На руках у Бога. О радости быть христианином

Эта хрупкая святыня, уязвимая мощь, смиренное величие, наша сестра-вода – воистину святыня, потому что способна обновлять сердца, пробуждать души, возвращать детям память об их подлинном Отце.

Почему я не умею прощать?

Вера во Христа есть личное дело каждого. Так ли это на самом деле? Вот слова, которые доказывают обратное:

«Божественную же пня Кровь ко общению, первее примирися тя опечалившим, таже, дерзая, таинственное брашно яждь».

Это из молитвы перед Причастием. Смысл такой: если собираешься причаститься, прежде всего прости тех, кто тебя обидел. Согласитесь, логичнее было бы требовать примирения с теми, кого я обидел, но молитва говорит о другом. Если ты христианин, ты и так не должен людей обижать, но даже для такого хорошего и безобидного человека остается серьезной проблемой простить своих обидчиков. И это очень непросто.

Было время, я не верил, что такие люди вообще есть на свете – те, кто не может простить. Сколько раз в откровенном разговоре мне признавались в неспособности простить родителей, друга, мужа или коллегу. Но ведь это же так просто: прости, да и дело с концом! В жизни всякое бывает!

А потом я узнал, что такое бессонница. И познакомился с «призраками». Каждую ночь меня накрывали воспоминания. И почему только тишина ночи будит самое страшное? Просыпались старинные обиды, забытые предательства и унижения. Человек давно умер, все ушло, но, оказывается, я никак не могу ему отпустить, и самое страшное, я сам себя простить не в состоянии, ведь среди «призраков» и мои неотменимые поступки.

Право на обиду

Прощеное воскресенье – такой красивый сердечный обычай! Сколько раз я обнимался с этими людьми в канун поста, мы простили друг друга, но достаточно одной бессонной ночи, и я снова ранен и растерзан прошлым, и только солнечный свет несет мне исцеление. А рядом ходят люди, которым не помогает даже солнце. «Призраки» не отпускают их даже днем. И только причитания:

– Почему я не могу простить отца? Ведь я стараюсь, молюсь – не отпускает…

– Как простить маму? У нас все хорошо, я скрываю, но себя не обманешь.

– Как забыть, что мне сделал друг? Я ему простил, но горечь никуда не уходит.

– Не могу простить себя. Ненавижу! Терпеть себя не могу!

– Как помириться с братом? Мы давно простили друг друга, но только увижу его, и сердце падает.

Очень часто это говорят верующие, церковные люди. Есть среди них и священники, и даже епископы. Потому что мы просто люди, и у каждого из нас, вне зависимости от сана и возраста, есть сердце и слезы, пусть даже на людях я сильный и уважаемый человек. Но как научиться прощать? Не знаю. Я сам этому только учусь и прошел небольшой путь, но кое-что все же можно сделать.

Самое главное – быть честным и признаться себе в своей слабости. Мне кажется, люди были бы куда сильнее и успешнее, умей они разрешить себе быть слабыми. Не бывает неуязвимых людей. Надо помнить о своей уязвимости, спокойно и весело принять эту уязвимость.

Право быть обиженным – привилегия человека, знак благородной человеческой слабости. Способность обидеться – признак здоровья. Если в вашей пьесе есть фраза «меня невозможно обидеть», значит, у вас роль робота. Нормальный человек может обижаться и должен обижаться. Только надо научиться делать это правильно, потому что обидчивость – это словно щепотка дорогой приправы в роскошном блюде: переперчишь – испортишь все, а может, и отравишься. Без специи нельзя, но обед не может состоять из одних специй. Человек – хозяин своих эмоций. Должен быть. Приручить эмоции – дело трудное и хлопотное. Воспитание чувств – тонкое искусство. Если вы не гранитный памятник, то обязательно будете обижаться, но то, в какую форму и на какой срок выльется эта обида, зависит только от вас. Обижайтесь на здоровье, но отнеситесь к этому как к учебе, тренировке, не боясь ошибиться, пойти по неверному пути. Отнеситесь к своей обидчивости со спортивным азартом. Развлекайтесь!

