На скалах и долинах Дагестана. Перед грозою

Она едва нашла в себе силы жестом руки отпустить горничную и, бросившись снова на кушетку, разразилась горькими рыданиями.

Среди знакомых Элен был один очень важный и еще не старый генерал. Он состоял в свите государя, часто в числе прочих сопровождал императора на маневрах и славился в обществе за человека большого ума и опытности. Вот к этому-то генералу Элен и решилась прежде всего обратиться за советом и разъяснением мучивших ее вопросов. Чтобы не возбудить никаких толков и придать своему разговору с генералом характер как можно менее торжественный и серьезный, она дождалась одного "вечера" в доме общих знакомых, где генерал был частым гостем. Она поехала на вечер в тайной надежде застать его там, и не ошиблась. Во время танцев Элен, не танцевавшая по случаю траура, постаралась ловким манером завладеть генералом и увела его в другую комнату.

— Генерал, — кокетливо улыбаясь, заговорила Элен, — у меня к вам есть огромная просьба. Только вперед обещайте не отказать мне в ней.

— Вы знаете, Елена Владимировна, что я ваш раб всегда и во всем, — галантно поклонился генерал, искоса поглядывая на ее роскошные, полуприкрытые черным газом молочной белизны плечи, — приказывайте, я весь внимание.

Элен в нескольких словах рассказала ему обо всем, что ей было известно в деле пленения Спиридова.

— Мы уже об этом знаем, — ответил ей генерал, когда она кончила, — и надо вам сказать, государь весьма недоволен.

— Чем же именно? — удивилась Элен.

— Напрасным и ни к чему не ведущим геройством кавказских офицеров. Там у них соревнование какое-то, кто выкинет более безумную выходку. Гибнут сами, губят солдат, последнее хуже всего. Для чего, например, этот г-н Спиридов поехал через горы, когда там все в восстании? Кого он хотел удивить своим молодечеством? Наверно, какое-нибудь глупое пари или хвастливость, и что из этого вышло? Сам в плену, а ехавшие с ним казаки, по отзывам их начальства чуть ли не лучшие во всем полку, убиты. Убиты без всякой пользы для дела. Недаром государь, получив недавно донесение о какой-то экспедиции, весьма плохо для нас окончившейся, изволил выразиться: "Они там совершенно исключили из своего обихода слово "благоразумие". Необходимо им об этом напомнить".

— Но, генерал, — с примирительной улыбкой заступилась Элен, — разве герои бывают когда-нибудь особенно благоразумны? Что же касается Спиридова, то уверяю вас, в его решении ехать кратчайшим путем не играло роли ни пари, ни хвастовство, как вы думали, а причины более глубокие. Я это знаю наверняка.

— Может быть, я не спорю, — любезно согласился генерал. — Но скажите мне, чем я могу помочь в этом деле? Переговоры о выкупе уже начались, но Шамиль предъявил такие требования, на которые мы никак не можем согласиться.

— Но мне кажется, если государь прикажет снарядить экспедицию в ту деревню, где разбойники держат Спиридова, она легко может прийти и освободить его. Не правда ли?

Генерал весело расхохотался.

— О, женщины, женщины! — захлебываясь от смеха, восклицал он. — Как просты бывают иногда для вас самые сложные вопросы. Гораздо проще выбора фасона бального платья. Если бы все зависело только от нашего приказания, давным-давно всякая война на Кавказе была бы кончена. К сожалению, по отношению к этим, как вы говорите, разбойникам, мы являемся бессильны. Нам гораздо легче добиться каких-нибудь дипломатических уступок со стороны Франции, Германии и Турции, чем принудить Шамиля отпустить захваченного им офицера на желательных для нас условиях.

— Но что же тогда надо делать? — заволновалась Елена Владимировна. — Неужели можно допустить, чтобы русского офицера какие-то дикари держали в яме, как медведя или волка? Он может там заболеть, умереть… Наконец, его могут убить. Как же это так?

Генерал беспомощно развел руками.

— Если бы при дворе Шамиля имелся русский посол, мы предписали бы ему сделать на него давление, как недавно еще это было с турецким султаном; но, к сожалению, Шамиль вне дипломатических воздействий.

— Итак, вы решительно не хотите принять никакого участия в судьбе этого несчастного? — с некоторой резкостью в голосе спросила Элен.

— Напротив, мы сделали очень многое. Барону Розену приказано не прекращать переговоры с Шамилем и к требуемым им десяти тысячам, которые, впрочем, Спиридов охотно согласен уплатить из своих средств, прибавить несколько десятков пленников.

— Шамиль требует выдачи ему какого-то Хаджи-Мурата, — робко заметила Элен.

— На это мы согласиться не можем ни под каким видом! — с горячностью воскликнул генерал. — Впрочем, я надеюсь, Шамиль в конце концов уступит, когда убедится в нашем твердом намерении не исполнять его нелепых требований.

— А как вы думаете, когда это случится?

— То есть скоро ли Шамиль образумится? Ну, на это мне трудно ответить вам. Как вы знаете, чужая душа потемки, а душа дикаря к тому же и весьма скверные потемки, наполненные всякими нечистотами и сюрпризами мерзкого свойства. Шамиль хитер и упрям, как все горцы, и, я думаю, его не скоро удастся уломать. Будем надеяться, что в течение года он, наконец, убедится в тщете своих ожиданий и будет рад довольствоваться одними деньгами, не настаивая на остальных своих требованиях.

— Год? — в ужасе воскликнула Елена Владимировна, делая изумленные глаза. — Год в яме, во власти дикарей? Но подумайте, генерал, что вы говорите!

— Да, год, не меньше. По крайней мере, мне так думается, но как думается г-ну Шамилю — один Аллах знает. Во всяком случае, едва ли он проявит особенную поспешность, так как ему нет причин торопиться. Выкуп сорвать за своего пленника он всегда успеет, а содержанье пленных горцам стоит весьма недорого. Кувшин воды и старый зачерствелый чурек, пресная пшеничная лепешка, вот и все. Одеждой же пленникам служит собственная кожа и волосы, за неимением цирюльников вырастающие как грива.

— Боже, какой ужас! И вы еще можете шутить такими вещами! — искренно возмутилась Элен, и, уступив генерала подошедшему к ним в эту минуту старцу в ленте и звезде, она поспешила незаметно покинуть бал. Ей хотелось остаться одной, чтобы на досуге обдумать и решить план своих дальнейших действий. Действовать же она была должна непременно и немедленно. Это она сознавала ясно. Иначе и быть не могло. Не могла же она сидеть сложа руки и терпеливо ждать, когда Шамиль, как выражается генерал, снизойдет на просьбы барона Розена и отпустит Спиридова на все четыре стороны.

"Он, дорогой мой, — думала Элен о Петре Андреевиче, — ради меня попал в какую-то ужасную яму, томится в ней холодом и голодом, ежеминутно подвергается опасности быть убитым. Следовательно, мой прямой долг сделать все от меня зависящее, принести все жертвы, какие только потребуются, и спасти его, спасти как можно скорее, пока от горя и лишений он не наживет себе смерть или недуг".

Всю ночь продумала княгиня, измышляя всевозможные планы освобождения Спиридова, и, не остановившись ни на одном, под утро заснула наконец тяжелым кошмарным сном.