На сердце без тебя метель...

— Отчего же? — резкий тон ударил будто наотмашь, а бровь говорившего в удивлении поползла вверх. При звуке этого голоса у Лизы даже мурашки пробежали по спине, отдавшись легкой дрожью в кончиках пальцев.

Василь вдруг смутился под прямым взглядом кузена. Выпрямился, решив более не дразнить зверя, за ледяным спокойствием которого легко угадывалась бушующая ураганом ярость. А потом и вовсе стушевался, понимая, что Александр легко может унизить его сейчас перед гостьей, произнеся то, что без особого труда и так читалось в темных глазах. «Как вы могли не ожидать моего появления, коли находитесь в моем доме?!»

Как же Василь ненавидел это выражение превосходства в глазах кузена! Превосходства во всем… И касалось то не только титула и состояния. И как же Василь восхищался кузеном! Так уж повелось с детства. Странная смесь ненависти и рабской любви к тому, кто всегда будет выше на голову, как ни прыгай. Сам Василь не преминул бы унизить своего противника, продемонстрировав силу своего положения. А вот Александр промолчал, сохраняя гордость кузена в целости, оставаясь при этом сильнее и выше… впрочем, как и всегда. Так чего же ради стараться в бесплодных прыжках?.. Вот и ныне Василь отступил — с легким поклоном удалился вглубь комнаты к дамам, сел на маленькую скамеечку у ног тетушки и стал разбирать ей спутанные нити для вязания.

Лиза даже разозлилась на Василя за это бегство, за то, что оставил ее на растерзание человеку, который и не думал следовать его примеру. Девушка понимала, что будет совсем уж невежливым, если она даже не взглянет на Александра, но не могла заставить себя отвести глаза от причудливых линий морозного кружева на стекле, при этом каждой своей частичкой ощущая его присутствие.

«Уходите! Уходите прочь от меня!» — словно говорили вся ее поза и затылок, повернутый к нему. Спиной Лиза чувствовала взгляд мадам Вдовиной и мысленный приказ той обернуться и быть любезной с Дмитриевским. Но подчиниться не могла. Не хотела. Пусть это было совершенным ребячеством, но хотя бы в этом она могла не уступить ему. Ранее Лиза уже подчинилась завуалированному вежливыми фразами приказу Александра прекратить свое мнимое заточение, но более не желала действовать по его указке.

Она вспомнила короткую записку, и как гулко забилось сердце, когда ее прочитала мадам Вдовина. Ничего особенного, только вежливые фразы на французском с выражением надежды увидеть Лизавету Петровну спустя долгие дни «хвори». А в конце постскриптум — как угроза: возможно, стоит послать за губернским доктором «…sur l'heure, si la maladie de mademoiselle ne laisse pas…»^[137], раз уж привычные средства не помогают.

Переглянувшись в тревоге, они обе поняли, что лучше спуститься к завтраку и прекратить эту глупую игру в затянувшуюся простуду. Лиза тогда нехотя стала одеваться, злясь на Дмитриевского за то, что прервал столь благословенное для нее уединение. Вдали от игр и притворства. Но не от самого себя. Ведь ей начинало казаться, что Александр навсегда вторгся в ее мысли и сны. Так же упрямо, как сейчас нависал над ней, явно не считаясь с ее желаниями.

— Permettez-vous?^[138] — прозвучало где-то над головой Лизы, и в ту же минуту она испуганно обернулась, уверенная, что он решил наказать ее за пренебрежение, вопреки всем правилам заняв место подле нее на кушетке. Но Александр уже сел на поданный лакеем стул, легко поймав соскользнувшую при ее резком движении вышивку.

— Благодарю вас, — Лиза как можно аккуратнее забрала пяльцы из его рук, стараясь не коснуться пальцев. Чем от души позабавила Александра, судя по его улыбке. Хотя… это движение губ так и не коснулось глаз, которые по-прежнему цепко следили за ней, будто стараясь проникнуть в самую ее сущность.

