На румбе — Полярная звезда

Скоротечен морской бой. Еще каких-нибудь полчаса назад катера покинули базу, и вот они, уже обнаружив цель, по приказу флагмана разбились на боевые группы и начали маневрирование по выходу в атаку.

Красавец эсминец, вспарывая залив, проник в наши воды. Катера обнаружены. Артиллерия ОБК открыла огонь. Но дымзавесчики уже протянули свои защитные полосы, отсекая катера от отряда боевых кораблей «противника» и затрудняя ведение прицельного огня.

Определив на глаз курс и скорость эсминца, Сергей установил данные на катерном прицеле и, медленно склоняясь вправо, выходил на ОБК. Слева от него в полукабельтове несся катер, концевой в этой ударной группе. Внезапно он резко сбавил ход и развернулся, выходя из атаки. «Подбит», — понял Стрелков. И в этот момент посредник из штаба флота, капитан 3 ранга Пронин, находящийся на катере, скомандовал:

— Командир, ваш торпедист «убит».

— Боцман, — крикнул Сергей Литовцеву, — заменить торпедиста. Аметов, заменить боцмана.

Боцман тотчас же бросился к торпедным аппаратам и занял место у задних крышек, а матрос Аметов встал слева от Стрелкова.

— Товарыщ командыра, я тут, — доложил он и радостно улыбнулся.

«Сектор разорван, — лихорадочно соображал Стрелков. — Необходимо подвернуть левее и сомкнуть его». И в этот миг катер вошел в дымовое облако. Закашлялся посредник. Ему вторил Аметов. А через несколько секунд темная полоса отодвинулась, и прямо перед глазами Стрелкова вырос силуэт эсминца.

Стремительно рассекая воду, он, видимо, только что уклонился от торпед группы Туркова, отвернув вправо, и теперь вновь возвращался на курс.

«Ага, — сообразил Сергей, — теперь ему никуда не уйти. Задний ход давать сейчас не будет, а через несколько секунд подставит мне борт. Нет, я не буду стрелять по корме, излишняя роскошь, я ударю по нему».

И, умышленно уменьшая угол упреждения, Стрелков подвернул влево.

— Аппараты, товсь!

Молниеносно выхвачена чека, стопорящая рукоятку коробки стрельбы. И вот уже эсминец на линии визира.

— Залп!

Сергей рванул на себя рукоятку, и в следующее мгновение силой отдачи катер дернуло назад, и Сергей грудью упал на катерный прицел.

«Теперь быстрее оторваться», — командовал он себе.

И, ложась на штурвал, вращал его вправо, выводя катер из под «обстрела». Багелев, сбросив обороты на правом дизеле, помогал развороту катера на курс отхода.

— Лихо! — похвалил Стрелкова посредник, когда, оторвавшись на положенную дистанцию, Сергей заглушил моторы.

…Разбор учения проходил на следующий день. Но уже накануне, вечером, вернувшийся из штаба соединения комдив сообщил — стреляли успешно и даже более того. Что означало «и даже более того» никто не знал.

И только на следующий день, сверив все данные с катеров и корабля-цели, комдив развел руками:

— По всем данным должны были попасть максимум четыре торпеды, а попало шесть. На эсминце установили это точно. Кто может внести ясность?

Сергей, густо покраснев, поднялся с места.

— Вы, Стрелков? — удивился комдив. — Ну, я слушаю.

— Товарищ комдив, когда я выскочил из дымзавесы и увидел лежащий на циркуляции эсминец, постепенно подставляющий мне борт, я понял, что задний ход он давать сейчас не станет, и потому я уменьшил угол упреждения. Две лишние торпеды, прошедшие под эсминцем, это мои.

— Т-а-а-к! — протянул комдив. И понять, что за этим «т-а-а-к» стояло, было невозможно. Турков опустил глаза. — А что я вчера вам говорил?

— Вчера была теория, товарищ комдив, — еще больше краснея, выдавил Стрелков. — А во время атаки — практика. Не мог я иначе поступить.

