На скалах и долинах Дагестана. Среди врагов

Впрочем, и теперь положение наше было не лучше. Мы находились так близко от пещеры, что не могли шевельнуться, чтобы не возбудить внимания незваных соседей. Со своего места я видел ясно голову старика, наполовину скрытую за камнем, и кончик дула его ружья, наведенного на тропинку. Не было сомнения, он кого-то поджидал. Прошло не знаю сколько времени. Мы лежали так же неподвижно, как и окружающие нас камни, в пещере тоже было тихо. Вдруг далеко далеко послышался едва уловимый, неопределенный шум; шум этот постепенно усилился и перешел, наконец, в скрип и визг медленно ползущей арбы. Прошел по крайней мере добрый час времени, раньше чем из-за поворота тропинки показались две рогатые головы малорослых горных бычков, влачивших уста лой походкой неуклюжую арбу.

На этой арбе сидели трое. Высокий, плечистый горец, довольно щеголевато одетый, лет 25, не больше, очень красивый и хорошо вооруженный. Кроме ружья, болтавшегося у него за плечами, из-за пояса торчали рукоятки двух пистолетов и был виден длинный кинжал. Двое других были женщины, закутанные в темно-синие чадры. Молодой горец чувствовал себя, очевидно, прекрасно. Сдвинув на затылок кос матую папаху, он беззаботно помахивал длинной пал кой, побуждая волов идти шибче, и вполголоса тянул какую-то песню.

Поравнявшись с пещерой, он случайно оглянулся на нее. Одно мгновенье, и я увидел, как в его глазах мелькнуло выражение не то изумления, не то испуга: в следующую за тем минуту они засверкали, как у разъяренного барса, из груди вырвался хриплый крик, крик бешенства и ненависти. С быстротой молнии он сбросил с плеч ружье, но было уже поздно.

Из глубины пещеры взвился небольшой клубок мутно-белого дыма, грянул сухой, отрывистый выстрел, эхом прокатившийся в горах. Молодой горец широко взмахнул руками, уронил винтовку и как подкошенный повалился с арбы на землю. Волы сразу остановились. Женщины, сидевшие неподвижно, как испуганные куры, засуетились на арбе, издавая пронзительные крики. Тем временем старик, скрывшийся в пещере, вышел оттуда неторопливой, величавой походкой. Лицо его было спокойно и бесстрастно. Не обращая внимания на вопящих женщин, он подошел к лежащему на земле врагу и, наклонясь над ним, пристально воззрился в его остановившиеся, остекленевшие глаза.

С минуту смотрел старик в лицо убитому, потом выпрямился во весь свой гигантский рост и, подняв глаза к небу, произнес несколько нараспев какое-то не то заклинание, не то молитву. После этого он вскочил на подведенного ему мальчиком коня и, пригнувшись к луке, во весь опор понесся от места убийства. Мальчик помчался за ним.

Оставшиеся женщины с воем и причитанием сели вокруг трупа и принялись раскачиваться во все стороны, колотя себя в грудь и царапая ногтями свои лица.

— Ваше благородие, — шепнул мне Михалко, — скорее бежать надо. Сейчас горцам сюда приехал будет. Яман тогда. Фарпал наш, совсем фарпал.

— По чем же горцы узнают так скоро о том, что здесь случилось?

— Душман-старик сам пошлет кого-нибудь из своих в аул сказать о своем деле, таков адат. Нельзя иначе. Потому бабы и сидят, ждут, когда из аула придут земляки.

Наше положение становилось крайне опасным.

Надо было уходить, и как можно скорее, но сделать так, чтобы сидевшие напротив женщины не заметили нас, было невозможно; между тем, оставаясь на месте, мы сильно рисковали.

Посоветовавшись между собой и решив возложить всю надежду на быстроту наших ног, мы оба, как по команде, вскочили на ноги и сломя голову пустились бежать по тропинке. Вслед за нами раздались крики перепуганных нашим неожиданным появлением женщин.

