На сеновал с Зевсом

— Ас-са! — непроизвольно воскликнула я, борясь с желанием подняться на цыпочки и пройтись по лестничной площадке в выразительном па зажигательной лезгинки.

— Ай-яй! — откликнулась открывшая мне бабушка.

Она была с ног до головы во всем черном и буквально источала мировую скорбь. Я мгновенно прониклась ею, и с моих губ сам собой сорвался вопрос:

— Что случилось?

— Ай-яй! — повторила скорбная бабушка, всплеснув пухлыми ручками. — Горе, горе!

По ее лицу запросто можно было подумать, что речь идет о катастрофе планетарного масштаба.

— Какое горе? — уточнила я, готовясь к худшему.

Старушка сокрушенно покачала головой и разразилась длинной речью на непонятном языке. Он изобиловал шипящими и свистящими согласными, живо напомнившими мне папулину конверсионную скороварку. Есть у нас дома такой фантастический агрегат производства Нижнетагильского завода самоходной гусеничной техники — скороварка «Белочка», явно собранная из неликвидных деталей для танка. Самую твердую свеклу эта победоносная машина превращает в пюре за десять минут, но свист и скрежет при этом стоит такой, что все домашние прячутся в укрытие, а папуля надевает на кухне наушники, как у сигнальщиков на палубе авианосца.

— Гр-пр-хрщщ! — эмоционально шумела горюющая старушка. — Апкщчщ неотложка!

— Неотложка? — Я выловила из неинформативного скрежета человеческое слово и поняла, что готовилась к худшему не напрасно.

— Неотложка! — подтвердила бабушка и развила тему во второй части своего монолога.

Голос у старушки был поразительно громкий и немузыкальный — она запросто могла бы озвучивать тяжелую технику в батальных сценах фильмов о войне. Чужеродные шипящие и свистящие больно царапали мне уши, но я самоотверженно обратилась в слух и вскоре выловила еще два понятных слова: «телефон» и «инфаркт».

«Всё ясно, «Скорая помощь» увезла кого-то с инфарктом!» — сделал логичный вывод мой внутренний голос.

— Но у кого инфаркт-то? — требовательно спросила я шумливую бабушку, вклинившись в микроскопическую паузу между громыханием и лязгом танковых траков.

— Ой, горе! — громче прежнего взвыла старушка, со следующего слова окончательно перейдя на язык танков и бронетранспортеров.

— Надо у соседей спросить! — посоветовал Алехандро.

Он поднялся по лестнице следом за мной и теперь стоял на площадке между этажами, рассматривая бронетанковую старушку с уважительным интересом.

— «Скорая» приезжала, правда? — неприятно удивился интеллигентного вида мужчина, с большим трудом извлеченный нами из недр соседней квартиры. — А к кому? Знаете, я ничего необычного не слышал!

— И это неудивительно, — пробормотал Алехандро, глазами показав мне на бронебабушку, по-прежнему производящую шумы, которые, по всей видимости, были здесь как раз обычными.

Затем он взял меня за локоток и повел вниз по лестнице, а я была так расстроена, что безропотно подчинилась. Уважая мою печаль, мачо помалкивал, зато деловито заговорил мой внутренний голос:

«Можно позвонить на станцию «Скорой помощи», назвать Маруськин адрес и спросить, куда именно увезли пациента с инфарктом!»

Совет показался мне дельным. Поэтому во дворе я первым делом набрала «03» и, косясь на табличку с адресом на углу дома, озвучила вопрос диспетчеру «Скорой».

— Девушка, вы с ума сошли? Мы тут справок не даем! — незамедлительно нахамила мне сиплоголосая особа.

— А диагнозы, значит, ставите! — обиженно буркнула я, выключая мобильник.

— И какой же у тебя диагноз? — заинтересовался Алехандро.

Я посмотрела на его исподлобья.

— Понятно, — вздохнул он и осторожно вынул из моего стиснутого кулака телефон. — Дай-ка сюда… В «Скорую» звонила? Смотри, как надо.

Мачо прилепил трубку к уху, забронзовел лицом и непререкаемым командирским тоном пророкотал:

— День добрый, майор Романов, Западное УВД. С Краснозвездной, двенадцать, гражданина с инфарктом куда госпитализировали?

— Одну секундочку, сейчас… В зиповскую больницу, — услужливо ответил сиплый голос.

— Вот так, — Алехандро вернул мне мобильник и зашагал к машине.

Я остолбенело смотрела ему вслед. Он, видимо, почувствовал мой взгляд и обернулся:

— Так мы едем в больницу или нет?

— Едем! — Я ожила и заторопилась следом.

Уже в машине по дороге в больницу я спросила:

— А ты правда майор Романов из Западного УВД?

— Конечно, нет! — ответил Алехандро, посмотрев на меня с откровенной иронией. — Где ты видела милицейских майоров, раскатывающих на джипах?

— Уфф! — Я не сдержала вздох облегчения.

В принципе я совсем неплохо отношусь к офицерам милиции, но у меня уже имеется один бойфренд в капитанском звании. Куда еще майора?

«А почему нет? Завела бы себе собственную армию! — поддел меня внутренний голос. — Вон у папы римского есть же своя гвардия? Есть! И у Президента нашего есть свой полк».

— А у тебя есть кто-нибудь? — Алехандро ворвался в мои мысли с неожиданным вопросом.

— И роты не наберется, — машинально ответила я с откровенным сожалением.

И осознала, что опорочила свою репутацию, только когда мачо закашлялся, поперхнувшись то ли смехом, то ли возгласом. Это помешало ему продолжить разговор, впрочем, я и не стала бы беседовать на интимные темы с малознакомым мужчиной, да еще таким нахальным! Поглядывая на меня искрящимися глазами, мачо весело похрюкивал, а я обиженно надулась, отвернулась к окошку и за переживаниями даже не заметила, как мы доехали до больницы. Я едва не забыла, зачем мы вообще туда отправились!

— Как зовут твоего инфарктника? — уже вылезая из машины, спросил Алехандро.

Я почесала в затылке. Поскольку я до сих пор не выяснила, кого именно из родственников бронетанковой бабушки умчала неотложка, имени и пола пациента я не знала. Но фамилия Маруськиного семейства была мне известна:

— Жане!

— Как? — удивился «Майор Романов».

— Жане! — повторила я, сделав отчетливое ударение на втором слоге. — Красивая фамилия, правда? Она адыгейская, но очень похожа на французскую.

Тут мне припомнилось, что Маруська наша именно так и представляется интересным ей мужчинам: Жане, Мари Жане. Имя, что и говорить, интригует. К тому же внешне Маруся типичная француженка — худенькая сероглазая брюнетка, ее горский темперамент легко сходит за галльский, и одевается наша красавица с парижским шиком.

«Даже не знаю, приятно ли будет увидеть ее в застиранной больничной пижаме пятидесятого размера», — с сомнением молвил мой внутренний голос.

По пути в приемный покой я подумала и решила, что это зрелище могло бы меня порадовать. Не только потому, что каждой нормальной симпатичной женщине заведомо приятно увидеть другую симпатичную женщину в смехотворном образе огородного пугала Страшилы — просто мне очень хотелось, чтобы пропавшая дурочка Маруська наконец нашлась.