На самых дальних...
Шрифт:
— Отчего же, оригинал тоже хорош! — сдавался понемногу Заварушкин.
Но потом все снова возвращалось на круги своя. Валера с головой уходил в работу и вспоминал о ней лишь тогда, когда в этой работе неожиданно наступал перерыв.
Подружка Зойки, Верочка Черенец, которая уже устроила свою жизнь, сойдясь с разведенным завклубом, бывало, говорила ей:
— Выбрось ты его из головы, горе ты мое! Растеряешь всех своих женихов, попомни мое слово. А ребята за тобой ходили неплохие. Этот капитан с «эреса» — красавчик, вся «сайра» за ним бегала, да и студенточки. Из рыбкоопа зам — тоже ничего дядечка, хоть и в годах. А военный моряк — чем плох? А ты втюрилась по уши в этого своего доктора и бегаешь за ним, как телка, гордости в тебе нет. А ты разберись, что к чему, подумай. Такие мужики, как твой Валера, для семейной жизни
— Это почему же?
— Порода есть такая у мужиков: «цельный человек» называется. Гена мой говорил. У них профессия — работа и хобби — тоже работа. Вот они и вкалывают двадцать четыре часа в сутки. Знавала я таких. Только теперь от них подальше.
— Ладно языком молоть!
— Что ладно? Да у нас тут, в поселке, целая компания таких набирается. И заметь, все больше друзья между собой, как будто сговорились.
— Кто же это?
— Боря этот Логунов, которого оперировали, идет по поселку — не подступись, никого не замечает, деловой. Земцев, старший лейтенант, в кожаной куртке ходит, жена — такая милая женщина, учительница, а он целыми сутками на этих шхунах пропадает. Капитана Дымова с «Дианы» знаешь? На берег боится сойти, его на берегу качает. Парторг наш, Иван Иванович, — сердце больное, квартира во Владивостоке, пенсия приличная, живи себе потихоньку, сопи, пока сопится. А он тут свое здоровье гробит, думает — памятник поставят. Вот и Валера твой такой же. Целый день так бы и торчал у себя в больнице, и резал бы, и резал бы — токо подавай!
Зойка грустно вздохнула.
— Чего вздыхаешь?
— Вот за это я его и люблю…
— Тю, дура ненормальная!
Зойка мучилась, терялась в догадках. Нет, кто-то у ее доктора есть. Не может быть, чтоб все это так просто. С виду такой решительный мужик! Наверное, кто-нибудь из этих пигалиц медсестер. В тихом омуте черти, говорят, водятся.
Вот и сейчас она не ушла от больницы, осталась стоять у окон, сама не зная, зачем и хорошо ли это, плохо ли. Долго она не решалась подойти ближе, ждала, может, Заварушкин догадается, выйдет сам. Но он не выходил. Она бы наверняка догадалась: женщины догадливее, знала это по себе. Наконец решилась. Обошла больницу со стороны двора, приблизилась к окнам и заглянула. «Ой, мамочки!» Редискина увидела Таню и обомлела. Как с картинки! И без парика. Волосы свои, красивые. Конечно, им, городским, можно. Попробовала б она здесь. То тайфун на две недели задует, того и гляди, с ног сшибет. То пеплом посыплет с вулкана. Тут не то что одного — трех париков мало…
Валера вышел на крыльцо покурить, привычка у него была такая — курить на крыльце. Только что он капитально устроил Таню в палате у Бориса, самолично внес туда кровать, тумбочку, электроплитку. Пусть побудут хоть три дня вместе. Хорошие ребята, душевные. А влюблены друг в друга — позавидовать можно! Вот только окно надо им завесить: с улицы все видно, как в кино. Он перегнулся через перила и заметил у окон чью-то фигуру. Заварушкин спустился с крыльца и неслышно подошел. Это была Зойка. Она стояла на цыпочках, и в глазах у нее светился большой женский профессиональный интерес. Валера немного подождал и кашлянул. Она обернулась и обомлела.
— Я… у меня голова что-то… — пробормотала сбивчиво.
— С головой, значит, плохо? — спросил Валера.
— Да, плохо.
— Ладно, пошли, поправим твою голову. — Валера взял ее, как ребенка, за руку и повел.
Они прошли по длинному коридору, вслед им смотрел медперсонал. Зойка чувствовала эти взгляды и смущалась, а он все не отпускал ее руку, пока они не оказались в его кабинете. Заварушкин открыл стеклянный шкаф с лекарствами, что-то наболтал ей в стакане и приказал:
— Пей!
— А что это? — спросила она.
— Какая тебе разница?
— А может, ты меня отравить хочешь, доктор Валера Заварушкин?
