войсках. Но я постоянно осведомлялся о положении в Шестой. И как только мне сообщили об ухудшении положения в ней, я поспешил на КП фронта. Что касается Седьмой — она держится, противник захватил совсем небольшой плацдарм.
Отвечая Сталину, Хрущев, как обычно, многое недоговаривал: почему, например, Седьмая все же допустила форсирование противником Северного Донца — достаточно серьезного препятствия для танков; какая опасность кроется в захвате на нем плацдармов и как это может повлиять на общий ход сражения на южном фасе Курского
Различные виды неправды не раз спасали Хрущева от политических крушений и способствовали продвижению вверх. Не слишком очевидная ложь, преуменьшение недостатков и преувеличение успехов обычно ему прощались и создавали в его работе благополучный, даже успешный фон. Ложь стала для него бронезащитой от фронтовых выездов.
Сталин знал о его брехливости, но был уверен в том, что Хрущев своими прошлыми связями с троцкистами, усердным уничтожением «врагов народа» в Москве и на Украине железно приковал себя к генеральной, а значит, и его, Сталина, линии. В свою очередь, Хрущев тоже знал, что он по-прежнему нужен Генсеку и ничего сокрушительного не предпримет по отношению к нему — ведь на повестке дня стоит освобождение Украины, а в ней он создал те кадры, которые будут прочно держаться его линии Кольченко, Коротченко, Корниец, Крайнюков…
Последние указания Сталина Хрущев слушал уже совершенно спокойно.
— Вертитесь волчком, но вы обязаны наглухо остановить вражеские танковые корпуса при любых обстоятельствах. Вам Ставка дополнительно выделила три танковых корпуса — это полтысячи танков. Тыловая армейская полоса при любых обстоятельствах должна быть удержана!
8
Получив указания комфронтом, Катуков, внимательно отслеживающий ход наступления танковых дивизий противника, без долгих раздумий выслал вперед по танковой бригаде от каждого корпуса, чтобы они помогли стрелковым дивизиям удержать то, что те еще удерживали, и выиграть время для занятия обороны главными силами армии. Но без согласования с командармом Чистяковым определять им районы не стал.
По общей и военной подготовке Катуков не принадлежал к «шибко» грамотным. Звание «комвзвода» и «комроты» получил в боях Гражданской войны. Между двумя войнами полгода поучился на курсах «Выстрел», где тактике батальона учили добротно, а в тридцать пять прошел еще одни курсы — уже при Военной академии имени Сталина. Там и там при оценке обстановки и принятии решений выказал сметливость и здравый рассудок, хотя спотыкался на теоретических премудростях.
Человеческую твердость проявил, когда вопреки установившимся понятиям о преданности и боязни попасть под подозрения особистов стал ухаживать за женой «врага народа», получившего срок без права переписки. Сколь ни отговаривали его, сколь ни предупреждали и ни стращали последствиями, поступил по любви и по совести. И вот за год до войны Катя — его жена. Два года сопровождает его на всех фронтах и передовых, куда бросали его бригаду, затем корпуса, и вот теперь комфронтом поставил его армию под главный удар врага.
Домчался до НП Чистякова мигом. Тот пока находился на прежнем, до которого долетали рикошетирующие снаряды «четверок» и «тигров».
— Здорово, Иван Михайлович: — Катуков протянул длинную руку командарму, не сразу оторвавшему глаза от карты.
— Здравствуй, здравствуй, Михаил Ефимович. Спасибо, что поспешил мне на помощь. Дела в моей армии сложились хуже некуда. Она разорвана натри части. Вот, взгляни на карту. Без твоей помощи не соберу дивизии ни на одном рубеже. На ночь глядя, главное — как вывести из беды те дивизии, что еще держатся в первой полосе обороны.