Лиза вновь склонилась к вышивке, отвернувшись от него, как можно дальше, насколько позволяла узкая кушетка.

— Я безмерно рад, что ваша хворь отступила, возвратив нам радость видеть вас, — промолвил Александр после недолгого молчания. И Лиза пожалела, что неудобная поза, в которой она сейчас сидела, мешает ей видеть его лицо. Зато он расположился таким образом, чтобы приметить любую тень на ее лице или даже легчайшее движение ресниц. Скрестил пальцы «домиком» и задумчиво наблюдал за тем, как скользит игла с шелковой нитью, как напряжена спина девушки, и слегка прикушена нижняя губа, очертания которой он отчего-то так хорошо запомнил со дня охоты.

Лиза решила проигнорировать реплику Александра, как, впрочем, и известие, что о ней справлялся даже отец Феодор, и что об ее здравии неустанно молились на каждой службе.

— Я поблагодарю его при случае, — сдержанно произнесла Лиза, намереваясь и далее игнорировать попытки Александра завести беседу. Чуть скосив взгляд, она заметила, как напряжена мадам Вдовина, делавшая попытки казаться дремлющей, и как пристально за ними наблюдает Василь, скручивая в клубок нити. Только Пульхерия Александровна, занятая своими спицами, выглядела безмятежной и равнодушной к тому, что происходило у окна.

— Он будет нынче за обедом, — заметил тут же Александр. — И будет рад убедиться воочию, что его молитвы возымели результат.

При этих словах рука Лизы чуть дрогнула, вытягивая иголку из полотна. А в груди уже разрасталось желание поступить ему наперекор и не спуститься к обеду. Но дальнейшие слова Дмитриевского снова перевернули все с ног на голову и спутали мысли Лизы…. как и его протянутая ладонь, появившаяся над вышивкой, несмотря на угрозу быть уколотой острой иглой.

— Александр Николаевич, граф Дмитриевский. Любить не прошу, но умоляю вас хотя бы о доле милосердия в вашем каменном сердце…

Лиза в полной растерянности взглянула на него. И не могла удержать сердце от бешеной скачки, когда увидела столь редкую гостью на лице Александра — широкую располагающую улыбку, ставшую еще шире при виде ее удивления. Но эта улыбка ничуть не задела Лизу, а наоборот заворожила необыкновенной теплотой, что появилась в его темных глазах.

— Подайте же мне вашу руку, умоляю вас. И смею надеяться, что вы позволите начать наше знакомство заново, — при этих словах улыбка сбежала с его лица, а на смену ей вернулась привычная Лизе отстраненность. Только глаза так и не лишились теплоты, и теплота эта с каждым мгновением пробивала броню, в которую Лиза попыталась заковать свою душу.

— А еще я смиренно прошу прощения, что посмел обвинить вас в грехах, которые едва ли могли коснуться даже подола вашего платья, не то что помыслов ваших. Я понимаю, что прощения моим поступкам быть не должно… но видит бог, я бы истинно желал, чтобы вы позволили мне загладить все то, что сотворил.

Теперь, когда Александр смотрел на нее, словно от ее решения зависела вся его дальнейшая жизнь, Лиза понимала, отчего женские сердца так легко поддавались его чарам. И почему были в его жизни те, кто решались на преступления против совести и чести, лишь бы находиться рядом с ним, в волнах теплоты, которую излучали его удивительные глаза.

— Вы ведь добрая христианка. Разве не вспомните заповеди библейские? «Прости ближнему твоему обиду…» Простите же мне мои заблуждения и обиду, которую я нанес вам.

Лиза смотрела в его завораживающие глаза, не в силах даже кивнуть. Неужели перед ней разворачивалось очередное действие пьесы? Зачем Александру понадобилось становиться иным? Добрым и радушным хозяином, который нынче вдруг вспомнил о долге своем перед ней. Очаровательно-вежливым, каким она не видела его ни разу с тех пор, как переступила порог Заозерного. И это после того холодного приказа, скрытого между строк утреннего послания…