Мы бежали долго. Ночь была лунная и светлая. Яркие лучи месяца фосфорическим светом обливали горы, блестели на изломах скал и причудливо сере брили остроконечные вершины, утопавшие в море света, отчего противоположные, теневые скаты казались еще темнее. Поросшие густым кустарником и мелколесьем, они, как бы погруженные в чуткий сон, были полны молчаливой таинственности.

Не знаю, долго ли продолжалось бегство; наконец силы нам изменили, и мы принуждены были пойти тише.

Дорога между тем, шедшая все время вниз, сделалась шире, и вскоре мы очутились у выхода в долину, от которой нас закрывала груда огромных камней.

Представьте же себе наш ужас, когда мы, выглянув из-за камней, увидели вдруг перед собой толпу татар человек в двадцать, несшуюся во весь опор нам навстречу.

К нашему несчастию, место, где мы находились, не представляло почти никаких закрытий. Это был скат горы, лишенный всякой растительности, на котором то там, то здесь высились огромные скалистые глыбы, укрыться за которыми было очень трудно. Пока горцы находились внизу, глыбы эти могли бы еще защищать нас от их взоров, но, поднявшись выше, они непременно должны были увидеть нас. Впрочем, нам некогда было много рассуждать. Не отдавая себе отчета, повинуясь только внутреннему голосу самосохранения, мы, как зайцы, метнулись в сторону и. забежав за камни, прижались к ним, как бы желая втиснуться в их каменистые недра.

Вскоре на тропинке показался передовой всадник, за ним другой, третий. Они скакали сломя голову, нахлестывая коней, и по их лицам и фигурам можно было легко заметить, насколько они были возбуждены и озлоблены. Только благодаря такому состоянию их духа они не заметили нас тотчас же и, как бешеные, пронеслись мимо, не оглядываясь по сторонам и назад. Дав им проехать, мы с Михалкой обежали камень, за которым стояли, и прижались к нему с другой стороны. Нами руководило какое-то чисто животное соображение, повинуясь которому мы в конце концов успели-таки укрыться от взоров татар.

Вскоре они один за другим исчезли из виду.

Когда скрылся последний всадник, мы с Михалкой, собрав остаток сил, бросились бежать через долину к черневшему впереди ущелью. Если бы нам удалось благополучно достигнуть его, то у нас бы снова явилось много способов к спасенью. Понимая это, мы не жалели ног. Добежав до ущелья и нырнув в него, мы остановились, едва переводя дух. В эту минуту позади нас раздались громкие крики, и на гребне горы показались те же самые всадники, мчавшиеся теперь обратно. Очевидно, оставшиеся при трупе женщины успели рассказать им о нас, и они повернули назад в надежде напасть на наш след.

Ясно было, что все погибло. Измученные продолжительным бегом, истомленные страхом, мы не в силах были сделать ни одного шагу дальше. Разум отказывался соображать. Нами сразу овладела какая то апатия, и мы едва имели сил настолько, чтобы от ползти в сторону и забиться за камни. Это была последняя попытка к спасению, но, разумеется, она нам не принесла никакой пользы. Не прошло и нескольких минут, как нас окружили, подняли, связали и, осыпая ударами плетей и проклятиями, поволокли назад.

Ах, какая это была тяжелая минута!

Не знаю, как чувствовал себя Михалко, но для меня вдруг стало совершенно ясно, что со мной уже все кончено. Точно гробовая крыша поднялась и за хлопнула меня навсегда…

X

Назимов замолчал, закрыл глаза и несколько минут лежал в таком положении. Если бы не тяжелое, прерывистое дыхание, его легко можно было бы принять за труп.

Отдышавшись, Назимов продолжал:

— Я не буду рассказывать вам, как нас доставили обратно в аул, откуда мы бежали.

Вы сами в плену и испытали на себе обращение горцев с теми, кто имел несчастье попасться им в руки.