(На)следственные мероприятия
Шрифт:
Интермедия
Полулежать в кресле, закинув уставшие от каблуков ноги на стол, было поистине прекрасно и восхитительно. Да что там говорить, просто божественно! Кто и когда вообще придумал, что женщина должна истязать себя обувью, больше похожей на пыточные приспособления, только для того, чтобы казаться красивее, чем и так уже есть? Все дороги все равно ведут в постель, а там каблуки уже не имеют ровным счетом никакого…
Барбара хихикнула, вспомнив пришедшуюся к случаю зарисовку из собственного прошлого. Нет, все-таки кое на что острые шпильки могут сгодиться. Даже находясь в горизонтальном положении.
Впрочем,
Сама Барбара встречалась с этим бывшим блестящим военным разве только на разного рода торжественных приемах, потому что в силу разницы в возрасте начала строить свою карьеру, когда адмирал уже собирался уходить на покой. Рассчитывать, что ее помнят, а тем более любят, полковник фон Хайст не собиралась. По большому счету она даже не слишком четко представляла себе, о чем будет разговаривать, ведь раскрывать карты перед формально давно уже гражданским лицом было категорически глупо и практически опасно. Но, поскольку все это касалось Моргана…
Морган. Одна большая и вечная проблема, причем пугающе автономная. Пожалуй, за всю свою достаточно уже долгую и насыщенную событиями жизнь Барбара не могла припомнить другого такого человека, притягивающего к себе все возможные и невозможные неприятности. Кажется даже, что он стоит на пересечении всех дорог Вселенной, рассеянно мнет в пальцах хлебный мякиш, роняет под ноги и приговаривает что-то вроде «цыпа-цыпа-цыпа», а вокруг стаями голубей роятся… Они самые. Неприятности.
– С кем имею честь разговаривать? – спросило суровое лицо адмирала, появляясь на экране комма.
– Барбара фон Хайст. Полковник Федеральной Службы Безопасности.
– Чем обязан?
– Произошедшим в вашем доме инцидентом. Думаю, не нужно напоминать детали?
Тоцци благодушно согласился:
– Да, пожалуй, не нужно.
– Я хотела бы заверить вас, адмирал, что подразделения, занятые в расследовании, и я лично приложим все необходимые силы, чтобы минимизировать последствия случившегося и со всей строгостью закона наказать виновных.
– Кстати, о виновных! – оживился адмирал. – Насколько я понимаю ваши процессуальные заморочки, до суда дело доходит, если истец подает соответствующее заявление?
– Да, обычно происходит именно так. Поскольку в вашем случае не было нанесено ущерба муниципальному имуществу и третьим лицам, а имел место только факт хищения…
– Мы можем ограничиться только этим фактом?
Барбара непонимающе нахмурилась:
– Поясните свою мысль, адмирал.
Тоцци откинулся на спинку кресла и соорудил из пальцев замок.
А ведь он волнуется, подумала полковник фон Хайст. Волнуется, но считает недостойным прятать руки от глаз собеседника.
– Видите ли, полковник… Я не назову свою нынешнюю жизнь скучной и пресной: это было бы невежливо хотя бы по отношению к моей племяннице. Но как и у любого старика, у меня весьма ограниченное число развлечений. Те, что были милы в юности, сейчас выглядят слишком рискованными и не приносят душе и телу прежнего тепла, а новыми я обзавестись не успел.
– Вы вовсе не в таком возрасте, чтобы…
– Я именно в том самом возрасте, когда цепко держишься
за любую возможность вновь ощутить рядом горячее дыхание жизни.– Простите, но я все еще не понимаю…
Впрочем, сейчас Барбара лукавила, и даже не слегка. Все она прекрасно понимала, потому что, к своему странному счастью, знала собственного племянника намного дольше, чем адмирал. Хотя и не была уверена, что ей известны все ужимки и прыжки капитана Кейна, посещающие его в критические, а вернее, кретинические моменты.
– В конце концов, украденное – всего лишь вещь. Дорогая, не спорю. В чем-то, возможно, бесценная. Но, с другой стороны, жизнь человека тоже имеет цену. И для меня чаши конкретно этих весов находятся на одном горизонте.
– Вы хотите сказать…
– Я не откажусь принять обратно брегет, если его вернут. Но, если он канет в нетях, плакать не буду. Зачем тратить отпущенное судьбой время на слезы по тому, что заслуживает только улыбки?
Полковник фон Хайст мысленно пообещала надрать племяннику уши. За совращение деву… То есть дедушек.
– Вы собираетесь простить преступление?
– Но не преступника, – улыбнулся адмирал.
– Федерация не поощряет самосуд. В любых формах, – напомнила Барбара.
– Судить я никого не собираюсь, – теперь уже хохотнул Тоцци. – Мои планы намного скромнее, поверьте!
– Поделитесь?
– Нет никакого смысла сажать его в тюрьму, правде же? А вот заставить отработать, так сказать, компенсировать нанесенный моральный ущерб…
Полковник фон Хайст с трудом удержалась от всхлипа. Причем ей самой было до конца неясно, радостного или скорбного.
– Это можно устроить?
– Думаю, да. Но не будет ли это слишком жестоко по отношению…
– Я всегда был беспощаден к своим врагам, – с немалой толикой гордости сообщил адмирал Тоцци.
– Я поняла вас, сэр. И приняла ваши слова к сведению.
– Тогда буду ожидать новостей.
Экран погас. Барбара подумала и снова положила ноги на стол. В психотерапевтических целях. Чтобы снять скопившееся за время разговора напряжение.
Но обстоятельства долго блаженствовать не позволили: запищал сигнал теперь уже вызова со стороны. Правда, с ним можно было обойтись без церемоний, в частности, не менять принятой позы, потому что сейчас на беседу напрашивалась персона, состоящая с полковником фон Хайст в близких родственных отношениях.
– Как дела, Адвента? Понравилось в новой школе?
– Э-э-э… да, школа замечательная!
– Я заеду вечером, и ты мне все-все расскажешь, – пообещала Барбара.
– А не могла бы ты заехать прямо сейчас? – на одной ноте скороговоркой выпалила Эд.
– К тебе домой?
– Нет, прямо в школу!
– Что-то случилось?
На том конце линии помолчали, собираясь то ли с духом, то ли с мыслями.
– Адвента!
Окрик подействовал. В наушнике снова раздался детский голос, и теперь было заметно, что его обладатель не на шутку взволнован:
– Понимаешь, тетя Барбара, тут такое дело…
– Не тяни!
– Меня дядя Амано подвозил в школу. И обещал забрать.
– Не приехал, паршивец?
– Нет, он приехал… Вроде. Машина точно здесь стоит, открытая даже. Только его нигде не видно.
– Не волнуйся, дядя Амано – натура увлекающаяся, мог отойти, заболтаться с кем-нибудь. Нужно просто подождать.
– А почему та штуковина, которая у него в машине была, валяется на тротуаре? Зачем он по ней топтался?
– Штуковина?