На сеновал с Зевсом
Шрифт:
— Хризантемы? — выжидательно посмотрев на Катерину, переспросила Зоя в телефон.
Катька помотала головой.
— Нет, хризантемы — это слишком просто, — решила Зоя. — Давайте белые лилии.
— Самое то! — кивнула Катерина.
— И зелень чтобы не хвойная была, а какая-нибудь лиственная. Идеальны будут пальмовые ветви, — уныло распоряжалась Зойка.
Я прислушивалась к этому разговору с подозрением, постепенно понимая, что гвоздем сегодняшней печальной программы будет вовсе не моя казнь. Очень похоже, что бессловесная роль в белых тапках уже кем-то занята.
— Что, кто-то умер?
— Да Лушкина же! — раздраженно ответила Катерина.
Я присела на ближайший стул и с недоумением посмотрела на монитор, где уже третий день красовалась безумная белка с орехами. И глаза у грызуна были такие же круглые, как у меня, когда я спросила:
— Зачем же ей писать, если она уже умерла?
«Уважаемая Галина Михайловна! От всей души поздравляем Вас с избавлением от тяжкого бремени жизненных забот и переходом в лучший мир!» — с готовностью подсказал начало оригинального посмертного поздравления мой внутренний голос.
— Умерла не та Лушкина, — непонятно объяснила Зоя, набирая новый телефонный номер. — Сама жива, вот ей-то и нужно написать… Алло? Скажите, есть у вас розовые шелковые ленты, пригодные для золотого тиснения?
«Уважаемая Галина Михайловна! Примите наши поздравления с тем, что это не Вы избавились от тяжкого бремени жизненных забот и перешли в лучший мир!» — без промедления учел важную поправку мой внутренний голос.
— Ну, что ты смотришь как баран на новые ворота? — рассердилась Катерина. — Галина Лушкина жива, у нее дочка умерла, вот и нужно написать соболезнование.
— У Лушкиной была дочь?
Я так удивилась, словно мне сказали, что потомка породил бронзовый монумент. Однако изумление мое можно было понять. Галина Михайловна Лушкина — фигура во всех смыслах заметная. И деловые газеты, и таблоиды упоминают ее имя нередко и по самым разным поводам: Лушкина на радость любителям сенсаций то новый завод откроет, то свежего кавалера в свет выведет. Однако о дочери Галины Михайловны я лично никогда ничего не слышала.
— Маленькая, наверное, была девочка?
— Ну, как сказать — маленькая… — Зоя забыла, что она в образе, и насмешливо фыркнула. — Под тридцать!
— Это был ее возраст, — Катя тоже не упустила случая позлословить. — А вес раза в три побольше!
Мне хотелось подробностей, и я обратилась за ними сначала к Смеловскому, а потом к Кулебякину. С Максом было проще, ему не пришлось объяснять природу моего интереса к личности покойной Лушкиной-младшей. Настоящий журналист, Смеловский сам жаждал делиться с массами имеющейся у него информацией.
— Элечка Лушкина? Конечно, я знал ее, — не разочаровал меня Максим. — Видел пару раз, когда мы снимали Саму для программы «Мой дом — моя крепость». Эта самая Элечка была жутко закомплексованная особа. Стеснительная, робкая — нипочем не скажешь, что наследница миллионного состояния! Кажется, старая дева.
— Это с чего ты так решил?
— Ревнуешь? — обрадовался Макс. — Только это не я, а мой оператор Петька Красильников диагноз поставил. Он у нас малый корыстный, попытался
приударить за бедной богатой Элечкой, думал за красивые глаза и крепкие бицепсы отхватить себе принцессу и полцарства в придачу. Да куда там! Элечка от одного откровенного мужского взгляда в обморок падала, а от комплиментов далеко убегала и надолго пряталась.— Бедняга, — посочувствовала я.
Если бы я так болезненно реагировала на мужские взгляды, полжизни провела бы в коме!
— Да уж, не сладко ей, наверное, жилось в тени такого баобаба, как Галина свет Михайловна, — согласился Макс.
— Так ушла бы от маменьки на свои хлеба, в тридцать-то лет уже большая была девочка! — заметила я. — У нее профессия-то имелась?
— Ага. Ботаник! — Смеловский заржал, но, очевидно, вспомнив, что Элечки уже нет в живых, быстро оборвал недобрый смех. — Куда она могла уйти, такая затюканная, безвольная, трусливая? Разве что на тот свет, прости господи, что так и вышло…
Информация, полученная от Макса, не сильно прояснила взаимоотношения матери и дочери Лушкиных, а этот момент представлялся мне очень важным — хотелось найти самые правильные слова для соболезнования. А еще Макс почти ничего не знал об обстоятельствах внезапной смерти Элечки. Сказал только:
— Вроде она покончила с собой — говорят, прыгнула с крыши, но подробностей пока никаких. Это же только час назад произошло! Позвони мне попозже. Я уже послал нашу группу в «ЮгРос», может, ребята нароют что-нибудь.
Тогда я подумала о других ребятах, которые уже сто процентов что-нибудь нарыли, и позвонила своему любимому милицейскому капитану.
— А почему тебя это интересует? — спросил Денис.
Я объяснила, что мне поручено найти слова утешения для Самой Лушкиной. Вот поэтому я и должна быть в материале, чтобы ненароком не ляпнуть лишнего.
— А почему я должен тебе об этом рассказывать? — Кулебякин слегка поменял вектор вопроса.
Следующей фразой могло стать классическое: «А что мне за это будет?», и я осуществила контрманевр на упреждение:
— Ты же хочешь, чтобы мы стали одной семьей? Значит, между нами не должно быть секретов. И я ведь не прошу выдавать мне страшные тайны следствия. Мне лишь надо поскорее узнать официальную версию, которую твое ведомство так или иначе сообщит народу. Так что случилось с Элечкой Лушкиной?
— По официальной версии, — Денис интонационно подчеркнул ссылочку. — Ариэлла Вадимовна Лушкина наложила на себя руки по причине гибели самого близкого ей человека — любимой матери.
— Что, Галина Лушкина тоже умерла?! — вскричала я, переполошив коллег.
Катерина уронила в цветочный горшок лейку с водой, а хваткая Зойка с деловитым бормотанием: «Надо просить оптовую скидку!» принялась вновь набирать номер конторы, плетущей похоронные венки.
— Галина Лушкина жива, хотя и не совсем здорова, — Кулебякин успокоил меня, а я — девочек, прошептав в сторону: «Она жива, второй венок не нужен!». — История не вполне понятная, но сама Лушкина-старшая утверждает, что дело было так: они с дочкой загорали на крыше, грубо нарушая технику безопасности…