— Не позавидуешь тебе, Иван Михайлович. Давай вместе покумекаем, как сначала отвести твои дивизии на промежуточную позицию. Собрать все на одном рубеже, да еще в такую короткую ночь, не удастся, а перемещать их в светлое время — наверняка
погубить. Еще хуже — пропустим корпуса Гота ко второй полосе, если не дальше. Предлагаю вот что: двумя моими бригадами усилить твои части, которые задержали клинья немцев, а одну поставить в промежутке между ними. Отойдут твои дивизии за мои бригады, посмотрим, чем и как им помочь.Едва командармы закончили передавать по рациям задачи своим соединениям, за дверью блиндажа фыркнул «КВ». Катуков осведомил Чистякова:
— Мой. Я проскочу на промежуточную, присмотрюсь к ней и там встречу свои бригады.
— Что ж… теперь ты мой начальник.
— Не будем считаться, кто и насколько старший из нас.
Выйдя из блиндажа, довольно легко поднялся на танк, влез в башню и дал знак механику-водителю трогаться. За «КВ» последовали «тридцатьчетверка» и «Т-70». Приметив тощую рощицу на неприметной высоте, Катуков остановил на ней свою машину. Близь и даль уже погрузились в наступающий мрак. До тыловой границы первой полосы обороны оставалось два-три километра. Поднял к глазам бинокль— различил черные корпуса нескольких немецких танков. Около них вроде бы слонялись или готовились к ужину экипажи. Их беспечность удивила командарма. Ведь дай прицельный выстрел — и всех наповал. Неужели немцы уже забыли беды под Сталинградом и уверовали, что и третье военное лето снова будет немецким? Желание жахнуть по вражеским экипажам заскребло горло — воздержался, можно накликать беду на отходящих пехотинцев.
Сумерки еще более уплотнились, и на флангах того клина, который удерживали две дивизии Чистякова, начался отход. Его означала то и дело вспыхивающая стрельба. Всполошенная, злая — со стороны немцев (проморгали начало отхода русских) и редкая вынужденная — наших подразделений. Она не обеспокоила командарма. Вдоль Ворсклы и Липового Донца отход прикрывали надежные комбриги.
К середине ночи на промежуточную позицию отошли две дивизии, оборонявшиеся между клиньями врага. Катуков не стал их задерживать — пусть отходят сразу на вторую полосу и там переведут дух. За день в полуокружении хватили лиха по макушку.
Пехота и уцелевшие противотанковые орудия скрылись в темноте — танки остались одни. Между ними продолжали отходить пехотинцы, в ночной суматохе отбившиеся от своих подразделений. Начал заниматься рассвет — отходили и отползали только раненые.
Со стороны противника донесся тонкий, порой завывающий гул моторов — видимо, начали рыскать разведывательные «тройки» и бронетранспортеры. Приблизились — предположение подтвердил комбриг Драгунский. Командарм распорядился: подойдут поближе — поразить наверняка, чтобы не донесли того, что рассмотрели. Так и произошло. Пять «троек» удалось спалить, две все же отошли.
С восходом солнца, когда немцы нередко возобновляли наступление, Катуков подал сигнал бригадам вернуться в состав корпусов. Сам же подался на НГ1 Чистякова. Войдя в блиндаж, освещенный крестьянскими лампами, Катуков снял фуражку и протер ее околыш.
— Как отошли твои гвардейцы?
— Пятьдесят вторая и шестьдесят седьмая, можно сказать, вполне сносно. За день боев состав их уменьшился на треть, а пехота и того больше. Но солдаты и офицеры дух сохранили. А вот те полки, что притупляли бронеклинья, уполовинились. По орудьям и танкам поддержки — даже больше. Немцы понимают — в них основная сила обороны и не жалели для них ни снарядов, ни бомб.
— Похоже, отходить из твоих войск уже некому. Пожалуй, и нам пора перебираться на вторую полосу. Чую, Гот рассержен за более чем скромное продвижение, и нам надо ожидать, что он прикажет ввести резервы корпусов и добавить им «тигров», а возможно, и «пантер». Давай разберемся, где твои войска осели в обороне густо, а где на живую нитку. Мои корпуса заняли оборону так: шестой — справа, в центре — механизированный, слева — гвардейский. Сегодня Гот, вероятно, возобновит наступление после девяти-десяти. Чтобы подбодрить своих «золдатен», распорядится дать завтрак поплотнее и обязательно со шнапсом. Успеешь ли, Иван Федорович, за оставшееся время переместить свои части, чтобы укрепить промежутки между моими корпусами?