— Нет, травить я тебя не стану, девушка моя Редискина, я, как Отелло, тебя задушу, — улыбаясь, ответил Заварушкин. — В своих объятиях.
— Ой, Валера… — только и сказала Зойка.
10
САТО ЭЙДЗИ. 1930 года рождения, префектура Ямагата, г. Саката, беспартийный, образование 6 классов, женат, 3 детей, повар, не судим, проживает: Нэмуро, ул. Котохыра, 8.
«До 1968 года я занимался сельским хозяйством, выращивал рис. Потом переехал в Нэмуро и с тех пор работаю на море. Плавал на кальмарных и тресколовных шхунах. В семье я один мужчина.
Был принят на работу представителем компании Ямомото. Вели промысел в районе Сапкаку. По-моему, все время в нейтральных водах. Сколько точно было до берега, я сказать затрудняюсь. Кроме того, я повар и большую часть времени проводил на камбузе».
«Вы ранее задерживались в советских водах?»
«Да, задерживался. Но к уголовной ответственности не привлекался».
Земцев был в большом цейтноте. Воображаемый красный флажок на его часах времени уже стал неумолимо подниматься вверх. И, как всегда в таких ситуациях, предельно четко и рационально работала его мысль. Он анализировал события дня, по привычке разделяя их на удачные и менее удавшиеся. Подобно тому как разность полюсов рождает в цепи электрический ток, так разность положительных и отрицательных эмоций толкала вперед его мысль, заставляла ее трудиться.
Пожалуй, положение его было все же предпочтительней, чем у его оппонентов — сендо и хозяина Ямомото. Он уже кое-что знал, и знал это с твердой определенностью. Радист с «Дзуйсё-мару» успел-таки отстучать на Хоккайдо о случившемся. Японцы выжидают, и в этом тоже есть свой резон — не исключено, что шхуна будет освобождена и без постороннего на то вмешательства, преждевременный шаг не всегда самый разумный. Из десяти человек команды, участвующих в сговоре, шестерых уже, пожалуй, можно исключить из кандидатов в свидетели: сендо, Ямомото, Хираси и Масахико — с полной определенностью, боцмана и повара — с вероятной.
В противоположность ему, Абэ Тэруо и Ямомото, изолированные от команды, были в полном неведении, не знали, как ведут себя рыбаки, держат ли слово. Ямомото добивался свидания с ним и разговора, конечно, не для того, чтобы вновь повторить свои угрозы. Его больше интересовало состояние Земцева и его ответ. На основании этого он рассчитывал определить, как далеко продвинулся Земцев в дознании, какими новыми сведениями он теперь располагает.
Что касается боцмана и повара, Земцев был уверен, что не ошибся и не поспешил с выводами.
Боцман Иноуэ Тосио, мрачного вида невысокий сорокапятилетний мужчина с хмурым колючим взглядом, был неразговорчив. Обремененный семьей, этот человек, чувствовалось, нелегко пробивал себе положение. В боцманы выслужился у Ямомото, с усердием служил у него, держался за место, команда его побаивалась, дружбу он ни с кем не водил. Земцев знал эту категорию людей. Этот не скажет ничего лишнего, будет молчать до конца. Ему даже не имело смысла напоминать о гуманности нашего закона, трижды освобождавшего его от судебной ответственности за участие в незаконном промысле.
Повар Сато Эйдзи — прямая противоположность боцману, разговорчивый, общительный, предупредительный, зато и более хитрый, чем тугодум Тосио. Из сорокаминутного их разговора Земцев уяснил всего две вещи: повар очень любит детей (своих и вообще) и локатор на «Дзуйсё-мару», фирмы «Фуруно», часто и в нужный момент барахлит. Барахлил он, разумеется, и весь последний рейс. Все попытки Земцева направить разговор в нужное русло изобретательный Сато легко сводил к двум своим исходным… С этой категорией подследственных можно работать, но они требуют массу времени, а такой роскоши Земцев как раз и не мог себе позволить.
Оставалось трое. С кого начать? Над этим и размышлял Земцев, когда вошел дежурный.
— Товарищ старший лейтенант, как быть с ДП? На камбузе рыба кончилась.
— Какое ДП? В чем дело? — Земцев был раздосадован, он не любил, когда его отвлекали. — А-а, ДП. Ладно, подумаем. Идите!
В подразделении был заведен неписаный порядок: раз в неделю, а то и два, для дополнительного питания содержавшихся здесь японцев заготавливали свежую рыбу. Занимались этим сами японские рыбаки, как правило, под руководством самого Земцева, который всегда был не прочь лишний раз постоять за рулем «Улитки» и хоть отчасти утолить свою давнюю страсть к морю. Рыбу отлавливали или в самой Заводской, на выходе из бухты, или в соседнем Горобце. Сегодня настало время для очередного такого выхода.