Наступило минутное молчание. Все ждали, что скажет Турков. А тот не спешил, нервно барабаня пальцем по столу. Потом, видимо, придя к определенному выводу, встал.

— Вот что я думаю, Стрелков. Твои, скажем в кавычках, лишние торпеды, попавшие в цель, насторожили комиссию и могут нам стоить приза. И все же ты поступил верно. В боевой обстановке надо поступать только так. А будет приз нашим или нет — пусть разбирается комиссия. Там люди опытные.

ДО СВИДАНИЯ, ВАСИЛИЙ ИВАНОВИЧ!

После призовых стрельб Стрелков остро ощутил, что пройден какой-то очень важный рубеж. Он почувствовал свою силу, умение принимать самостоятельно решения и командовать людьми в сложной и быстро меняющейся обстановке флотской службы.

Сергею нравилась его хлопотливая командирская должность, необходимость ежедневно решать самостоятельно множество вопросов и внезапных вводных, которые могли поступить в любую секунду. Он любил ранние утренние минуты, когда оживала база, команды в составе дивизиона или по экипажам двигались к пирсам на подъем Военно-морского флага. Он любил чувство слитности с катером, послушно устремлявшемся вперед, разбрасывая пенные брызги на такой скорости, что казалось — летишь. Он любил свой экипаж, любил море за то, что оно постоянно испытывало его.

И еще он любил Катю. Он любил ее так крепко, что думал о ней постоянно. А Катя успела уже войти в ритм его беспокойной жизни, давно была женой командира.

Им выделили комнатушку в шесть квадратных метров, два из которых занимала огромная плита. Но Катя, непонятно как, превратила эту комнатушку в уютный и гостеприимный дом, открытый для друзей. Даже Быков, обычно сдержанный на похвалу, сказал Стрелкову:

— Ну, Сергей Иванович, жена у тебя молодцом!

Узнав, что у нее диплом библиотечного института, ей предложили место в библиотеке гарнизона. И хотя должность была очень скромной, она согласилась без колебаний.

Катя сразу же развила кипучую общественную деятельность: записалась в драмкружок, организовала передвижную библиотечку для катерников, начала готовить вечер морской поэзии…

Все шло прекрасно. И вдруг — потрясение! Уходит Быков. Об этом на совещании в штабе сообщил комдив. Едет на учебу.

Молодые командиры из звена Быкова переживали это событие болезненно. Они понимали: кто бы ни пришел на его место, он не сможет заменить Быкова.

А тот собирался недолго. Не в его характере было тянуть волынку. Два дня — и шабаш. Перед отъездом зашел в казарму. Катерники окружили его, стали вспоминать совместную службу, войну с Японией, делились своими житейскими планами, кто куда собирается после увольнения в запас. Говорили, как с родным, близким человеком.

— Вы уж, Василий Иванович, не поминайте нас лихом, — сказал за всех боцман. — Мы, конечно, старались, чтобы все было по-человечески, но все ж таки, наверное, немало доставили вам забот.

— Доставляли, доставляли, Рогов, было дело, — сдержанно улыбнулся Быков, но было видно, что он взволнован и растроган. — Только это не главное. А главное то, что болели мы за общее дело. Этому я вас учил. Теперь тому те вас будут учить молодые командиры, которых, мне кажется, вы хорошо приняли в свой коллектив. Это правильно. За ними будущее.

Помолчав немного, Быков добавил:

— Я не прощаюсь. Завтра утром, когда пойдете в море, я приду вас проводить.

Весь вечер Стрелков был задумчив и рассеян. И даже в разговоре с Катей часто отвечал невпопад.

— Не горюй, — успокаивала его Катя. — Ну что поделаешь. Ты же сам говорил — такова морская служба. Сегодня здесь, завтра — там.

— Да я все понимаю, Котенок, — соглашался Сергей. — А душа не принимает.

— Ты радоваться должен, что в твоей жизни был такой человек, как Василий Иванович. Тебе крупно повезло, Сережа.