На сеновал с Зевсом

— Послушайте, может, мы сами подпишемся за Кузнецову? — оглядевшись по сторонам и заговорщицки понизив голос, предложил Цапельник. — Это, конечно, не очень хорошо, но мы же для пользы дела! Цель, как говорится, оправдывает средства! А она об этом даже не узнает! Эта Кузнецова — такая асоциальная личность, она даже на заседания союза писателей никогда не ходит! Мы найдем образец и скопируем ее подпись…

— Кстати, у меня есть ее книжка с автографом, — задумчиво сказала Антонина Трофимовна.

— Вы читаете Кузнецову?! — Шокированный Цапельник до предела округлил глаза. — Вы?! Такая умная, трезвая, абсолютно земная женщина — читаете страшные сказки?!

— Да, а что? Иногда читаю, — нервно переступив слоновьими ногами, смущенно призналась абсолютно земная Антонина Трофимовна. — Знаете, все эти страшные сказки здорово отвлекают от суровых будней. И потом, почему вы думаете, что все это совершенный вымысел? Очень многое в нашей жизни пока находится за гранью понимания. Телепатия, ясновидение, дети-индиго…

— Зомби, привидения, упыри, вурдалаки! — всплеснув руками, издевательски продолжил Цапельник.

Темнота ответила ему пугающим эхом. Писатель-реалист беспокойно огляделся и непроизвольно еще понизил голос:

— Скажите еще, что эта ваша Кузнецова пишет свои жуткие байки с натуры — видит, как летают призраки, и слышит, как бегают черти!

— Цок, шлеп… Цок, шлеп… — отчетливо послышалось снизу.

— Какой странный звук, — бледнея, сказала Антонина Трофимовна. — Как будто, я думаю…

— Как будто, вы думаете, что? — насторожился Цапельник.

— Как будто хромой бес копытом цокает! — прошептала впечатлительная дама.

В этот момент на первом этаже погасла лампочка.

— А что у него, вы думаете, со вторым копытом? — болезненно моргнув, трусоватый Цапельник тоже перешел на шепот.

— А второго копыта у него вовсе нет! — Антонина Трофимовна тихо поехала пышным задом по подоконнику, забиваясь в угол. — Он же хромой! У него на второй ноге мя-агкое…

— Цок, шлеп… Цок, шлеп… Щелк! — Вторая (и последняя!) лампочка на третьем этаже тоже погасла.

— Он поднимается! — уже откровенно паникуя, шепнул Цапельник, беспощадно тесня Антонину Трофимовну в ее укромном углу.

— Не иначе к Кузнецовой идет! — беззвучно прошуршала она и неосторожно звякнула пряжкой сумки о мусоропровод.

— Дум-м-м-м! — предательски загудела огромная труба.

— Цок? Цок-цок-цок!

— Слышали? Он проскакал на одной ножке! — догадался Цапельник. — И затаился… Наверное, не хочет, чтобы передовая общественность узнала о порочащих связях Кузнецовой с миром теней!

— Общественность не узнает! — Антонина Трофимовна помотала головой и зачем-то возвысила голос, сделавшийся тоненьким, как у девочки из младшей ясельной группы:

— Мы никому ничего не скажем, только не делайте нам ничего плохого!

Темнота издевательски сопела, нервируя представителей передовой общественности пугающей неизвестностью.

— Господи, помоги нам! — закатив глаза, жалобно попросил идейный писатель бетонную плиту перекрытия.

И, как ни удивительно, ответная реакция Всевышнего последовала безотлагательно: у основания башни послышался стальной лязг, и в шахте подъемника обнадеживающе загудело.

— Скорее, поехали! — Цапельник первым прыгнул в прибывший лифт и потянулся к щиту с кнопками.

Антонина Трофимовна с поразительным проворством юркнула в освещенную кабину и без разбору замолотила по кнопкам пухлым кулаком, едва не сломав писателю указательный палец. Двери лифта сомкнулись послушно, но недостаточно быстро — пассажиры успели заметить и прошмыгнувшую мимо кособокую фигуру долговязого черта с лохматой шерстью на горбу, и грязные следы, оставленные им на сером бетоне лестничной площадки.

Эти следы Зайченко и Цапельник видели не больше секунды, но оба могли бы поклясться, что один отпечаток был большим и овальным, а второй раздвоенным и значительно меньшим по размеру.

Лифт, зараза, опять не работал, и я вынуждена была подниматься по лестнице. На четвертом этаже мне встретились какие-то граждане — пришлось кутаться в полотенце, прыгать в сторону и отсиживаться в ненадежном укрытии за мусоропроводом, пока они не удалились. На пятом меня посетило малодушное желание заглянуть к доброй подруге Трошкиной и поплакаться на свою печальную судьбу, но у Алки было закрыто, и на стук в дверь она не отреагировала. В принципе это могло иметь самое простое объяснение: в двенадцатом часу ночи Алка при отсутствии у нее более интересных занятий вполне могла завалиться на боковую, предварительно заткнув уши заглушками плеера.

В последнее время моя лучшая подруга с нездоровым энтузиазмом налегла на изучение английского языка. Она даже спит в наушниках, потому что хочет без посредников объясняться с семейством, управляющим ее маленькой овечьей фермой в Австралии. Семейство это, правда, переселилось на зеленый континент не столь давно и имеет свежие и крепкие украинские корни. Так что Алке было бы гораздо проще приобщиться к родной речи Тараса Шевченко и Павло Тычины, но малороссийская мова ей почему-то сильно не нравится. Максим Смеловский, папа которого вырос во Львове, как-то в приступе патриотизма похвастал, что украинский язык — второй по напевности после итальянского, но Трошкину и это не проняло.

— Вот и пусть поют на нем! — заявила она. — А мне разговаривать надо!

По-английски она разговаривает пока исключительно с дикторшей, чей приятный голос записан на диске «English для начинающих», что со стороны выглядит довольно странно. Звучащие в наушниках пароли виртуальной учительницы доступны только самой Алке, тогда как ее собственные отзывы слышат все. И далеко не всегда, скажу я вам, эти англоязычные включения в нашу российскую действительность бывают уместны! К примеру, в зоопарке Трошкина, желая удалиться подальше от группы гринписовцев, митингующих в поддержку четвероногих узников, громогласно сообщила мне о своем намерении неправильным выражением: «Aй хав э волк!». А один особенно агрессивный и при этом поразительно необразованный защитник животных буквально понял сказанное ею как угрозу сожрать волка и очень рассердился. Пришлось объяснять, что Трошкина не волкоедка, а полиглотка, что тоже не сильно успокоило скудоумного защитника фауны, ибо он решил, что в отсутствии предпочтительных ей волков моя подружка способна проглотить кого угодно. Помниться, нас чуть не побили.

В общем, я немного пошумела под дверью, но Алка ко мне не вышла, и я потопала к себе, решив, что утро вечера мудренее, и, стало быть, плач Ярославны в чужую жилетку можно отложить на завтра. И слишком поторопилась удалиться — разминулась с подружкой, которая как раз вернулась домой! Уже на подходе к своей лестничной площадке я услышала двумя этажами ниже скрежет причалившего лифта, а затем множественный шум шагов, бряцанье ключей и просительный голос Трошкиной:

— Тихо, милый, тихо!