Душегубные старухи

В одном монастыре жили две старинные монашки Дорофея и Досифея. Они пришли в обитель в одно время, девочки-одногодки. Крепко трудились, терпели невзгоды, прошли через лагеря. Но всегда вместе. После войны вернулись в родной город и до самой смерти прожили в тесной комнатке с другими выжившими сестрами. Так попали бы инокини-исповедницы в патерик или сборник для назидательного чтения, если бы не одна особенность их быта: с первого дня знакомства сестры воевали друг с другом. Это была бесконечная тяжба со всеми элементами борьбы, включая шантаж, подлог, интриги и сколачивание коалиций. Ни дня они не могли прожить друг без друга, так же как и без ругани и взаимных обид и обвинений. Их пытались урезонить, их мирили, стыдили, усовещивали – все без успеха.

Когда Дорофея собралась помирать, игуменья позвала священника для напутствия, а сестры общими усилиями подтащили Досифею проститься. Дорофея прослезилась и, обнимая подругу, сказала слабеющим голосом:

– Бог тебе простит, Досифея. Но знай, что ты враг мой до смерти.

Сестры от таких слов разбежались в ужасе: – Ой, страх, страх! Ой, грех, грех!

Правда, свидетель прощания, один древний батюшка, заходился звонким смехом, вспоминая эту сцену. А я слушал и никак не мог понять, что для некоторых товарищей динамичная смена горьких обид и трогательных прощений была единственным доступным развлечением в их небогатой событиями жизни, разновидностью игры, где у каждого своя роль, так что друг без друга невозможно прожить и дня – затоскуешь и того гляди тронешься.

А древний батюшка смеялся. И меня заразил. Трудно сохранять серьезность, когда речь идет об игре. И уж по крайней мере, не надо искать трагедии там, где дают комедии.

Как убить память?

Если меня обидели, я разрешаю себе некоторое время пообижаться, ведь это очень приятно и даже полезно. А потом обычно забываю.

Или записываю, потому что на память полагаться нельзя.

Товарищ в фетровой шляпе спешит в метро. Улыбнулись друг другу в легком поклоне. Откуда я его знаю? Сверяюсь с записями: «писал на меня донос». Вот змей!

Второй важный момент в преодолении обиды – признайся себе с предельной серьезностью: люди могут быть последними подлецами и негодяями.

– Надо простить, потому что я во всем виноват.

– Не льсти себе: ты не можешь быть виноват во всем. Если твой обидчик – злобный тип, какая твоя вина?

Как ни странно, путь к прощению пролегает через поле честности. Не надо пускать благочестивый туман «спасительных» слов. Если вам сделали гадость, тем более умышленно, правильно назовите этот поступок. И это поможет вам простить.

– Простить окончательно? До конца?

– Все зависит от того, что вы имеете в виду.

Почему я советую научиться правильно обижаться? Потому что в это искусство включается и навык борьбы со стереотипами примирения, которые только мешают помириться. У каждого есть представление о том, как выглядит идеальное прощение. Например, он, окровавленный и в струпьях, потеряв один глаз и все свои квартиры, все осознав, падает на колени, вы плачете, целуете его в беззубый рот, а потом, забыв все, весело скачете по лужайкам, крепко ухватившись за руки.

Так не бывает. Потому что не все процессы обратимы. Есть вещь, которую у нас в Гомеле называют метафизической не о т мен им о с т ъ ю поступка. Любят у нас в Гомеле давать причудливые имена простым идеям. Суть в том, что, если человек сделал подлость, этот поступок можно загладить, искупить, вымолить, но его нельзя вымарать из истории, его нельзя отменить. Любой поступок – навсегда. Поэтому жизнь наша так трагична и серьезна. Этой простой истины не понимают люди, обвиняющие христиан, что мы все тут хорошо устроились: греши да кайся, и Бог все простит. Бог простит, но моя история, моя биография – это и есть мой портрет, мое лицо, моя личность. Все остается. Чем страшнее проступок, тем больше усилий требуется, чтобы искупить его. Прощение не отменяет труд искупления, поэтому так хорошо живому – у него еще есть время исправить хоть что-то.