На сердце без тебя метель...

Возвращаясь из церкви, Лиза думала не только о брате, но и об отце. Для отца слово «честь» всегда было не просто словом. Он бы нынче только осудил свою petite Elise за нагромождение лжи, за хитрость, за изворотливость, а тем паче за то, чему она стала пособницей. «Посмотри, какая ты стала, petite Elise», — насмешливо звучал голос в ее голове. И Лизе хотелось закрыть уши ладонями в надежде, что тогда она перестанет слышать его. Она и сама понимала, насколько низко пала, ей не нужны были напоминания. А когда началось ее запланированное сближение с графом, стало еще хуже.

Недавно в библиотеке Заозерного Лиза отыскала то самое сочинение Карамзина, что так часто просили ее читать вслух, чтобы после раз за разом напоминать ей о том, насколько коварно «мужское племя». Теперь перечитывая последние строки о своей тезке, лишившей себя жизни, она так часто представляла, как воды ласково несут ее стройное тело, как легкие волны играют распущенными волосами. Если бы не брат, она бы последовала примеру бедной Лизы, помня одну из заповедей отца: «Лучше смерть, чем бесчестье…» Давно бы ушла к полынье, прорубленной в толще льда, так отчетливо темнеющей сейчас на фоне белоснежных просторов. Да, смертельный грех, страшный грех будет на душе ее. Но разве тот груз грехов, что уже висел на ней, позволит найти покой после смерти? А брат, эта невинная душа, который по-прежнему зависел от нее?.. Разве он виноват в ошибках Лизы?

Вернувшись из церкви, Лиза с позволения матери прилегла отдохнуть, да так и проспала почти весь день, с трудом разомкнув веки только с первыми сумерками. К чаю спускаться не хотелось, но пустой желудок требовал своего. Да и мадам Вдовина вряд ли позволила бы остаться. Потому Лиза без единого возражения последовала за ней в гостиную, где на небольшом круглом столе была сервирована чайная трапеза. Фарфоровых пар было всего пять, и на какой-то короткий миг девушка испугалась, что неосторожные слова, сказанные ей в салоне, разрушили все то, что так тщательно выстраивалось в эти недели. Что граф снова затворится в своих покоях, не допуская никого в свою жизнь. Потому и вышла ее улыбка такой радостной, когда Дмитриевский вошел в двери гостиной.

— Ma bien aise de vous voir^[152], — с согласия матери Лиза протянула ему руку для приветствия.

Она полагала, что Александр пожмет ее на английский манер, как делал это прежде. Но он вдруг склонился и коснулся губами ее кисти, заставляя Лизу вспыхнуть пуще прежнего от странного удовольствия, зародившегося в душе.

— Cela ne veut rien dire?^[153] — встретившись с ней взглядом, произнес Александр, и сердце ее на миг замерло. В его темных глазах светилась нежность, от которой вдруг сдавило в горле…

— C'est ca^[154], — в тон ему подтвердила она, и он улыбнулся в ответ.

Впервые за все время, что провели Вдовины в Заозерном, за трапезой отсутствовал Василь. «Занемог», — коротко сообщил Александр на расспросы Софьи Петровны.

К стыду своему, Лиза не почувствовала даже толики сострадания к захворавшему. Она бы, верно, и внимания не обратила на отсутствие младшего Дмитриевского за столом, если бы Пульхерия Александровна не выразила беспокойство, попросив старшего племянника послать за доктором в Тверь.

