На седьмой день: рассказы

– Я понимаю, а потом?

– А потом на Арубу.

Жена редактора села на переднее сидение. Редакторский сынок слушал музыку через наушники и дергался в такт чему-то пульсирующему.

– Скорее, – попросил редактор.

– Не волнуйся, Жора. Успеем, сейчас нет пробок.

– Спасибо.

– Как Ленька?

– Ну как? Пока нам всем тяжело...

Редактор почесал затылок и сказал:

– Ой, совсем забыл... Мои соболезнования... Я извиняюсь, что не присутствовал на похоронах. Командировка... Но мы, кажется, выпустили в эфир что-то вроде некролога.

– Ты не забыл документы? – певуче спросила редакторская жена. – А то будет как в прошлый раз.

– В прошлый раз я дал тебе конверт с документами в руки, и ты, именно ты незамедлительно положила его в мусорник.

– Документы и деньги должен контролировать мужчина, – отозвалась она. – Если он, конечно, мужчина.

– За некролог спасибо, – сказал он.

– Any time, – по-английски отреагировал редактор.

– Идиот, – сказала его жена.

Все замолчали. Внезапно голос подал сын редактора. Причем довольно громко:

– Ни хуя себе! – сказал он огорченно.

Редактор и его жена ошарашенно посмотрели на сына. Редактор сказал:

– Сема, ты почему ругаешься? Тебе кто-нибудь разрешил?

Сема перешел на английский:

– Батарейки кончились.

– Надо было подумать заранее, – сказал редактор. – И купить...

– О таких вещах должен думать мужчина, глава семьи, – сказала жена редактора. – Если он, конечно, мужчина.

Очевидно, ее одолевали какие-то сомнения на этот счет.

Редактор снова почесал затылок:

– Знаешь дорогая, если тебя что-то не устраивает, ты можешь вернуться на этом же такси домой.

– Остановите машину, – помедлив, сказала жена редактора.

– Мы на хайвее, – сказал он.

– Остановите! – потребовала она.

– Что будем делать? – спросил он редактора.

– Останови машину, ты, старый козел! – закричала она.

Он перестроился, остановился на обочине, включил мигающие габаритные огни. Редакторская жена вышла и решительно направилась в обратном направлении.

– Что делает мама? – спросил мальчик. – Она что, ебнулась? Мы опоздаем на самолет.

Редактор выскочил из машины побежал догонять жену. Они разговаривали, а мимо с шумом неслись автомобили, и им приходилось кричать друг на друга. Он смотрел на них в зеркало заднего вида. Редактор показывал на часы. Жена показывала ему средний палец. Беседа кончилась неожиданно: редакторша смачно плюнула супругу в лицо и повернула к машине. Он вытерся рукавом и побежал вслед за ней.

– Успеем? – спросил редактор.

– Нет, – сказал он.

– Почему? У нас час с лишним в запасе.

– Выходите, – спокойно сказал он.

– Не понял, – сказал редактор.

– Забирайте свои вещи и проваливайте к чертовой матери вместе с вашей хамской женой и дебильным сыном! Я вас не повезу.

– Ты видишь, Люся, сука, что ты наделала! – заорал редактор.

– Послушай, урод! – сказала Люся. – Или ты сейчас же трогаешься с места и через пятнадцать минут привозишь нас в аэропорт, или тебе в этом городе не жить. Я тебя уничтожу! Это я тебе говорю, Люся Милевская.

– Пошла вон, Люся Милевская, – сказал он. – Это тебе говорю я, Лазарь Самойлович Михельсон, бывший профессор филологического факультета Латвийского государственного университета, а ныне таксист компании «Намбер уан».

– Бывший таксист, – сказала Люся. – Бывший профессор и уже бывший таксист. И восьмую программу потеряешь, ишак.

– Я не на программе, – сказал он. – Убирайтесь.

– Я никуда не пойду, – сказала она.

– Я вызову полицию, – сказал он.

– Так, выходим, – заявил редактор. – Поймаем такси, их тут полно. Успеем...

Он позвонил сыну. Ленька вяло сказал:

– Как дела?

– Я поеду домой, Леня.

– И правильно, не надо работать пока...

– Ты не понял, точнее, это я неконкретно высказался. Я поеду в Ригу. Жить. Или умирать.

– Зачем?

– Мы прожили там с мамой долгую жизнь. Там наш дом. Мама хотела бы туда вернуться.

– Ты где? – спросил Леня.

– На хайвее.

– На каком? Хотя неважно... Давай встретимся попозже в каком-нибудь баре и все обсудим? Ко мне через пять минут приходит клиент.

– Ленечка, тут нечего обсуждать. Я решил.

Леня помолчал.

– А как же я? – спросил он наконец.

– Тебе тридцать пять, ты взрослый человек, у тебя семья. Мы будем видеться.

– Я не взрослый, – сказал сын. – Я просто вырос. И ты мне нужен.

– Нет, я тебе не нужен. Тебе нужен характер. А характер нужно воспитать. Его не дарят и не передают по наследству. Почему у тебя нет детей, а у меня внуков?

– Рина не хочет.

– А ты?

– Мне все равно.

Он замолчал. Потом сказал:

– Просто я позвонил тебе, чтобы сказать о своем решении. Я буду приезжать сюда, ты будешь навещать нас с мамой.

– Мама умерла, – сказал Леня.

– Она поедет со мной. Я похороню ее на кладбище в Шмерли. Там она будет, по крайней мере, среди своих. Ты же знаешь, в этой семье искренние добрососедские отношения налаживаются посмертно.

...Через двадцать минут он остановился у русского магазина. Купил всякой всячины, правда, по чуть-чуть. Потом заехал за цветами, за Евиными любимыми белыми розами. Обрезал их, поставил в теплую воду, принес вазу в комнату. Прислонил к ней Евину фотографию. Сел, развернул покупки прямо на столе (Ева бы не одобрила), налил ей вина, себе водки (Ева бы промолчала), поднял рюмку, сказал:

– Дорогая, единственная и любимая моя жена! Я тут понял, что самое тяжелое – это слова, которые ты не успел сказать. Но я кое-что придумал. Я приглашаю тебя в путешествие. Не спрашивай меня, куда мы едем. Я не смогу тебе сказать, потому что это – сюрприз. Ничего не бойся, я буду рядом с тобой каждую минуту, каждое мгновение. Я почему-то уверен, что ты будешь довольна...

Он выпил. Посидел за столом, теребя скатерть. Потом торопливо собрался, сунул бутылку водки в карман. На улице шел снег. Перед тем как сесть в машину, он смахнул пушистые хлопья со стекла и зеркал. Потом поехал, бормоча что-то вроде: «Сейчас, сейчас... Конечно, не расслышала... Я сейчас к тебе приду и все скажу... А как же?.. Конечно, нельзя откладывать... Такое ведь дело...»