Как не обращала внимания и на Головнина, украдкой наблюдающего за ней в течение всей трапезы. Он, по обыкновению, редко принимал участие в разговоре, предпочитая слушать. «Привычка служебная», — некогда пояснил Борис, извиняясь за свое молчание. И Лизе в сравнении с бесконечными зло-ироничными выпадами Василя эта молчаливость даже была по душе. Эти скромные улыбки, этот спокойный взгляд, полный безмятежности и радушия. Борис был как летний освежающий ветер, с ним было легко и приятно, и сердце любой здравомыслящей девицы могло бы покориться его тихому очарованию. Но разве у Лизы был здравый смысл? И ее сердце вовсе не стремилось к легкому бризу, когда она уже успела узнать безумные порывы шквалистого грозового ветра…

По окончании чайной трапезы, когда Лиза отсела поближе к окну, Борис вдруг последовал за ней. Сперва они говорили о предстоящих гуляниях, что ожидались на следующей неделе, а после — про его сочинение, которое он передал ей. Лиза слушала и отвечала вежливо, но рассеянно.

— Борис Григорьевич весьма увлечен историей здешних мест, — с этими словами к их беседе присоединился Дмитриевский, предоставив тетушке и мадам Вдовиной наедине обсуждать рецептуру приготовления окорока к пасхальному столу. Лиза даже не догадывалась, как просияло в тот же миг ее лицо, когда он занял место позади кресла Бориса. — Убежден, что вы узнали много нового из его сочинения.

— Бесспорно! Борис Григорьевич, вы собрали удивительные сведения о здешних местах! — поспешила сделать комплимент Головнину Лиза. — Вы тоже родились в Тверской губернии?

— Нет, Лизавета Петровна, я родом из Херсонской. У моей матери слабые легкие, посему родители решились на переезд в места с мягким климатом. Удивлены?

— Признаться, да, — не стала отпираться Лиза, досадуя, что ее изумление вышло столь явным.

— Все дивятся по первости. Я и сам уже позабыл, что некогда жил в иных землях. Уехал из отчего дома еще в юности. На счастье, довелось получить знания в Московском университете. Потом служба в канцелярии генерал-губернатора, откуда и вышел в отставку, чтобы занять нынешнее место.

— Вы оставили карьеру при генерал-губернаторе? — снова удивилась Лиза.

Видя ее неприкрытое изумление, Борис тихо рассмеялся и развел руками:

— Я не гонюсь за чинами, Лизавета Петровна. И начисто лишен свойств, что могут поспособствовать в получении наград и прочих отличий. Мне по душе иное…

— А еще вы позабыли добавить о размере предложенного мной жалованья. Грех было упускать такие возможности, — иронично заметил Дмитриевский.

— При дамах не говорят о таких материях, — Борис оглянулся на него с шутливым упреком, а потом снова посмотрел на свою собеседницу: — И к тому же меня покорила вовсе не сумма жалованья, а обаяние его сиятельства… Взгляните на Александра Николаевича, разве можно ему отказать?

Покорная этим словам, Лиза подняла взгляд на Дмитриевского, стоявшего за спинкой кресла ее vis-a-vis. И снова чуть закружилась голова, словно ее затягивало в омут этих темных глаз. Лиза так засмотрелась, что не сразу расслышала, о чем говорит Головнин. А тот, не дождавшись ответа на свои слова о том, что в будущем планирует вложить накопленные средства в имение в Херсонской губернии, а если его будущая супруга пожелает — то еще и ближе к Москве, решил сменить тему.

— Я отбываю на этой неделе из Заозерного. Дела, знаете ли, не держат меня на месте, — при этом он внимательно наблюдал за выражением лица Лизы. — По воле случая мне доведется проезжать Нижегородские земли. Ежели пожелаете, я мог бы передать от вас послания указанным персонам. Или от маменьки вашей.

Лизе показалось, что ей за шиворот насыпали ворох снега. Пытаясь овладеть собой, она с силой стиснула подлокотники кресла. Бесспорно, все до единого вели в этом доме собственные игры!

— Не смею вас утруждать подобной просьбой, — она сумела все-таки раздвинуть губы в вежливую улыбку. — К тому же мне не к кому писать в Нижегородчину. Но я могу спросить madam ma mere, не пожелает ли она. Вы позволите?

— Bien entendu^[155], — легким наклоном головы Борис отпустил ее к матери, чувствуя при том, как его затылок прожигает недовольный взгляд Дмитриевского.